Валентайн мгновенно последовал за ним, стараясь не отставать. Ехать было тяжело — повсюду подстерегали угрожающие ветви и корни, вроде тех что сбили его в прошлый раз, когда он здесь ехал с Елидатом, но теперь его маунт твердо ступал по земле и не было нужды натягивать поводья. И хотя воспоминание о падении оставалось ярким, Валентайн не испытывал никакого страха, он просто держался внимательнее и знал, что если упадет и на этот раз, то последствия будут уже не такими катастрофическими. Еще он удивлялся сам себе, что так отреагировал на заботу Вориакса. Наверное, он стал слишком обидчив и слишком чувствителен, раз с такой горячностью восстал против опеки старшего брата, а ведь тот готовился помочь, ему все равно придется брать на себя ответственность за всех и за каждого, особенно за младшего брата. Обдумав все это, Валентайн решил защищаться менее рьяно.
Миновав лес, они въехали в Амблеморн, старейший из городов Замка-Горы, древнейшее местечко путаных улиц и увитых виноградом стен. Отсюда двенадцать тысяч лет назад началось покорение Горы, отсюда совершились первые рискованные вылазки на совершенно голый безвоздушный нарост тридцатимильной высоты, торчавший из почвы Маджипура. Тому, кто всю жизнь прожил в пятидесяти городах среди вечной благоухающей весны, трудно представить время, когда Гора была пустой и необитаемой. Но Валентайн знал историю первых подъемов на титанические склоны, во время которых первопроходцы подняли на вершины механизмы, вырабатывающие тепло и воздух для всей Горы; знал он и о том, как преобразовывалась Гора за проходившие столетия в место подлинной красоты, и увенчалась наконец небольшим зданием, воздвигнутым Властителем Стиамотом восемь тысяч лет назад, которое со временем неузнаваемо преобразилось, превратившись в колоссальный и непостижимый Замок, где царствовал сейчас Властитель Малибор. Они с Вориаксом замерли в благоговении перед монументом в Амблеморне с древней, вырезанной по дереву, надписью:
«Выше все было бесплодно».
Сад удивительных деревьев-халэтинг окружал подножье из полированного черного монумента, взметнувшегося ввысь.
Двое суток они провели в Амблеморне, после чего спустились по Долине Клайга к местечку под названием Чиселдорн. Там на краю мрачного и густого лесе в поселке жили несколько тысяч человек, переселившихся сюда из больших городов Горы. Они жили в шатрах, сотканных из черной шерсти диких блавсов, которые паслись на заливных лугах у небольшой речки и делились помаленьку своими шкурами со своими соседями. Кто говорил, будто они чародеи и колдуны, кто уверял, будто они бродячее племя Метаморфов, сумевшее избежать древнего изгнания своего рода с Альханроэля, и которое вынуждено теперь постоянно носить человеческий облик; правда же, подозревал Валентайн, заключалась в том, что народ этот просто отвратительно себя чувствовал в мире торговли и наживы, каким был Маджипур, и это заставляло их жить своей отдельной общиной.
Поздним полуднем они с Вориаксом добрались до холма, с которого увидели лес Чиселдорна, и сразу за ним деревню черных Шатров. Лес выглядел неприветливо: низкие и толстоствольные деревья-пингла с прямыми ветвями, росшими под самыми разными углами, тесно переплетались, образуя плотный балдахин, не пропускавший свет. А десятистенные шатры деревни, занимавшие обширнейшие пространства, походили на огромных насекомых необычной, но строго геометрической формы, замерших на мгновение перед тем, как продолжить свою неостановимую миграцию через местность, к которой были совершенно безразличны. Валентайн всегда испытывал большое любопытство к Чиселдорнскому лесу и его жителям, но сейчас, когда он добрался сюда, он почему-то уже не так страстно стремился проникнуть в их тайны.
Он смотрел на Вориакса и увидел на лице брата те же сомнения.
— Что будем делать? — спросил он.
— Ну, по-моему, лагерь разобьем здесь, а поутру съездим в деревню, поглядим, какой прием нам там окажут.
— Неужели ты думаешь, что на нас нападут?
— Нападут? Сильно сомневаюсь. По-моему, они миролюбивее многих наших знакомых. Просто, к чему навязываться на ночь глядя, раз и сами мы не хотим? Почему не уважить их стремление к одиночеству? — Вориакс указал на песчаную косу у реки. — Как, по-твоему, может, поставим лагерь здесь?
Они спешились, пустили маунтов пастись, распаковали мешки и принялись готовить ужин. Когда они собирали хворост для костра, Валентайн заметил:
— Если бы Властитель Малибор охотился за какой-нибудь тварью в здешних местах, интересно, что бы он подумал насчет уединенности здешних жителей, вернее, что бы подумали они.
— Ничто бы не помешало Властителю Малибору охотиться.
— Точно. И философские мысли его никогда не переполняют. Я думаю, ты будешь гораздо лучшим Венценосцем, Вориакс.
— Не говори глупостей.
— Это не глупости, а здравое мнение. Любой согласится, что Малибор профан в государственных делах. И когда ты…
— Замолчи, Валентайн!
— Ты будешь Венценосцем, — убежденно произнес Валентайн. — К чему притворяться? Это наверняка произойдет, и скоро. Тупверас очень стар. Малибор переберется в Лабиринт через год-другой и, несомненно, провозгласит нового Венценосца; так как человек он не глупый, го…
Вориакс ухватил Валентайна за руку и сжал ее, в глазах его читалось раздражение.
— Такая болтовня добром не кончится. Прошу тебя, перестань!
— Только одно…
— Я больше не желаю слышать измышлений на тему, кто будет Венценосцем.
Валентайн согласно кивнул.
— Нет, не измышления, а вопрос брата к брату. Я почти все об этом думаю. Я больше не стану говорить, что ты будешь Венценосцем, но я очень хочу узнать — хочешь ли ты сам быть Венценосцем? Хочешь ли ты сам нести такое бремя на своих плечах?
После долгого молчания Вориакс ответил:
— От этого бремени никто не сможет отказаться.
— Но ты хочешь?
— Если судьба предопределит его мне, разве я смогу сказать нет?
— Ты уклоняешься от ответа. Посмотри, какие мы сейчас: богатые, счастливые, свободные. И никакой ответственности, как при дворе. Мы можем делать все, что нравится, ехать, куда заблагорассудится, например, на Остров Снов или на Зимроэль поохотиться на Канторских Болотах — все, что угодно! Лишиться всего этого ради венца звездного взрыва?
Возможности ставить подписи под указами? Совершать грандиозные шествия со всеми этими публичными речами и выступлениями, и в один прекрасный день упокоиться на дне Лабиринта — стоит ли, Вориакс? Неужели ты хочешь этого?
— Какой ты еще мальчишка! — вздохнул Вориакс.
Валентайн сник. Опять та же снисходительность! Но чуть погодя он понял, что заслужил ее сам своими ребячьими вопросами. Он успокоился и сказал:
— Ничего, когда-нибудь и я возмужаю.
— Да, но для этого тебе еще многое предстоит.
— Несомненно. — Он промолчал. — Хорошо. Ты признаешь неизбежность царствования, если Венценосцем провозгласят тебя. Но хочешь ли ты стать им? Действительно ли ты стремишься к этому, или просто склад характера и чувство долга заставляют тебя готовиться занять трон?
— Я, — медленно начал Вориакс, — готовлю себя не для трона, а на определенную роль в правительстве Маджипура, между прочим, так же, как и ты, и… да, дело здесь и в складе характера, и в чувстве долга сына Верховного Канцлера, Дамандайна, как и тебя тоже. Если мне предложат трон, я приму его с гордостью и буду нести эту ношу, как сумею, но я никогда не стремился царствовать, и очень мало размышлял на эту тему. А вообще я нахожу наш разговор утомительным и бесцельным, и прошу тебя собирать хворост молча.
Он посмотрел на Валентайна и со вздохом отвернулся.
Вопросы расцветали в Валентайне, как алабендисты летом; он подавил их, поскольку заметил, как у Вориакса подрагивают губы, и понял, что тот наглухо замкнулся. Вориакс подбирал и складывал сухие ломкие ветви с усердием, совсем не нужным для подобного занятия. Валентайн больше не пытался пробить броню брата, хотя и не узнал практически ничего из того, что хотел узнать. Правда, по отпору брата он заподозрил, что тот все-таки действительно желал царствовать и с увлечением предавался мечтам. А почему бы и нет? Нет ничего дурного в стремлении завоевать всеобщую любовь и славу, что несомненно, и произойдет с Вориаксом, когда он станет Венценосцем.
Он принес в лагерь связку хвороста и принялся разводить костер. Вориакс вернулся следом. Он упорно молчал, и холодок отчуждения пробежал между братьями к великому огорчению Валентайна.
Он хотел бы извиниться, но это было невозможно: он никогда не просил прощения за содеянное у Вориакса, как и Вориакс у него. Конечно, он и сейчас мог бы заговорить с братом совершенно свободно, но… этот холодок было тяжело переносить, и если он не исчезнет, то отравит им весь отдых.
Валентайн торопливо искал возможность восстановить прежние отношения и вскоре нашел — в детстве это срабатывало.
Он подошел к Вэриаксу, который в угрюмом молчании нарезал мясо на ужин, и предложил:
— Может, поборемся?
Вориакс вздрогнул.
— Что?
— Вот, захотелось размяться.
— Ну, так заберись на дерево и попляши на ветвях.
— Всего пару схваток.
— Чушь!
— Почему? Или, если я тебя припечатаю, твое достоинство сильно оскорбится?
— Валентайн!
— Ну, ладно, ладно, прости. — Валентайн пригнулся, став в борцовскую позу и вытянув руки. — Ну, пожалуйста, пару схваток, разомнемся перед ужином!
— У тебя нога только-только срослась.
— Но ведь срослась. Можешь бороться в полную силу, не бойся.
— А если треснет кость, а от нас день пути до города с врачевателями?
— Давай, — нетерпеливо подстегнул Валентайн, — Чего ты медлишь? Покажи лучше, на что ты еще способен! — Он пригнулся, хлопнул в ладоши и сделал вид, будто собирается укусить Вориакса за нос. Тот не выдержал и, вскочив на ноги, бросился на Валентайна.
Что-то было не так. Они боролись довольно часто с той поры, как Валентайн подрос достаточно, чтобы быть партнером Вориаксу, и он знал все уловки брата, все его хитрости. Но сейчас он боролся, казалось, с совершенно незнакомым человеком. Словно какой-то Метам