Да.
Он, казалось, знал, что нужно делать. Пусть он чужак, при первой встрече с которым она не могла определить мужчина или женщина, но он явно понимал теорию любовных игр людей. На мгновение, когда она почувствовала, как его пенис входит в нее, ее поглотил ужас и отвращение, страх, что он повредит ей или причинит боль, и где-то в глубине сознания билась мысль, что это карикатурно и чудовищно, это совокупление женщины с чаурогом, то, чего никогда не случалось за всю историю Вселенной. Ей отчаянно захотелось вырваться и убежать в ночь. Но она была слишком пьяна, слишком кружилась голова, а потом она осознала, что он вовсе не повредил ей и что пенис его скользит внутрь и наружу, как какой-то размеренный механизм, а ее лоно трепещет от наслаждения, заставляя ее дрожать и всхлипывать, наваливаясь на его гладкий, жесткий…
Она пронзительно закричала в момент оргазма, а после лежала, свернувшись, на его груди, трепеща, немного хныча и мало-помалу успокаиваясь. Теперь она протрезвела. Поняла, что сделала, и это изумило ее, даже больше, чем изумило. Знали бы в Нарабале! Чаурог — любовник! И наслаждение было таким сильным! Но вот получил ли он какое-нибудь удовольствие? Она не посмела спросить. Как узнать, бывает ли у чаурогов оргазм? Есть ли у них вообще такое понятие? Ей захотелось выведать, занимался ли он и раньше любовью с женщинами, и снова она не посмела спросить. Он был не очень искусен, но определенно более ловок, чем некоторые из мужчин, которых она знала, хотя, что бы это ни было — экспериментировал ли он с ней или просто его чистый ясный разум вычислил анатомические потребности, она не знала, и сомневалась, что когда-нибудь узнает.
Он ничего не сказал. Она прижалась к нему и вплыла в беззвучный тихий сон, каким не спала уже неделю.
Утром Тесме чувствовала себя необычно, но не раскаивалась. Не говорили о том, что произошло между ними ночью. Он играл кубиками, она на рассвете ушла поплавать, вымыть похмелье из головы, затем убрала остатки вчерашнего пиршества, приготовила завтрак, а после отправилась в долгую прогулку на север к небольшой мшистой пещере, где просидела большую часть утра, вспоминая плоть прижатого к ней тела, прикосновение его рук к ее бедрам, бешеную дрожь сотрясавшего ее экстаза. Она не могла сказать, что находит его привлекательным, — раздвоенный язык, волосы, как живые змеи, чешуя по всему телу — нет, нет, случившееся прошлой ночью не имеет ничего общего с его физической привлекательностью, подумала Тесме. Но тогда почему? Вино и токка. И одиночество, и готовность восстать против общепринятой морали горожан Нарабала. Отдаться чаурогу, — поняла она, — лучший способ бросить вызов всему, во что верят эти люди. Но с другой стороны, подобный поступок теряет смысл, если о нем не узнают. И она решила взять Висмаана с собой в Нарабал, как только он сможет осилить дорогу.
После случившегося они делили постель каждую ночь. Поступать иначе казалось нелепостью. Но ни на вторую ночь, ни на третью, ни на четвертую не занимались любовью. Лежали рядом, не касаясь друг друга, и не разговаривали. Тесме готова была отдаться, если бы он потянулся к ней, но Висмаан не делал этого, а сама она предпочитала не навязываться.
Молчание становилось все тягостнее, но Тесме боялась нарушить его, опасаясь услышать то, чего не хотела слышать: что ему не по вкусу их любовные игры; или, Что он смотрит на свершившееся совокупление, как на непристойное и противоестественное, которое позволил себе лишь один раз, и то только потому, что она оказалась слишком настойчивой; или что он понимает — по-настоящему она не испытывает к нему страсти, а просто воспользовалась им, дабы дойти до конца в своей бесконечной войне против всяческих условностей.
К концу недели, измучившись накапливающимся беспокойством и напряжением, страдая от неопределенности, Тесме рискнула прижаться к нему, когда легла вечером в постель, позаботившись, чтобы выглядело это, как случайность. И он с готовностью легко обнял ее, не колеблясь принял в свои объятия. Потом в одни ночи они занимались любовью, в другие — нет, но всегда это происходило как бы случайно и почти обыденно, как-то непроизвольно, после чего она засыпала. Каждый раз, отдаваясь, Тесме получала огромное наслаждение. Чуждость его тела вскоре перестала замечать.
Теперь Висмаан уже ходил без помощи и упражнялся каждый день. Сначала с ней, затем самостоятельно обследовал краешек джунглей, поначалу передвигаясь осторожно и с опаской, но вскоре шагал уже свободно, лишь слегка прихрамывая. Купания, кажется, способствовали выздоровлению, и он часами плескался в маленьком прудике Тесме, досаждая громварку, живущему у берега в грязной норке, — эта старая тварь украдкой выбиралась из своего местечка и разваливалась у воды, подобно промокшему и покрытому грязью мешку с колючками. Он мрачно глазел на чаурога и не возвращался в воду, пока тот купался.
Тесме утешала его нежными зелеными ростками, которые выдергивала в ручье и до которых громварку было не добраться на его маленьких лапках.
— Когда же ты покажешь мне Нарабал? — спросил однажды Висмаан дождливым вечером.
— Могу завтра, — ответила, не задумываясь.
Ночью Тесме чувствовала необычное возбуждение и настойчиво прижималась к чаурогу, желая отдаться.
Они вышли в путь с первыми проблесками дождливого рассвета, уступившего вскоре яркому сиянию солнца.
Тесме шла осторожно, не спеша, и хотя казалось, что чаурог вполне выздоровел, все равно двигалась медленно, и Висмаану нетрудно было держаться за ней. Она заметила, что без удержу болтает, называя ему каждое дерево или животное, на какое они натыкались, немного рассказывала из истории Нарабала, потом о своих братьях и сестрах, о знакомых в городе. Ей страстно хотелось показаться им с Висмааном — ГЛЯДИТЕ, ВОТ МОЙ ЛЮБОВНИК-ИНОРОДЕЦ! Я СПЛЮ С ЧАУРОГОМ! И когда подошли к окраинам, стала то и дело оглядываться, надеясь увидеть знакомых, хотя едва ли можно было встретить их на окраинных фермах.
— Видишь, как на нас уставились? — шепнула она Висмаану, едва они очутились в более людных кварталах. — Они тебя боятся, считают предтечей дикого нашествия, гадают, что я с тобой делаю и почему так любезна.
— Я ничего такого не вижу, — сказал Висмаан. — Проявляют любопытство, да. Но я не замечаю ни страха, ни враждебности. Может быть, потому, что я плохо разбираюсь в мимике человеческих лиц? Правда, я считал, что знаю людей вполне достаточно, чтобы разобраться.
— Подожди и увидишь, — обнадежила Тесме. Она не хотела признаваться себе, что могла слегка преувеличить, даже более того…
Они находились уже почти в центре Нарабала, и кое-кто глазел на чаурога с удивлением и любопытством, да, но почти сразу же отводил пристальный взгляд, а остальные просто улыбались и кивали, как будто идущее по улицам существо из иного мира для них — самая обыкновенная вещь. Действительно, враждебности не было никакой, и это ее разозлило. Мягкая приветливость людей, этих вежливых, дружелюбных людей, была вовсе не тем, чего Тесме ожидала. Наконец повстречали знакомых — Канидора, закадычного приятеля ее старшего брата, Еннимонта Сиброу, державшего маленькую гостиницу в порту, и женщину из цветочной лавки. И те выказали такое же радушие, как и все прочие, даже когда Тесме сказала:
— Это Висмаан, он живет у меня последнее время.
Канидор улыбнулся, словно всегда знал Тесме как содержательницу гостиниц для чужаков, и завел разговор о новых городах для чаурогов и хьертов, которые плакировал для застройки муж Мирифэйн.
Владелец гостиницы протянул ладонь и общительно тряхнул руку Висмаана, пригласив к себе домой отведать вина, а цветочница все твердила:
— Как интересно, как интересно, мы надеемся, что вам понравится наш небольшой городок.
Тесме вдруг ощутила снисходительность к их энтузиазму: они словно от нее набрались дикости и теперь принимают и соглашаются с ней во всем без опасений, без удивления, без комментариев. Возможно, неверно истолковали суть отношении с чаурогом и думают, будто он просто поселился у нее. Интересно, возникнут ли у них чувства, которых она ждет, если прямо выложить, что они любовники? Что лоно ее принимало его пенис? Что они сотворили то что было невозможно между человеком и чужаком? Скорее всего нет. Вероятно, даже если они с чаурогом лягут и совокупятся на Площади Понтифика, то и это не расшевелит здешних обитателей, хмуро подумала Тесме.
Понравился ли город Висмаану? Ей трудно было определить его реакцию. Они поднимались по одним улицам, спускались по другим, миновали строившуюся площадь, лавку портного, проходили вдоль маленьких кривобоких домишек, утопающих в садах.
Тесме чудилось разочарование, неодобрение в его молчании и, несмотря на всю неприязнь к Нарабалу, захотелось защитить свой город. Это ведь новое поселение, одинокий форпост в глухом закоулке второразрядного континента, насчитывающий всего несколько поколений.
— О чем ты думаешь? — спросила она наконец. — Нарабал не производит на тебя впечатления?
— Ты же предупреждала, чтобы я не ждал слишком многого.
— Тут даже более уныло, чем я обещала.
— Нет, просто маленький и недоработанный, — сказал Висмаан. — Таким он смотрится после Пидрайда и …
— Пидрайду уже тысячи лет!
— …Дэлорна, — закончил он. — Дэлорн удивительно прекрасен даже сейчас, хоть только начал строиться. Но, разумеется, белый камень, который там используют…
— Да, — согласилась Тесме, — Нарабал тоже планировали строить из камня, тут слишком влажный климат и дерево гниет. Только пока еще ничего не сделали. Когда увеличится население, можно будет открыть каменоломни в горах и уж тогда создать что-нибудь прекрасное по-настоящему. Так что у нас будут работать те гиганты-чужаки…
— Скандары, — подсказал Висмаан.
— Да, скандары. Послал бы нам Венценосец тысяч десять…
— Тела скандаров покрыты густой шерстью, им будет тяжело в здешнем климате. Но, несомненно, они поселятся здесь, как и су-сухарисы, и многие из влажной страны чаурогов, вроде меня. Со стороны вашего правителя очень смелый шаг — впустить к себе иномирян в таком количестве.