Горнкейст возглавил процессию в имперский тронный зал. За ним шли Нарамир и Долифон с Валентайном посредине, Сиплтрейв с Шинаамом замыкали шествие. Спутникам Валентайна идти не позволили.
Они шли через узкий, с высоким сводом туннель из сияющего зеленоватого стекла, в глубине которого мелькали странные отражения. Туннель, извиваясь спиралью, шел под легким уклоном в глубину. Через каждые пятьдесят шагов туннель перегораживала бронзовая дверь.
Горнкейст прикасался пальцем к скрытой панели, и дверь бесшумно отходила, пропуская их в следующий отрезок туннеля. Наконец они дошли до двери, украшенной резным золотым символом Лабиринта, а над ним — имперской монограммой Тивераса. Валентайн знал, что это сердце Лабиринта, самая глубокая и центральная его точка. Когда от прикосновения Горнкейста эта последняя дверь отошла в сторону, они оказались в громадной светлой сферической комнате с круглыми стеклянными стенами, где на роскошном троне сидел Понтифик Маджипуры.
Валентайн видел Понтифика Тивераса пять раз: первый, когда был еще ребенком, а Понтифик прибыл в Горный Замок на свадьбу лорда Молибора, второй — через несколько лет на коронации лорда Вориакса, спустя год — на свадьбе Вориакса, в четвертый раз — когда Валентайн явился в Лабиринт по поручению брата, и наконец — три года назад, когда Тиверас приехал на коронацию Валентайна. Понтифик и при первой встрече был уже стар: огромного роста, худой, отталкивающего вида человек с грубым угловатым лицом, с очень черной бородой и мрачными, глубоко сидящими глазами. Чем старше, тем уродливее он становился, он выглядел уже чем-то вроде трупа — негнущийся, медленно двигающийся, старый, засохший стебель-человека, но тем не менее внимательный, знающий, все еще мощный духом, все еще излучающий ауру безмерной власти и величия. Но теперь…
Трон, на котором сидел Тиверас, был тот же, что видел Валентайн при первом посещении: роскошное золотое сидение с высокой спинкой, к которому вели три широкие низкие ступени, но теперь этот трон был полностью заключен в шар голубоватого стекла, с широкой сложной сетью поддерживавших жизнь трубок, составлявших как бы кокон.
Прозрачные трубки с цветными жидкостями, счетчики и шкалы, измерительные пластинки на щеках и лбу Понтифика, провода, соединения и зажимы — все это было дико и страшно, хотя бы уже потому, что ясно показывало, что жизнь Понтифика держится лишь на окружавших его приборах.
— И давно он так? — прошептал Валентайн.
— Система была разработана двадцать лет назад — с явной гордостью ответил Сиплтрейв, — но только последние два года мы его держим в ней постоянно.
— Он в сознании?
— О да, в сознании, — ответил врач. — Подойди ближе, посмотри на него.
Валентайн неловко подошел и остановился в футе от трона, вглядываясь в удивительного старика в стеклянном пузыре.
Да, он видел, что свет еще горит в глазах Тивераса, бесплотные губы решительно сжаты.
Кожа на черепе Понтифика стала совсем пергаментной, а длинная борода, все еще на удивление черная, сильно поредела.
Валентайн посмотрел на Горнкейста.
— Он узнает людей? Он говорит?
— Конечно. Дай ему время.
Глаза Валентайна встретились с глазами Тивераса. Стояла страшная тишина.
Старик нахмурился, зашевелился и быстро провел языком по губам. Затем издал дрожащий звук, вроде хныканья.
Горнкейст сказал:
— Понтифик приветствует своего возлюбленного сына лорда Валентайна Коронованного.
Валентайн подавил дрожь.
— Скажи его величеству, скажи ему, что его сын лорд Валентайн Коронованный пришел к нему с любовью и почтением, как всегда.
Так было принято: никто никогда не говорил непосредственно Понтифику, а только через главного спикера, который должен был повторять, хотя практически этого не делал.
Понтифик снова произнес что-то столь же неразборчивое.
Горнкейст сказал:
— Понтифик выражает озабоченность беспорядком в королевстве. Он спрашивает, что планирует лорд Валентайн для приведения страны в должное состояние.
— Скажи Понтифику, что я намерен идти к Горному Замку и призвать на помощь всех граждан. Я прощу его указания заклеймить Доминина Баржазида как узурпатора и судить всех тех, кто его поддерживает.
Понтифик издал более живые звуки, резкие и высокие, очень энергичные.
— Понтифик хочет быть уверенным, — произнес Горнкейст, — что ты будешь избегать сражений и кровопролития, насколько это возможно.
— Скажи, что я предпочел бы взять Замок, не потеряв ни одной жизни с той или другой стороны, но не знаю, удастся ли это.
Раздались странные булькающие звуки.
Горнкейст растерянно прислушивался.
— Что он сказал? — шепотом спросил Валентайн.
Главный спикер покачал головой.
— Не все сказанное его величеством можно перевести. Иногда он заходит в слишком далекие для нашего понимания области.
Валентайн кивнул. Он с жалостью и даже любовью смотрел на фантастического старика, запертого в шаре, поддерживавшем в нем жизнь, и способного общаться только такими стонами. Много десятилетий высший монарх планеты, теперь, когда ему далеко за сто, лепечет и булькает, как младенец, и все-таки где-то в разлагающемся мозгу все еще тикает разум прежнего Тивераса. Смотреть на него теперь — значило понять конечную бессмысленность высшего титула: Коронованный жил в мире обязанностей и моральной ответственности лишь для того, чтобы унаследовать Понтификат и в конце концов исчезнуть в Лабиринте и в старческом слабоумии. Интересно, часто ли Понтифики становятся пленниками своих спикеров, врачей и толковательниц снов, и легко ли отказаться от мира ради того, чтобы великое чередование Властителей привело на трон более жизнеспособного человека.
Теперь Валентайн понял, почему система разделила исполняющего и управляющего, почему Понтифик со временем уходит от мира в этот Лабиринт. Придет и его время спуститься сюда, но, может быть, по воле Божества это случится не скоро.
Он сказал:
— Передай Понтифику, что лорд Валентайн Коронованный его приемный сын, сделает все, что в его силах, чтобы залечить трещину в ткани общества. Скажи Понтифику, что лорд Валентайн надеется на поддержку его величества, без которой не может быть скорой победы.
На троне последовало молчание, потом долгий, болезненный, неразборчивый поток звуков, повышавшихся и понижавшихся, как мелодии гайрогов. Горнкейст напряженно выхватывал в потоке обрывки смысла. Понтифик замолчал, а смущенный Горнкейст сжал челюсти и прикусил губу.
— В чем дело? — спросил Валентайн.
— Он думает, что ты лорд Молибор, — удрученно ответил тот. — Предупреждает, что рискованно выходить в море и охотиться на драконов.
— Мудрый совет, — сказал Валентайн, — но несколько запоздавший.
— Он сказал, что Коронованный слишком ценная фигура, чтобы рисковать жизнью в таких развлечениях.
— Передай ему, что я согласен, и если снова попаду в Замок, я всецело займусь моими задачами и буду избегать любых приключений.
Врач Сиплтрейв выступил вперед и сказал:
— Мы утомили его. Боюсь, что аудиенцию придется закончить.
— Еще минутку, — попросил Валентайн.
Сиплтрейв нахмурился, но Валентайн, улыбаясь, подошел к самому подножию трона, встал на колени, протянул руки к древнему существу в стеклянном пузыре, вошел в транс и послал Тиверасу свой дух с импульсами почтения и любви. Выказывал ли кто-нибудь когда-нибудь любовь и привязанность страшному Тиверасу? Скорей всего, нет. Но много десятилетий этот человек был центром и душой Маджипуры и вполне заслужил, чтобы его приемный сын и будущий преемник высказал ему любовь, когда он сидит здесь, затерянный в безвременном сне управления и лишь иногда сознает свою былую ответственность. И Валентайн выразил ее со всем жаром, какой только позволила мощь обруча.
Тиверас как бы окреп, глаза его засияли, щеки чуть заметно покраснели.
Неужто эти дрожащие губы улыбнулись? Да!
Вне всякого сомнения, Понтифик почувствовал волну тепла от Валентайна, был рад этому и ответил. Произнес что-то плохо различимое.
Горнкейст сказал:
— Он говорит, что дарует тебе свою полную поддержку, лорд Валентайн.
Живи, старик, — думал Валентайн, вставая и кланяясь. — Вероятно, тебе лучше бы уснуть вечным сном, но я желаю тебе долгой жизни, потому что у меня есть дела в Замке на Горе.
Он обернулся и сказал пяти министрам:
— Пойдемте. Я получил то, что мне нужно.
Они тихо вышли из тронного зала. Когда дверь за ними закрылась, Валентайн спросил Сиплтрейва:
— Он долго еще должен так жить?
Врач пожал плечами.
— Неограниченное время. Система отлично поддерживает его. Мы можем сохранить его, время от времени поддерживая систему еще сто лет.
— Это необязательно, но хорошо бы ему остаться с нами еще лет двенадцать-пятнадцать. Вы можете это сделать?
— Рассчитывай на это, — сказал Сиплтрейв.
— Хорошо.
Валентайн заглянул в сияющий винтовой проход. Он достаточно долго пробыл в Лабиринте… пора возвращаться в мир солнца, и ветра, в мир живых и уладить дело с Доминином Баржазидом. Он сказал Горнкейсту:
— Отведите меня к моим людям и подготовьте транспорт. А перед отъездом я хотел бы подробно ознакомиться с военными силами и служебным персоналом, которые вы можете предоставить в мое распоряжение.
— Слушаюсь, милорд, — сказал главный спикер.
Милорд. Это было первое признание, которое он услышал от министров Понтифика. Главное сражение еще впереди, но Валентайну, когда он услышал это слово, показалось, что он уже достиг Замка.
Книга Замка
Подъем из глубин Лабиринта занял куда меньше времени, чем спуск, потому что спускался по бесконечной спирали никому не известный авантюрист, маневрировавший меж равнодушными чиновниками, а наверх поднимался Властитель Королевства.
Теперь для него не было петляющих переходов с уровня на уровень, с кольца на кольцо по хитросплетениям понтификатской берлоги, Дома Записей, Арены и прочего, он поднимался со своими товарищами быстро и без задержек, по проходу, предназначенному только для Властей.