Замок мечты. Незваный гость — страница 1 из 3

Мейв БинчиЗамок мечтыНезваный гость

Часть 1 

Глава первая

Косые солнечные лучи ворвались в окно и осветили барную стойку. Кейт Райан умудрилась вытереть ее тряпкой, одновременно сбрасывая домашние туфли и надевая резиновые сапоги. Она засунула сумку под стойку и открыла дверь на кухню, стремясь удостовериться, что Эдди и Деклан не мучают новую служанку. У девушки были красные глаза и грустное лицо; она тосковала по своей деревне. Если бы Эдди и Деклан показали себя во всей красе, служанка могла бы сбежать обратно. Но чары черепахи были слишком сильны, хотя прошло уже три недели, как она появилась. Дети лежали на животах, кормили черепаху листьями капусты и орали от восторга, когда та принимала угощение.

- Джон, - крикнула она, - спустись в бар! Я должна сходить за реку и посмотреть, что задержало близнецов. Им нужно привести себя в порядок перед концертом, а их и след простыл.

Джон Райан застонал. Поэтическое настроение снова исчезло. Бедняга надеялся побыть час-другой в одиночестве и уделить время собственным стихам.

- Еще минутку, - сказал он, надеясь не упустить мысль.

- Нет, иначе они опоздают. Послушай, возьми с собой бумагу и карандаш. Вряд ли кто-нибудь придет, но за стойкой должен кто-то быть.

Дверь хлопнула, и Джон Райан из окна спальни увидел, что жена бежит к пешеходному мостику, напротив пивной. Она перелезла через забор как девчонка, а не женщина за тридцать. Впрочем, летнее платье и резиновые сапоги действительно делали ее похожей на девочку. Кейт шла искать близнецов в развалины дома, который назывался Фернскорт.

Джон вздохнул и спустился в пивную. Он знал, что были трактирщики-поэты, знал, что были люди, писавшие ангельские стихи даже в вонючих окопах. Но он к их числу не относился.

Джон Райан двигался неторопливо. Это был крупный мужчина с пивным брюшком, которое незаметно появилось за годы, проведенные за стойкой. Так же, как и дряблый двойной подбородок. На свадебной фотографии запечатлен другой человек, более худой и энергичный, и все же во внешности Джона еще оставалось что-то мальчишеское. У него были пышная грива песочных волос, лишь слегка тронутых сединой, и густые брови, которым при всем желании не удавалось придать грозное выражение даже тогда, когда близилось время закрытия или Джону сообщали, что его дети совершили очередное хулиганство.

Он часто говорил, что жена со дня свадьбы почти не изменилась. Кейт это нравилось, но она отвечала, что это всего лишь грубая лесть с целью поменьше находиться за стойкой. И все же это была правда. На фотографии была изображена девушка с длинными волнистыми темными волосами, подвязанными белой лентой в тон платью и пальто. В тот сырой дублинский день Кейт выглядела настоящей красавицей; Джон не мог поверить, что она согласилась переехать к нему в Маунтферн. В отличие от него, за годы работы у Кейт пивное брюшко не появилось. Она часто говорила мужу, что нет закона, который велит пить с каждым, кто тебя угощает, или наливать себе полпинты после каждых шести пинт, проданных другим.

Конечно, такой негласный закон был, но на женщин он не распространялся.

Джон был младшим из семерых детей Райанов и любимцем матери, которая удивилась и обрадовалась его рождению. С его появлением она уверилась в мысли, что ее семья полна. Насколько Джон помнил, его всегда перекармливали, пичкали сладостями и поили газировкой. В юности бег, прыжки и велосипед, на котором он ездил на танцы за несколько миль, позволяли ему сохранять фигуру. Но раздача напитков в баре, перемежающаяся сочинением стихов, подвижности не способствует.

Джон не знал, хочет ли, чтобы сыновья унаследовали его профессию. Он возлагал на них большие надежды, желал, чтобы мальчики немного увидели мир и поступили в университет. Поколение его родителей об этом и не мечтало. Их главной заботой было то, чтобы дети хорошо устроились в эмиграции.

Конечно, церковь оказывала немалую помощь: из семьи Райанов вышли две монахини и два священника. Но детей самого Джона религия не прельщала. Майкл был мечтательным и задумчивым; из него вышел бы хороший отшельник. А из энергичной Дары - настоятельница монастыря. Практичный Эдди мог бы стать братом-миссионером и учить языческие племена строить хижины и рыть каналы. Деклан еще совсем малыш. Может быть, он стал бы священником где-нибудь неподалеку, где за ним можно было бы присматривать.

Конечно, все это чушь. Никто из них и слышать не хотел о религии. Но все же Джон Райан не представлял себе, что в будущем три сына и, возможно, дочь займутся тем же ремеслом, что и он сам.

Во-первых, им просто не хватило бы для этого места. Как в большинстве ирландских городков, в Маунтферне и без того было слишком много пивных. На главной улице, Бридж-стрит, стояло по меньшей мере три паба. В начале улицы - паб Фоли, который сейчас вряд ли можно назвать настоящей пивной. На самом деле это была всего лишь стойка, у которой дневали и ночевали дружки старого Мэтта Фоли; там не умели толком обслужить клиента. Дальше - бакалея Конвея, в задней части которой тоже имелся бар. Клиентурой Конвея были тайные пьяницы. Эти люди не признавались, что пьют; они делали вид, будто зашли за пакетом корнфлекса или фунтом муки и выпили по глоточку бренди просто для поправки здоровья. Или чтобы обсудить чьи-то похороны, потому что старый Барри Конвей был по совместительству еще и владельцем похоронного бюро. Когда кого-то хоронили на вершине холма, появлялся повод на обратном пути зайти в бакалею и выпить. А пивная Данна всегда была готова вот-вот закрыться. Падди Данн не знал, стоит ли пополнять запасы; он говорил, что со дня на день переедет к брату, владеющему пивной в Ливерпуле. Но ему вечно что-то мешало: то ухудшение положения ливерпульской пивной, то рост потребностей местных пьяниц. Падди постоянно колебался и пытался вычислить, сколько он получит, если продаст свою лицензию.

Таким образом, у пивной Джона Райана было в маленьком Маунтферне по крайней мере трое конкурентов. Но ею пользовалась вся речная сторона, а особенно здешние фермеры. Она казалась больше и лучше трех остальных; здесь был не только простор, но и более богатый выбор напитков. Кроме того, многим нравилось заодно прогуляться по берегу Ферна.

Джон Райан знал, что ему крупно повезло. Когда он был впечатлительным маленьким мальчиком, никто не отправил его в закрытую монастырскую школу. Никто не помог ему уехать в Америку, где он вел бы такую же тяжелую трудовую жизнь, как два старших брата. По здешним представлениям, его жизнь казалась легкой и мирной; он мог заниматься делом и в то же время писать стихи.

Но жена считала его человеком слишком предсказуемым, обстоятельным, педантичным и неповоротливым; ей казалось, что люди должны делать несколько дел одновременно.

Джон хотел либо писать стихи, либо подавать напитки; он не мог молниеносно переключаться с одного на другое. В отличие от Кейт. Та умела переключиться на детей в любое время. Что бы с ними ни случилось, плохое или хорошее. И таких быстрых смен настроения у него тоже не было. Он не мог рассердиться, а через несколько минут улыбаться как ни в чем не бывало. Если уж он сердился, то сердился по-настоящему. Такое происходило редко, но метко. Гнев и тяжелую руку отца помнили долго, в то время как материнские вспышки, случавшиеся по десять раз на дню, благополучно забывались.

Джон, раздосадованный непоседливостью жены и необходимостью бросить свое нынешнее занятие, вздохнул снова. Он знал, что многие люди в Ирландии ему люто позавидовали бы. Конечно, пивная не приносила такого дохода, чтобы нанять бармена, но сидеть за стойкой без дела и писать стихи тоже не приходилось. Карандаш и бумага остались наверху так же, как и поэтическое настроение. Если бы клиенты увидели его с карандашом и бумагой, то решили бы, что он нажил состояние и решил подбить счета. Впрочем, в этом и так не было смысла. Внизу сидел Джек Койн из автомастерской, продавший кучу металлолома какому-то недалекому фермеру и обмывавший сделку.

У Джека Койна было лицо хорька и два острых глаза, обшаривавшие все вокруг в поисках выгодного дела. Этот жилистый маленький человечек носился по мастерской либо в замасленном комбинезоне, громко выкрикивая, что именно следует отремонтировать, либо в костюме, показывая новые приобретения, которые называл своим складом утильсырья. Казалось, он никогда не стоял спокойно; даже здесь, в баре, Джек суетливо переминался с ноги на ногу.

- Отличный денек, Джон, - сказал Джек Койн.

- Как и все предыдущие, - ответил Джон, наполняя кружки.

- Но урожаю это не на пользу, - возразил фермер.

- Ну, на всех сразу не угодишь! - рассмеялся Джек Койн, довольный тем, что может продавать подержанные машины независимо от капризов погоды.

Второго такого места для игр, как у детей Маунтферна, не имелось ни у кого на свете. Это был Фернскорт - разрушенный дом на берегу реки Ферн. Его сожгли сорок лет назад, в 1922-м, в Тревожные годы^[1].

Во время пожара никого из семьи Фернов в доме не было; все уехали оттуда за несколько месяцев до случившегося.

Дети часто спрашивали своих дедушек о пожаре, но сталкивались со странным провалом в памяти. Страсти, которые достигли накала в те годы, со временем улеглись. Ферны и все, что они воплощали, было забыто. Их дом превратился в красивые развалины, прекрасную, но пустую оболочку. И сейчас представлял собой идеальное место, где можно проводить долгие летние дни.

Просторные сады, за которыми когда-то ухаживали садовники Фернов, давно заброшены. Но яблони не знали, что Фернов больше нет. Их узловатые ветви склонялись до самой земли, предоставляя детям еще больше места для игр.

Уцелевшие стены дома обвивал густой плющ. Пристройки, в которых когда-то помещались конюшни, сохранились лучше, чем главное здание. У них еще уцелели крыши, по которым было можно бегать, известняковые арки и хорошо сложенные кирпичные стены. В пору постройки Фернскорта конюшни считались очень важной частью поместья; гости должны были видеть, что они не уступают качеством всему остальному.

Кейт Райан, бодро шагавшая по тропинке, с двух сторон обсаженной лаврами, услышала крики и смех и невольно вспомнила собственное детство, проведенное в тихом дублинском домике с больной матерью. У нее не было ни братьев, ни сестер, с которыми можно было играть, а на ее подружек косились и заставляли держаться подальше.

По сравнению с ней дети вели жизнь вольную и свободную.

Фернскорт принадлежал им и их друзьям. Конечно, достигшим нужного возраста. Обычная история; малышей вроде Эдди и Деклана нещадно вылавливали и отправляли заниматься своими делами - иными словами, прогоняли восвояси. Потом к мостику приходили мальчики и девочки постарше, и начиналась потеха. Мальчишки под громкие «ох» и «ах» прыгали в воду с уступа и затевали с девчонками возню, после которой те иногда выбирались на берег в мокрых платьях, липнущих к телу.

Для тех, кто приходил в Фернскорт, остальной мир переставал существовать. Лето стояло хорошее, и, как только домашние дела подходили к концу, дети собирались, одевались попроще, шли по Ривер-роуд и переходили мостик перед пивной Райанов. А некоторые даже не обращали внимания на колючки и шли по давно заглохшей тропе с другой стороны реки.

Фернскорт принадлежал всем детям, но был родным домом только для Дары и Майкла. Близнецы делали вид, что это их собственность. Они играли там даже тогда, когда к ним не присоединялся никто другой. У них был старый стол и две сломанные табуретки, принесенные из бара. Кроме того, там имелась и посуда - погнутая вилка, ржавый ножик и несколько щербатых тарелок. Так что устраивать пиры было где. Едва достигнув возраста, позволявшего ходить в Фернскорт в одиночку, близнецы дружно заявили, что станут жить там, когда вырастут.

Там красиво и близко от дома, деловито сказали Дара и Майкл. Они купят Фернскорт, заведут себе лодку и станут всюду плавать по реке, а не ходить по дороге.

Фернскорт станет их дворцом, их замком, их домом.

Близнецы считали поместье своим собственным, потому что жили с ним рядом, видели его из окон пивной и могли ходить туда каждый день, что летом, что зимой.

Но, конечно, они не хотели владеть им одни. Фернскорт принадлежал всем, особенно во время длинных летних каникул, когда даже долгого дня недостаточно для игр, в которые они там играли.

Конечно, никаких игровых площадок там не было, но зато имелись огромные мшистые валуны, потрескавшиеся каменные заборы, пролеты, с которых плющ свисал как занавес, дверные и оконные проемы в уцелевших стенах, а это означало множество мест, в которые можно было забраться, сесть и посмеяться.

Девочки создали игрушечный дом в часовой башне, все еще возвышавшейся над конюшней, хотя купола и часов давно не было. Мальчики пользовались длинными лестницами с невысокими ступеньками, почти неразличимыми во мхе и сорняках, для соревнований по прыжкам, которые представляли собой помесь прыжков в длину с чехардой. Требовалось спрыгнуть с как можно большего количества ступенек; тот, кто отказывался от прыжка, грозившего членовредительством, считался девчонкой.

Но дураками близнецы не были. Другим приходилось идти домой, доить коров или купаться. Ни у кого из детей Маунт-ферна не было такого великолепного места для игр, и никто из них не мечтал сделать красивый разрушенный дом своим.

Кейт видела, что кое-кто уже устремился домой, боясь нахлобучки; нужно было привести себя в порядок перед концертом. Она заметила Томми Леонарда, бежавшего по заросшей тропинке. Книжный и канцелярский магазин Леонарда находился у большого моста, поэтому добраться до него по берегу можно было быстрее, чем по куда более удобной Ривер-роуд. В возрасте Томми не обращают внимания ни на рваную одежду, ни на поцарапанные руки и ноги, с удивлением подумала Кейт. Ей навстречу шла маленькая Мэгги Дейли, лучшая подруга Дары.

- Они идут, миссис Райан, - сказала Мэгги, хорошо знавшая, что мать близнецов направляется к ним вовсе не с официальным визитом. - Думаю, они уже закончили.

- Очень надеюсь, - мрачно ответила Кейт. У Мэгги Дейли были большие тревожные глаза; казалось, она боялась всего на свете. Даже здоровенного, но совершенно безобидного пса Райанов, которого звали Леопольд. Когда Леопольд просто лежал, греясь на солнышке, Мэгги Дейли смотрела на него с таким ужасом, словно бедняга собирался вцепиться ей в глотку.

За Мэгги шла ее старшая сестра Китти, уже переросшая эту компанию. Китти была слишком взрослой для пряток и салочек. Ей надоело это лето, надоел Фернскорт и игры, в которые они играли, надоело возвращаться домой, переодеваться и идти на концерт. Надоело быть ни взрослой девушкой пятнадцати лет, которая могла надевать красивый красный купальник, сидеть на плоту в окружении толпы друзей и смеяться, наслаждаясь всеобщим восхищением, пи маленькой девочкой, которой доставляет удовольствие каждый день забираться в заброшенную комнату в разрушенной часовой башне или пролезать через трещины в замшелых стенах. Проходя мимо Кейт Райан, Китти Дейли тяжело вздохнула.

- Наверное, вы идете надавать им подзатыльников, - сказала она так, словно от старых родителей, приходивших в Фернскорт, ничего другого ждать не приходилось.

- Ничего подобного, - любезно ответила Кейт. - Я хотела узнать, не принести ли им сюда что-нибудь вкусненькое. Может быть, устроить чайный стол. Я готова на все, чтобы доставить удовольствие своим любимым близнецам.

Китти быстро ушла.

Дара и Майкл пошли в мать. Светлые брови Джона Райана достались разве что Эдди. Близнецы были худыми и жилистыми; возможно, Джон тоже был таким в их возрасте. Но Кейт понимала, что детям не досталась и улыбка Джона, который улыбался даже тогда, когда за ним никто не следил. Все Райаны улыбались одинаково. В том числе и свекровь, которая считала Кейт неподходящей женой для своего любимчика. Глаза у Дары и Майкла были такими же темными, большими и серьезными, а взгляд таким же пристальным, как у нее самой. Стоило Кейт увидеть свою фотографию, как она начинала плакать и говорить, что выглядит как ведьма из Беарры или ангел мести. Казалось, ее вечно сжигало какое-то беспокойство. Улыбаться в объектив было выше ее сил.

Никто другой этого не замечал.

Зато все замечали, что близнецы представляют собой красивую пару. Особенно летом, когда загорелые мальчик и девочка в шортах и ярких рубашках уходили далеко от дома, изучая каждый уголок Маунтферна и его окрестностей.

Кейт подумала о том, как поведут себя Дара и Майкл, если она станет их ругать. Они должны были вернуться добрых полчаса назад, чтобы успеть подготовиться к школьному концерту.

Придется сдержать досаду, иначе близнецы взбунтуются, откажутся мыться и причесываться, а то и забудут свои роли. Дара должна была читать стихотворение на ирландском языке, а Майкл вместе с мальчиками из монастырской школы - петь «Ирландские мелодии» Мура^[2].

Молодая учительница мисс Линч относилась к идее концертов с таким энтузиазмом и уделяла их организации столько своего времени, что постепенно каждый житель Маунтферна невольно втянулся в это дело. Обычно монастырские школы для мальчиков и девочек совместных мероприятий не проводили, но старый каноник Моран считал, что один концерт лучше двух, и все соглашались с ним. Так мисс Линч одержала свою первую победу. Концерты проводили в помещении церкви; все участники должны были являться туда нарядно одетыми к пяти часам. Мероприятие начиналось ровно в шесть и обычно заканчивалось к восьми вечера.

Кейт уже почти добралась до Фернскорта. Должно быть, в прежние дни этот дом производил сильное впечатление: трехэтажный, но с очень высокими потолками, широкими окнами и просторными комнатами. Конечно, семья Фернов, несколько поколений которой прожили здесь век с лишним, любила его. Вряд ли кому-нибудь из этих изящных господ приходило в голову, что в один прекрасный день дом превратится в развалины, где будут играть деревенские дети, которых раньше пускали внутрь только с мешками угля или большими кувшинами воды.

Все уже разбежались. В доме оставались только ее близнецы. Что заставило их задержаться? Кейт ощутила досаду. Никакого порядка! Она раздвинула плющ и увидела, что Дара и Майкл сидят на большой поваленной колонне и смотрят в дыры в каменном заборе.

Дети смотрели на то, что происходило вдалеке, и их лица выражали чувство, подозрительно похожее на страх.

Под ними два человека ставили на треноги какие-то приборы, заглядывали в них и делали записи в блокнотах. Потом переставляли треноги и повторяли то же самое.

Кейт остановилась у близнецов за спиной.

- Что это? - шепотом спросил Майкл.

- Теодолиты, - ответила Кейт. - Очень полезное слово для кроссвордов.

- И что они делают? - поинтересовалась Дара.

- Проводят съемку. Определяют уровни. Честно говоря, я сама не слишком в этом разбираюсь.

- Этим теодалистам тут не место, - покраснев от гнева, заявил Майкл. - Мам, скажи им, что это частное владение. Скажи, чтобы они ушли.

- Теодолиты - это приборы. А люди - теодолитчики. Они изучают местность. И Фернскорт - не частное владение. Иначе мы бы не имели права здесь находиться.

- А ты не можешь их спросить, вернутся они снова или будут фотографировать здесь только сегодня? Спроси, мама! - взмолилась Дара. - Ты умеешь задавать людям неудобные вопросы. Пожалуйста!

- В данный момент я могу задать только один неудобный вопрос: я дала вам будильник и велела вернуться в четыре. Сейчас уже половина пятого, а вы все еще здесь. Вот тот неудобный вопрос, который я хочу сегодня задать и получить на него ответ.

Но близнецы не обратили внимания на нетерпение матери; казалось, они ее вовсе не слышали.

- Мы не играли. Просто пытались понять, что они делают… - начала Дара.

- И надеялись, что они уйдут… - закончил Майкл. Близнецы часто договаривали друг за друга.

- Но ничего не поняли…

- И это нам не понравилось.

Кейт взяла их за плечи, заставила вернуться к будильнику и нетронутым сандвичам и повела к мостику. На другом берегу царила подозрительная суматоха. Эдди и Деклан лежали у края воды и пытались дотянуться до чего-то, плывшего по течению на деревяшке.

Новая служанка Карри беспомощно суетилась, мальчишки кричали, и тут Кейт поняла, что черепаха по кличке Морис устремилась в неизвестность.

- Принесите грабли и большую швабру! - крикнула она. Майкл и Дара побежали их искать, довольные тем, что избавились от мертвой хватки и упреков матери. Восьмилетний Эдди побагровел, понимая, что ему грозит; Деклану было всего шесть, и ему, как маленькому, прощали все.

Кейт выловила черепаху и с выражением лица, не предвещавшим ничего хорошего, понесла ее в домик из торфа. На глазах у четверых детей и испуганной Карри она вытерла ее чистым полотенцем и положила его в сено. Затем безапелляционным тоном велела Карри пойти на кухню и вымыть Эдди и Деклану руки и лица. Тем временем Майкл и Дара отправятся в ванную и через пять минут до блеска надраят шеи, уши и коленки. Она говорит про шеи, уши и коленки, потому что эти части тела требуют особого внимания, но на всех остальных частях тоже не должно быть ни пятнышка. Это дело потребовало больших усилий, но после тщательного осмотра Майклу и Даре все же позволили отправиться в церковь. Необычно тихие Эдди и Деклан сидели и ждали приговора матери. Может быть, их вообще не пустят на концерт. Не худший вариант. Или отшлепают. Впрочем, едва ли. Если бы их хотели отшлепать, то уже отшлепали бы.

Но такого сурового наказания они не ожидали.

- Все, Эдуард и Деклан, черепахи у вас больше нет. Теперь это моя черепаха. Вы поняли?

Когда Эдди называли Эдуардом, это означало самое худшее.

- Ты хочешь сказать, что…

- Да, теперь Морис мой. И я могу делать с ним все, что мне нравится. Могу отнести обратно в зоомагазин, где по глупости купила его, подумав, что мои дети способны кого-то любить. Могу съесть. Попросить Карри завтра сварить из него суп.

Дети пришли в ужас.

- А почему нет? - небрежно продолжила Кейт. - Вы пытались утопить Мориса, так почему я не могу его сварить? В конце концов, он всего лишь черепаха.

Глаза Эдди наполнились слезами.

- Ма, мы не пытались его утопить! Просто хотели посмотреть, умеет ли он плавать. А когда увидели, что не очень, то сделали для него плот.

- Спасибо, Эдуард. Ты хочешь сказать, что это был всего лишь несчастный случай по неосторожности?

- Ну да… - Эдди надеялся на прощение, но не был в этом уверен.

- Что ж, раз Морис теперь мой, с ним могут произойти и другие несчастные случаи. Я могу позволить ему упасть в кастрюлю с кипятком или куда-нибудь еще. Впрочем, теперь это вас не касается. Вам запрещается подходить к торфяному домику или к любому другому месту, где. он будет находиться.

Деклан заревел:

- Мамочка, не надо варить Мориса! Пожалуйста, не вари мою черепаху!

- Это моя черепаха, - ответила Кейт.

- Ты не имеешь права убивать животных! - разозлился Эдди. - Я все расскажу полицейским. Расскажу сержанту Шихану!

- Пожалуйста. А я расскажу ему, как вы хотели утопить Мориса.

Наступила тишина.

- Не валяйте дурака, - сказала Кейт. - Я не причиню Морису вреда. Но он мой, поэтому играть с ним вы больше не сможете. А сегодня после концерта не получите мороженого у Дейли.

Это было плохо, но могло быть еще хуже. Мальчишки смирились.

- Пойдем, Карри, - продолжила Кейт, сжалившись над семнадцатилетней девушкой, проводившей свою первую субботу вдали от дома. - Немного поправь прическу, и пошли.

- Я пойду с вами? - Лицо Карри просияло.

- Конечно. Неужели ты думала, что мы оставим тебя здесь одну? - На самом деле Кейт решила это только сейчас, увидев потрясение девушки, поверившей, что ее действительно заставят варить черепаху.

- Мэм, вы настоящий джентльмен, - с чувством сказала Карри и побежала надевать чистую блузку и втыкать в прическу еще две шпильки.

Каноник Моран был маленьким, суетливым человеком с бледно-голубыми глазами, подслеповатыми и близорукими. Он думал, что почти все люди от природы добры; это выгодно отличало его от других приходских священников, считавших большинство людей порождениями зла.

Среди молодых священнослужителей ходил слух, что Маунтферн - место просто сказочное. И молодой священник брат Хоган тоже считал, что ему крупно повезло. Когда перед концертом каноник Моран садился в красивое большое кресло и ставил на скамеечку часто немевшие ноги, он был счастлив. С жаром хлопал каждому номеру и хвалил всех монахов и монахинь, которых знал поименно. Каноник знал, что присяжный поверенный мистер Слэттери-старший сделал вклад, позволивший церкви сменить ужасные старые шторы новыми. Он знал, что многословных благодарностей отцу и сыну Слэттери не требуется, но зато не скупился на похвалы щедрости владельцев молочной Дейли, приславшим пирожные к восьмичасовому чаю, или отличным программкам, напечатанным за счет владельца писчебумажного магазина Леонарда. По субботам каноник начинал отпускать грехи в пять часов, чтобы успеть все закончить к концерту. Брат Хоган знал про веру каноника Морана в то, что доброе слово и благочестивая надежда на лучшее будущее принесут его прихожанам максимальную пользу. А сами прихожане, видя сонные бледно-голубые глаза старого каноника, были уверены, что он вдобавок еще и глухой и не узнает голосов, шепотом исповедующихся ему в грехах.

Брат Хоган считал Маунтферн городком мирным и дружелюбным. Хотя мечты, которые он питал в семинарии, оказались слишком честолюбивыми, однако молодой священник разделял веру каноника в то, что всюду есть души, заслуживающие спасения, и что в глазах Господа организация концертов для здешних жителей имеет такую же ценность, как миссионерство в языческих странах или руководство клубом для малолетних правонарушителей в бандитском районе большого города.

Считалось, что мистер Слэттери-младший ухаживает за мисс Линч, поэтому он был просто обязан прийти на концерт для моральной поддержки его устроительницы. Молодой человек сидел рядом с Кейт Райан, двумя принаряженными маленькими мальчиками и девушкой с покрасневшими глазами по имени Карри.

- Как хозяину дома удалось избежать этого крупного культурного события? - с завистью спросил Фергус Слэттери.

- Кто-то должен был остаться в баре. Все выглядит так, словно здесь собралась половина графства, но вы не поверите, какое количество мужчин находит предлог выпить, пока их дети выступают на этой сцене, - ответила Кейт.

- Рад за него, - искренне ответил Фергус. - Я не могу сослаться на то, что работаю в субботу вечером. Люди считают, что адвокаты вообще ничего не делают. Но моя контора слишком близко отсюда. Мне поверят только в том случае, если увидят в окне с засученными рукавами.

Фергус лукаво улыбнулся. «Похож на высокого неуклюжего мальчишку, - подумала Кейт, - хотя ему уже двадцать шесть. Или двадцать семь?» Для нее он всегда был неугомонным студентом, приезжавшим домой на каникулы. Хотя теперь Фергус практически полностью вел дела отцовской конторы, ей было трудно смотреть на него как на взрослого. Наверное, в этом была виновата внешность; с его вихрами не мог справиться ни один парикмахер. Рубашки молодого человека тщательно гладила верная экономка Слэттери мисс Парселл, но воротнички почему-то всегда криво сидели на его шее. Кейт ничуть не удивилась бы, узнав, что он покупает рубашки не того размера или неправильно застегивает пуговицы. У Фергуса были темные глаза, и если бы он носил длинные черные пальто, то мог бы выглядеть очень элегантным.

Однако часть очарования мистера Слэттери-младшего заключалась в том, что он просто не мог быть элегантным; этот молодой человек был абсолютно равнодушен к своей внешности и к тому, что все невесты Маунтферна возлагали на него большие надежды.

- Хотите сказать, что пришли сюда без всякой охоты? Несмотря на то что Нора Линч лезет вон из кожи, чтобы произвести на вас впечатление? - недоверчиво спросила Кейт.

- На меня?

- Конечно. Для чего девушке тратить все свои силы на такую ерунду и прозябать в этой дыре? Только для того, чтобы доказать вам, что она чего-то стоит.

- Но почему она доказывает это именно мне?

- Разве вы с ней не встречаетесь? - Мужчины приводили Кейт в изумление. Неужели они действительно так глупы, как кажутся?

- Да, конечно. Мы ходим в кино и на танцы, но это ничего не значит. - Казалось, Фергус искренне недоумевал.

- Ничего не значит? Что вы хотите этим сказать? Только настоящее чудовище может довести девушку до такого состояния, а потом говорить, что это ничего не значит. Знаете, чем старше я становлюсь, тем сильнее верю в правоту монахинь: все мужчины в глубине души - дикие животные.

- Но это действительно ничего не значит! - с жаром возразил Фергус. - Мы не любим друг друга, у нас нет общих планов и общих надежд. Мы ничего друг другу не говорили и ни о чем не договаривались. Честное слово.

- Верю, - саркастически ответила Кейт. - О боже, не дай мне или кому-нибудь из моих родных влюбиться в адвоката. Он всегда сумеет защитить себя.

- Но она не думает… - начал Фергус. И в этот момент на сцене появилась ослепительная Нора Линч, сделавшая прическу в салоне «Розмари» и надевшая новое желтое платье, достаточно короткое, чтобы быть модным, и в то же время достаточно длинное, чтобы не вызвать нареканий у каноника, монахинь и монахов. Она выразила надежду на то, что первое совместное мероприятие доставит удовольствие всем, поблагодарила каноника, сестер и братьев, спонсоров, детей и их родителей и сказала, что публике предстоит прекрасный вечер. Она здесь человек со стороны, а потому благодарит за предоставленную возможность включиться в дела местной общины. В глубине души она чувствует, что всегда была и будет ее членом.

- Сколько вам лет, Фергус Слэттери? - внезапно прошептала Кейт.

- Двадцать семь, - ответил сбитый с толку молодой человек.

- Двадцать семь? И вы пытаетесь меня убедить в том, что эта молодая женщина не имеет на вас видов? Да простит вас Господь, Фергус. Простит и вразумит.

- Спасибо, Кейт. - Фергус не понимал, осуждают его или жалеют, но ни то ни другое ему не нравилось.

Дара Райан чувствовала себя так, словно проглотила мороженое целиком; в животе стояла холодная тяжесть, и девочка боялась, что ее стошнит.

- Я не смогу читать, - сказала она Мэгги Дейли.

Но Мэгги ей не поверила.

- Перестань, Дара. Ты прекрасно читала стихи в школе.

- Это совсем другое дело. - Дара подошла к двери, которую они должны были охранять, и заглянула в щель. - О боже, там полно народу! - с ужасом сказала она.

- Им поправится, - успокоила ее Мэгги.

Ио в таком состоянии Дара начала бы спорить с кем угодно.

- Нет, не понравится. Стихотворение на ирландском, они не поймут в нем ни слова.

- Но зато как оно будет звучать!

- Чем произносить красивые, но бессмысленные звуки, лучше взять гонг, поколотить в него три минуты, а потом выслушать аплодисменты и поклониться.

Мэгги хихикнула. Если Дара начала высказываться в таком духе, значит, все будет хорошо.

У самой Мэгги сольного номера не было. Она была членом хора девочек, которому предстояло спеть «Аве Мария» Гуно, а потом вернуться на сцену еще раз и исполнить «Мне никогда не увидать стихи прекраснее деревьев». А вот Дара должна была на глазах у всего Маунтферна прочитать «Cill Cais»; по словам мисс Линч, это было оплакивание старого дома, развалины, похожей на Фернскорт. Правда, в том доме жили ревностные старые католики, регулярно служившие у себя мессу, которую посещала вся округа.

- Дара, на выход.

Мэгги Дейли пожала подруге руку, скрестила пальцы на счастье и стала следить за Дарой, шедшей на сцену.

Мисс Линч, прекрасно знавшая, что никто не поймет смысла стихотворения без перевода, сказала, что история «Cill Cais» известна всем и каждому. Польщенные зрители понимающе кивнули друг другу и стали ждать, когда дочка Райанов прочитает им то же самое по-ирландски. Голос Дары звучал уверенно; при этом она, как учила мисс Линч, смотрела в дальние ряды. Затем раздалась буря аплодисментов, одобрительные возгласы, и Дару сменил на сцене хор мальчиков.

Брат Кин выбрал для исполнения три самые красивые «Ирландские мелодии» Мура. Он заявил, что его питомцы споют эти мелодии с тем же воодушевлением, с которым их писал Томас Мур. И без тени юмора добавил, что хотя эта музыка как нельзя лучше подходит для двенадцатилетних мальчиков, однако шестерых все же пришлось исключить, потому что незадолго до концерта у них начал ломаться голос.

Смягчи, о Море, рев валов,

Не рвите, ветры, цепь покоя.

Эта мелодия Мура была у брата Кина самой любимой. Он не понимал, почему слова о ветрах и жидкостях (в том числе испускаемых человеческим организмом), казалось, написанные огненными буквами на листочках, которые держал перед собой каждый исполнитель, вызывали у хористов такое веселье. Сорок стоявших перед ним мальчиков с величайшим трудом сдерживали смех. Монах бросил на них яростный взгляд и перешел ко второй песне, к несчастью, называвшейся «Встреча струй». Двусмысленность названия заставила весь хор фыркнуть, и брат Кин решил сурово поговорить с мальчишками в более подходящем для этого месте.

В цену билетов входила стоимость чая, сандвичей и пирожных. За приготовлением сандвичей наблюдала почтмейстерша миссис Уилан - по всеобщему признанию, самый славный человек в Маунтферне. Кожа этой маленькой жилистой женщины была смуглой - то ли от редкого в центральных графствах солнца, то ли от постоянного ветра, дувшего от побережья к побережью. У Шейлы Уилан были три брошки в виде камей, когда-то проданные ей заезжим торговцем: розовая, зеленая и бежевая. Она прикалывала брошки к воротникам белых блузок и делала это с незапамятных времен. Кроме того, у Шейлы были три юбки, которые она носила целую вечность, и несколько кардиганов из тонкой шерсти, похоже, связанных ею собственноручно. Обычно она вязала вещи для других. кофточки для младенцев, рождавшихся в окрестностях Маунтферна регулярно, шали для старушек и школьные свитеры для детей, которые в них нуждались. Миссис Уилан всегда имела лишний моточек шерстяных ниток, который, по ее словам, было жалко выбросить. У нее было доброе лицо и дальнозоркие бледно-голубые глаза, не способные сосредоточиться на том, что не выносило слишком пристального взгляда.

Казалось, она не проявляла к личной жизни остальных прихожан ни малейшего интереса: не замечала того, кому приходят, а кому не приходят денежные переводы от эмигрантов, не видела, что пенсии и пособия по безработице получают обеспеченные люди, имеющие работу.

Она спокойно и даже не без интереса отвечала на прямые вопросы о местонахождении мистера Уилана, но никогда не говорила, что супруг бросил ее ради замужней жительницы Дублина, после чего эта пара произвела на свет четверых детей. Если кто-то спрашивал, когда он вернется, миссис Уилан настраивалась на философский лад и отвечала, что ответить на этот вопрос очень трудно. Впрочем, как и на многие другие. После чего речь заходила не о месте пребывания мужа миссис Уилан, а о Смысле Жизни.

Фергус Слэттери всегда говорил, что именно к такой женщине обратится человек, совершивший убийство. Как ни странно, в окрестностях Маунтферна действительно имелся убийца: сын фермера, спьяну набросившийся на собственного отца. И пришел он не в церковь, не в полицейский участок, а на почту, держа в руках орудие убийства, которым стали вилы.

Миссис Уилан привлекла к делу церковь и полицию, но сделала это без шума и в свое время. То, что человек не в своем уме обратился именно к ней, никому не показалось странным; Шейла объяснила, что бедняга направлялся к канонику, но зашел на почту, потому что там горел свет.

Никто не знал и того, что именно Шейла посоветовала женщинам срезать с хлеба корку и приготовить по тарелке сандвичей каждой. Это означало, что обещание будет выполнено, хотя у самой Шейлы хлопот прибавится. Фергус знал это, потому что мисс Парселл не могла сделать выбор между яичной пастой и яйцами с майонезом. Чтобы решить вопрос, ей потребовалось трижды обсудить его с миссис Уилан.

- Вы - единственная умная женщина в этом городе… - начал Слэттери.

- Чем могу помочь, Фергус? - просто спросила она.

- Думаете, я сказал это только потому, что чего-то от вас хочу?

- Ничего подобного. - И все же она продолжала ждать.

- Меня действительно сватают с Норой Линч?

- Почему вы спрашиваете?

- Потому что так говорит Кейт Райан, женщина, которую я люблю и уважаю. А ясно, как божий день, что я вовсе не собирался этого делать.

- Ну, если произошло недоразумение, я не сомневаюсь,. что вы сможете его развеять.

- Но есть ли само недоразумение? Именно об этом я вас и спрашиваю, миссис Уилан. Я не хочу развеивать недоразумение, которого не существует.

- Фергус, мне никто ничего не говорит.

- Я спрашиваю о себе, не о других.

- Я уже говорила, что не разбираюсь в чужих делах, но знаю, что, если возникнет какая-то проблема, вы сумеете ее решить. Так или иначе.

- Иными словами, мне следует сказать прямо: «Я не хочу на тебе жениться»?

Выражение глаз миссис Уилан изменилось. Ее взгляд говорил, что откровенность Фергуса зашла слишком далеко. Что присяжному поверенному следует быть еще более скрытным, чем почтмейстерше.

- Фергус, многие люди обращаются к вам со своими делами. Так же, как раньше обращались к вашему отцу. В конце концов, это ваша работа. Если вы захотите найти нужные слова, то найдете их.

- Миссис Уилан, из вас получился бы образцовый военнопленный, - ответил Слэттери. - Вы умеете свято хранить тайну.

После концерта Фергус и Нора собирались проехаться. Все благодарности и поздравления были высказаны; люди возвращались домой, наслаждаясь теплым летним вечером. Старшие дети отправились к мосту. В кинотеатре устроили дополнительный вечерний сеанс, и многие пошли смотреть фильм. Фергус открыл дверь машины, и Нора Линч бегом устремилась к нему.

У маленькой полноватой Норы была чудесная кожа и щечки как яблочки. Ее светлые волосы были аккуратно подстрижены, а губы слегка накрашены.

- Может быть, съездим в холмы? - спросил Фергус, пока Нора надевала белый жакет с желтой отделкой, хорошо сочетавшийся с платьем.

- В холмы? - удивилась она.

- Там тихо, а я хочу кое-что тебе сказать.

Глаза Норы засияли, лицо порозовело.

С удовольствием, - хрипловато сказала она чужим голосом.

У Фергуса засосало под ложечкой. Эта симпатичная, недалекая маленькая болтушка, с которой они целовались десятки раз, явно думала, что он собирается сделать ей предложение.

Он медленно включил двигатель и поехал в холмы.

Глава вторая

«Лицензированная пивная Райана», как и любой ирландский паб 1962-го года, имела постоянных клиентов, которые никогда ей не изменяли. Казалось, о расширении клиентуры никто не заботился. Она была той же, что и во времена отца Джона; людям, жившим в этой части Маунтферна, было удобно приходить сюда, а не в центр. Кое-кто считал, что Райану, жившему на окраине, крупно повезло. Тех, кто входил к Фоли, Конвею или Данну и выходил от них, видел весь город.

Когда отец Джона был жив, пивная торговала еще и бакалейными товарами. Сундук для чая все еще занимал свое место, но теперь он был пуст. Неподалеку находилась бакалея Лоретто Куинн, муж которой погиб во время несчастного случая. Даже если бы Райаны хотели вернуться к прежнему, с их стороны было бы нечестно лишать ее куска хлеба. Кроме того, большинству жителей окраины нравилось ходить за покупками в центр, а заодно чинно прогуляться по Бридж-стрит, где можно было людей посмотреть и себя показать. Пивная Райана, находившаяся немного в стороне, не годилась для еженедельной закупки продуктов.

Джон Райан был рад, что Кейт его поддержала. Для жительницы Дублина она поразительно быстро приспособилась к Маунтферну; Кейт лучше его знала местные слухи и то, что происходило в городке. Именно Кейт помогала детям делать уроки, находила и обучала прислугу - деревенских девушек, которые после освоения домоводства уезжали в более крупные и шумные города. Кейт работала в баре так, словно родилась для этого. Она прекрасно знала, когда можно принять участие в общей беседе, а когда этого делать не следует.

Кейт до блеска шлифовала стаканы и опорожняла большие пепельницы с надписью «Золотые хлопья» на ободке. Ей нравились значившиеся на вывеске слова «Бочковое виски», хотя это уже не соответствовало действительности. Отец Джона, как большинство трактирщиков, покупал у винокура бочонок виски, хранил его на складе и платил акцизный сбор, когда забирал бочонок для продажи и разлива по бутылкам.

В те дни на каждой бутылке значилось имя Джона Брайана, но теперь винокуры не одобряли такую старомодную самонадеянность. Они предпочитали продавать виски уже в бутылках. Но Кейт все еще любовно полировала вывеску; каждое утро она поднималась по приставной лестнице с мылом, водой и тряпками.

Так же она вела себя и за стойкой: драила украшения бара так, словно те были настоящими произведениями искусства. Во многих пивных стояли шаржированные стаффордширские фигурки футболистов и игроков в травяной хоккей, облаченных в цвета того или иного графства. На подставках фигурок было написано «Спортсмены, добро пожаловать на все площадки». Кейт объяснила близнецам смысл каламбура так, что Джон пришел в восторг^[3].

Он смотрел на эту надпись тысячу раз, но не замечал ее и не задумывался над тем, что она значит. Непростительно для человека, который считал себя поэтом.

Здесь Кейт тоже была молодцом. Она никогда не задавала вопроса, с какой стати толстый владелец деревенской пивной возомнил, что он может писать стихи. Напротив, она садилась к Джону на колени и просила прочитать написанное. Кейт опускала голову на его плечо и одобрительно вздыхала, а иногда спрашивала, что он хотел сказать тем или иным образом. У нее были длинные темные кудри и очень темные, почти черные глаза. Она никогда не ворчала из-за того, что Джон слишком много времени проводил в спальне, пытаясь писать, хотя такие попытки предпринимались часто. Она с удовольствием работала в баре, лишь изредка напоминая мужу, что он должен быть там в решающие моменты вроде ленча или вечерних новостей, передававшихся по «Радио Эйреанн» в половине седьмого. Клиенты имели право рассчитывать на то, что в это время их кружки будет наполнять хозяин дома, а заодно и выражать свое мнение о том, что случилось за день.

Джон Райан религиозностью не отличался. Во время мессы он старался держаться в задних рядах, летом - на открытом воздухе и думал о вещах, не имевших отношения к службе. И все же он благодарил Господа за то, что встретил Кейт.

Этого легко могло не произойти. Если бы в тот день мастерская Джека Койна не была закрыта, девушки не обратились бы к нему. Если бы прокол шины произошел на одиннадцать миль^[4] позже, подруги очутились бы в предместьях большого города. Если бы Кейт путешествовала с опытной туристкой, которая могла бы сама заклеить прокол, а не с хихикающей девицей, едва умевшей ездить на велосипеде…

Думать об этом было слишком тяжело. Как и о той черной полосе, которая настала тогда, когда Джон воспользовался своим шансом и начал регулярно встречаться с Кейт, а его мать сказала, что ни одна ветреная дублинка не ступит на порог этой солидной семейной пивной. Он был готов уйти из дома, но Кейт уговорила его. Бедная старуха просто боялась потерять его так же, как мужа и всех остальных членов семьи. Два ее сына стали священниками и жили далеко от Маунтферна, две дочери ушли в монастырь и уехали еще дальше, в Австралию, а два младших сына эмигрировали в Америку и не помышляли о возвращении.

Кейт говорила, что он должен проявить терпение. Рано или поздно старая миссис Райан передумает, а сама Кейт тем временем освоит профессию барменши в Дублине. И она действительно пошла учиться, бросив ради этого хорошо оплачиваемую должность секретаря в адвокатской конторе и став девочкой на побегушках в маленькой гостинице, где можно было освоить и работу за стойкой.

К тому времени, когда миссис Райан смягчилась, Кейт уже знала, как следует подать большую или маленькую порцию светлого или темного виски, когда с клиента уже достаточно, с кого требовать оплаты наличными, с кого - чеком, а кому отпускать напитки в кредит. Свадьба была скромная. Шел 1948 год, денег у них было не густо и родни тоже. Спасибо и на том, что присутствовала мать Джона. С кислым лицом, в черном платье, но все же присутствовала.

У самой Кейт родных вообще не было. Мать, считавшая себя великомученицей, умерла от тоски. Ее отец женился снова, но был уверен, что на его новую жену все смотрят сверху вниз, и потому никуда не ходил. Никакие уговоры не могли заставить их прийти на свадьбу, а потому в церкви присутствовали лишь четыре подружки Кейт, в том числе Люси -та самая, которая не умела заклеивать проколы.

Вот так Кейт О’Коннелл и вышла за тучного светловолосого поэта Джона Фрэнсиса Райана, которому пришлось заняться семейной пивной сначала для того, чтобы доставить удовольствие матери, а потом, после кончины миссис Райан, чтобы содержать жену и четверых детей.

Кейт говорила Джону, что тоже благодарит за него Господа. Причем говорила серьезно. Каждый вечер она становилась на колени и молилась три-четыре минуты, как бы ни любил и ни желал ее муж.

- Ты можешь помолиться позже, - уговаривал Джон.

- Нет, позже я усну в твоих объятиях, - отвечала она.

Кейт заверяла Джона, что благодарит небеса за его честность и доброту, за то, как он смотрит на мир, и за четверых чудесных детей. Никто из следивших за тем, как улыбались друг другу в пивной шустрая Кейт и медлительный Джон, и не догадывался, до какой степени эти двое нуждались друг в друге и использовали черты характера, которых не было у другого. Возможно, мужчины думали, что младший из сыновей старого Райана правильно сделал, женившись на красивой городской девушке, которая сумела вдохнуть в его бизнес новую жизнь. Возможно, женщины Маунтферна говорили, что Кейт О’Коннелл, однажды прикатившая в их городок на велосипеде и не имевшая ни кола ни двора, встала на ноги, выйдя замуж за владельца пивной. Но на самом деле все было сложнее.

Кейт, не уверенная в себе и в том, что она сумеет найти свое место в жизни, лучше всех понимала, что скромный, но надежный Джон Райан обеспечил ей кров и очаг. Знала, что он никогда не изменит ей и не перестанет любить - в отличие от ее отца. Знала, что ей не придется притворяться, чтобы доставить Джону удовольствие, как приходилось притворяться перед другими с четырнадцати лет. Знала, что ее лаконичность - иногда чрезмерная - сбивала детей с толку и что только Джон мог объяснить малышам, что к чему.

Кейт поражало терпение, которое Джон проявлял, общаясь с детьми. Он мог часами сидеть с ними на берегу реки и заставлять сохранять неподвижность, которая нужна для того, чтобы выудить рыбку. Не далее как вчера Джон сумел заставить их - и даже маленького Деклана, который вечно носился как угорелый - следить за тем, как он разбирает и вновь собирает старые часы.

Он рассказывал им истории о семье Фернов, которая жила на другом берегу реки. Истории, сохранившиеся с давних времен, потому что сам Джон Райан Фернскорта целым не видел. Близнецы могли целую вечность слушать рассказы о том, как Фернам привозили продукты на лодках.

- А как же продукты доставляли в дом? - однажды спросила Дара. Отец повел детей на мост, и они долго обсуждали, как большие ящики несли в особняк. В то время, когда Джону следовало наблюдать за бочонками и готовить пивную к открытию.

Но именно за это Кейт его и любила. Иногда ей хотелось подойти к мужу, обнять за шею, поцеловать в губы и сказать, как она его любит и какой он добрый. Не только к ней и к детям, но и к старому фермеру, который рассказывал одну и ту же историю по два раза на день. Джон только кивал, вытирал стаканы и слушал снова и снова. Когда Кейт видела, с каким терпением и уважением он относился ко всем и каждому, у нее возникал комок в горле.

Кейт знала, что ее нежность и любовь к мужу были такими же сильными, как в фильмах, которые она иногда смотрела вместе с Шейлой Уилан. Но на людях эта любовь почти не проявлялась. В Маунтферне подобные вещи не поощряли. Такими словам, как «милый», «дорогой» или «любимый», в пивной Райана не пользовались. Наоборот, супруги шутливо обвиняли друг друга во всех смертных грехах…

- Дай моей жене волю, она за день потратит всю годовую выручку… Все женщины одинаковы.

- Джон, почему ты не спросил миссис Коннолли, не хочет ли она, чтобы в ее портвейн добавили капельку лимонада? Миссис Коннолли, этому человеку нет дела до того, что вы пьете. Он умеет подавать только пинты пива или порции виски.

Но когда супруги оставались наедине, они понимали, что у них есть то, чего большинству других не дано. То, чего, видимо, не было у их родителей. В день, когда родились близнецы, Джон и Кейт поклялись, что ни один их ребенок не узнает тоски и одиночества, которые в детстве испытали они сами. Деньги не имели для обоих особого значения, но в последнее время они все сильнее чувствовали, что дети питаются не воздухом и что обувь, портфели, зубные врачи, учебники, зимние пальто, новая обувь и новые учебники не растут в камышах на берегу реки.

Одна из причин, заставивших Райанов взять прислугу, заключалась в том, что Кейт собиралась искать работу. После концерта она обсудила этот вопрос с Фергусом Слэттери, и тот сказал, что Кейт может приступить к своим обязанностям с завтрашнего дня. Ее опыт канцелярской работы в Дублине и ежедневной подбивки счетов в пивной пригодятся в адвокатской конторе как нельзя лучше. Всем известно, что Кейт Райан не любит болтать о чужих делах. А это ведь самое главное, не правда ли?

Она не могла дождаться, когда выйдет на работу. Но дети ее энтузиазма не разделяли.

- Значит, мы бедные? - спросила Дара.

- Конечно нет! - огрызнулась Кейт. Отвечать на такие вопросы и одновременно искать в скудном гардеробе наряд, в котором можно прийти в адвокатскую контору, было задачей не из легких.

- Если так, то для чего тебе нужно зарабатывать на жизнь в другом месте?

- Для того чтобы у тебя и твоих братьев были кожаные ботинки, которые на вас так и горят, красивые портфели, которые вы вечно теряете, и все остальное. - Кейт без всякого удовольствия смотрела на то, что она всегда считала нарядным зеленым костюмом-двойкой, а на поверку оказавшееся мятой вылинявшей тряпкой.

- Нам придется продать пивную? - За ее спиной стоял Майкл, более чувствительный, чем сестра. В его глазах читалась тревога.

- О боже! Ничего подобного. С чего вы так всполошились? - Тон Кейт смягчился.

- Ты хмуришься. Тебя что-то расстроило, - стоял на своем Майкл.

- Только то, что все мои наряды годятся в утиль.

Тут к ним присоединились Эдди и Деклан. Летними вечерами военный совет наверху устраивали редко, и малыши пришли на разведку.

Ты не хочешь выглядеть, как мисс Барри? - спросил Эдди. Кейт посмотрела на него. Мисс Барри была пожилой алкоголичкой, жившей в пресвитерской^[5] и носившей пышный титул домоправительницы. На самом деле она обитала там только благодаря доброте каноника, который просто не мог выгнать ее на улицу. Большую часть времени мисс Барри не прикасалась к бутылке, соблюдала трезвость и кое-как готовила и убирала дом, в котором жили два священника. Но когда срывалась с катушек, можно было всех святых выносить. Сравнение с такой особой Кейт отнюдь не льстило.

- Спасибо, Эдуард, - сказала она.

- А что я такого сказал? - захныкал Эдди.

Близнецы поняли, что дальнейший разговор потерял смысл; так бывало всегда, когда в него вмешивался Эдди.

- Мы уходим, - надменно сказала Дара.

- И оставляем Эдди с тобой, мама, - добавил Майкл, увидев выражение лица брата, говорившее, что тому хочется увязаться за старшими.

- Всю жизнь мечтала, - буркнула Кейт, углубляясь в раскопки. Ей позарез требовалось найти наряд, который можно было бы носить на работе.

- У нас свободная страна! - покраснев от гнева, сказал Эдди. - В Маунтферне я могу ходить куда хочу. Туда, куда мне нравится. Вы не имеете права меня останавливать!

- Ну, значит, не свободная, - ответила Дара. - По крайней мере, для Эдди. Он не имеет права ходить туда, куда ему нравится.

- Чешите отсюда все! - в отчаянии крикнула Кейт. - Но если ты, Деклан, переступишь порог дома, то не обрадуешься!

- А почему наша страна не свободная для меня? - без особой одежды на ответ спросил Деклан.

- Потому что ты маленький, - отрезала Дара.

- Ну, не такой уж маленький. Просто тебе шесть лет. А шестилетним детям в местах, где есть реки, по вечерам разрешается выходить из дома только с родителями. - Кейт улыбнулась, увидев обиженное круглое лицо Деклана.

- У нас будет еще один малыш? - предположил он.

- Нет уж, спасибо, - решительно ответила Кейт.

Дара и Майкл хихикнули, а Эдди надулся и ушел. Мальчик чувствовал, что от него что-то скрывают.

- А мне что делать? Пройдет еще сто лет, пока стемнеет, - пожаловался Деклан.

Кейт хотела простить сына и позволить ему поиграть с отобранной черепахой, жившей в домике из торфа, но было еще слишком рано. Если она быстро сдастся, эти хулиганы, едва не утопившие бедное животное, не поймут всей тяжести своей вины.

Лаять Леопольд так толком и не научился; он только жалобно подвывал. Оглушительно мурлыкавшая огромная оранжевая кошка по кличке Джаффа представила бы для взломщиков большую угрозу, чем хромой и молчаливый Леопольд. Но в Маунтферне не было ни взломщиков, ни других преступников. Сержант Шихан с гордостью говорил, что дома в его городке не нужно запирать на ночь.

Поэтому Леопольду позволялось куда больше, чем обычной сторожевой собаке.

- Подрессировать Леопольда? - поразился Деклан. - Мама, его даже нельзя научить ходить прямо. - Отрицать это было бесполезно.

- Раз так, можешь поиграть с Джаффой в саду, - предложила мать.

- У нас нет никакого сада.

- Нет, есть. Просто я называю его садом, а ты - двором. Ступай. Джаффа поиграет с удовольствием.

- Можно поучить ее делать стойку на передних лапах? - оживился Деклан. Кейт поняла, что допустила ошибку. Она никогда не найдет подходящей одежды, если весь остаток вечера будет думать, не сломала ли кошка себе спину.

- Побудь в саду, пока не стемнеет… Поучи Джаффу откликаться на зов. А когда она придет, уйди в другой конец сада и позови снова, - сказала она Деклану.

- Это очень скучно. Зачем тратить вечер на такую ерунду? - проворчал Деклан.

- Когда ты вырастешь, то поймешь, что люди тратят на ерунду не только вечера, но утра, дни и ночи, - пробормотала Кейт, извлекая на свет божий синюю юбку в мелкую ломаную клетку. Та выглядела очень прилично и должна была занимать видное место в ее скудном гардеробе.

Когда я вырасту, то буду жить замечательно, - грустно сказал Деклан. - Буду есть чипсы на завтрак, обед и ужин и не спать аж до одиннадцати вечера. Конечно, если захочу.

Он прижался круглым лицом к стеклу и с завистью посмотрел вслед близнецам, бежавшим по Ривер-роуд, и Эдди, который сунул руки в карманы и переходил мостик…

Кейт обнаружила в юбке роковой изъян: сломанную молнию и дырку в форме треугольника, оставшуюся на память от столкновения с дверной ручкой.

- И даже до половины двенадцатого, - сказал Деклан, посмотрев на нее искоса. Это должно было означать, что при составлении долгосрочных планов на будущее он полумерами не ограничится.

Вечер был светлый и теплый. Эдди смотрел на людей с дощечками и инструментами.

- Что вы делаете? - спросил он.

- Проводим топографическую съемку.

- А что это такое?

- Измерение участка.

- Если так, то почему вы не делаете это с помощью рулетки?

Они посмотрели друг на друга. Эдди был маленький, светловолосый, взлохмаченный и напоминал Почемучку.

- Рулетки нам ни к чему, - сказал один из мужчин.

- Это что, игра? Вроде угадывания веса торта?

- Нет. Чуть посерьезнее.

- А кому нужно знать, какая здесь ширина?

- Парню, который хочет купить этот участок.

- Кто-то собирается здесь жить? - Эдди с удивлением посмотрел на разрушенный Фернскорт.

- Похоже, да.

- Надо же, как ему повезло! - с жаром воскликнул Эдди. - Я бы с радостью жил в доме без крыши и пола, где не нужно вытирать ноги!

Сначала Дара и Майкл зашли в бакалею Лоретто Куинн за сладостями. Мама всегда говорила, что сливочные тянучки у Лоретто стоят столько же, сколько у всех остальных, но хозяйка будет благодарна им за покупку.

Близнецы решили, что они - единственные покупатели тянучек «Шотландский клан». Судя по виду кувшина, к нему давно никто не прикасался.

Она взвесила две унции^[6] и протянула каждому по яблоку в подарок.

- Мы не можем принять такой подарок, - вежливо сказала Дара. Впрочем, возражать было бессмысленно, потому что Майкл уже вонзил зубы в свое яблоко.

- Ешь, ешь. Они достались мне даром, - ответила Лоретто.

Но она слегка кривила душой. Яблоки принес ей старик по кличке Газетный Флинн, бродяга, всю жизнь скитавшийся в окрестностях Маунтферна. Он зарабатывал себе на жизнь тем, что собирал фрукты с невысоких деревьев или находил гнезда, где неслись мятежные куры, сбежавшие из своих законных мест обитания. Иногда он дарил фрукты и яйца лавочникам, которые взамен угощали его сандвичем с сыром и чашкой чая.

- За рекой кипит работа. Там ходят какие-то парни с камерами на длинных ходулях, - поделилась с ними Лоретто.

Ей нравились близнецы, общительные, но не нахальные. Их младший брат Эдди был сделан совсем из другого теста.

- Это теологисты, - уверенно заявила Дара.

- Или что-то в этом роде, - добавил стремившийся к точности Майкл.

- Может быть, они снимают фильм, - с надеждой сказала Лоретто. - Хорошо, если бы это была новая версия «Тихого человека»!

Дара не улыбнулась.

- Я думаю, тут все переменится. Кто-то хочет купить Фернскорт и переделать его.

- Мы расскажем вам, если что-нибудь узнаем, - пообещал Майкл.

Лоретто стояла на пороге своего захудалого магазинчика и смотрела вслед близнецам, которые устремились к мосту в центре Маунтферна.

Говорили, что водитель, едущий по шоссе и наклонившийся, чтобы зажечь сигарету, пропустит оба указателя «Маунтферн». А если даже заметит один из них, свернет, опишет полукруг Бридж-стрит - река Ферн - Ривер-роуд и снова вернется на шоссе, то еще долго будет гадать, что же за город он проехал.

Одна из двух улиц, Бридж-стрит, практически заканчивалась у моста, где стояла церковь. За мостом она сужалась и превращалась в извилистый проселок, который вел к отдаленным хуторам и мелким фермам. Бридж-стрит хорошо смотрелась при ярком солнечном свете, подчеркивавшем пастельные тона домов и магазинов, стоявших лицом к дороге. Некоторые из них были белыми - например, дом Джуди Берн или пивная и похоронное бюро Конвея. Другие - розовыми, как писчебумажный и книжный магазин Леонарда или маленький ювелирный магазин Мигера, где торговали наручными и настольными часами, а также сувенирами, лежавшими в коробках с целлофановым верхом. Молочная Дейли была ярко-зеленой. Миссис Дейли, очень довольной этим цветом, льстило, когда Фергус Слэттери говорил, что без солнечных очков на ее магазин смотреть невозможно.

Но некоторые дома не красили и не штукатурили. Вроде высокого дома старого мистера Слэттери, к двери которого вели ступеньки; тот зарос плющом. Такими же были полицейский участок и пресвитерская. Кинотеатр «Классик» когда-то был бежевым, но теперь выглядел запущенным и облупившимся. Коттедж настоятеля маленькой протестантской церкви мистера Уильямса утопал в розах; жена мистера Уильямса в саду дневала и ночевала. Для постороннего наблюдателя Маунтферн казался тихим, сонным, плохо спланированным городком, тянувшимся к реке и не имевшим намека на центр.

Конечно, раньше им было поместье, сердцевиной которого являлся барский особняк. Дни, когда все здесь зависело от одной семьи, давно прошли. Но городок сумел пережить дом.

Фермерам требовалась школа, куда можно было бы посылать детей, магазины, которым их жены могли бы продавать овощи, яйца и птицу и покупать там промышленные товары вместо того, чтобы ездить за ними в настоящий город, находившийся в шестнадцати милях^[7] дальше по шоссе.

Приезжий счел бы Маунтферн стоячим болотом, но таковых в городке практически не было. Маунтферн ничего не мог предложить любителям достопримечательностей. Для приезда сюда требовалась особая причина; казалось, здесь никогда ничего не происходило.

Но Дара и Майкл так не думали; для них Маунтферн был центром мира и должен оставаться таким всегда. Они покидали его не чаще четырех раз в год, когда ездили в ближайший город. Конечно, во время летних экскурсий они бывали в Дублине, а однажды в раннем детстве ездили туда с папой и мамой на Рождество и видели в тамошних магазинах Санта-Клауса. Слыша рассказ об этой поездке, Эдди зеленел от зависти и спрашивал, почему такое же путешествие не устроили для остальных членов семьи.

- Потому что при виде тебя Санта-Клауса стошнило бы, - объясняла ему Дара.

Однако в тот вечер близнецы забыли о том, каким гвоздем в стуле может быть их младший брат Эдди. Они преследовали свою цель: понять, что происходит в Фернскорте. Они видели людей с измерительными приборами, но не хотели спрашивать их прямо: это было бы слишком вызывающе. Близнецы не сговариваясь решили сначала выяснить, что думают об этом местные жители. Вооруженные знанием, они могли бы встретиться лицом к лицу с людьми, про которых Лоретто думала, что они снимают новую версию «Тихого человека» - более спокойную, потому что центральные графства Ирландии не столь живописны, а таких женщин, как Морин О’Хара, в них и вовсе нет.

По дороге к мосту они прошли мимо автомастерской Койна. Джек работал, как обычно. Казалось, он работал день и ночь, не вынимая изо рта сигареты.

Близнецы слышали, как их отец говорил, что если Джек Койн еще не взорвал весь Маунтферн своим маслом и бензином, то только по Божьей милости. Даре и Майклу мистер Койн не слишком нравился; у этого человека был такой вид, словно он искал, с кем бы подраться. Конечно, он был старый, почти такой же старый, как мама с папой, маленький и остролицый. Мистер Койн был холост и всегда говорил, что мужчина, по собственной воле женящийся на женщине, которая будет его пилить и тратить заработанные им деньги, сочувствия не заслуживает. Однажды Дара сказала ему, что если бы так думали все, давно настал бы конец света. Джек Койн ответил, что так было бы лучше для всех, и посоветовал Даре вспомнить этот разговор, когда она вырастет и начнет мечтать о любви и прочей чепухе.

- Добрый вечер, мистер Койн. - Хоть этот тип и старый хрыч, но вежливость соблюдать следует.

- Опять шляетесь? - неодобрительно спросил он. - Я слышал, что кое у кого есть виды на Фернскорт. Так что скоро вашим прогулкам настанет конец.

- Какие виды? - Близнецы пропустили мимо ушей оскорбительный намек; злить Джека Койна не следовало.

К своей величайшей досаде, Джек Койн этого не знал. Геодезисты разговорчивостью не отличались. Но свое мнение у него имелось.

- Я слышал, это будет большой монастырь, так что рад вам сообщить: хулиганить детям местных прихожан больше будет негде. Ради разнообразия вам придется учиться. Как нам в вашем возрасте.

- А какой будет монастырь? Мужской или женский?

- Об этом сообщат позже, - сказал Джек Койн, который на самом деле ничего не знал.

- Правда, он похож на свинью? - весело сказала Дара, когда мастерская осталась позади. - На маленькую, черную, наглую свинью.

- Попробуй представить себе, каким он был в детстве, - ответил Майкл и протянул ей кулек с тянучками. Задача оказалась для обоих слишком трудной.

- Наглым поросенком, - наконец сказал Майкл, когда они добрались по главной улице до моста и свернули налево. Оба залились хохотом.

На мосту близнецам делать было нечего; даже Китти Дейли считалась недостаточно взрослой для небольшой группы молодых людей, которая встречалась там по вечерам. Майкл и Дара видели парней, которые сидели на каменном парапете и смешили девушек. Тут была Тереза Мигер, отец и мать которой вечно ругались. Тот, кто проходил мимо магазина Мигеров после его закрытия, всегда слышал громкие голоса. Говорили, что Тереза хотела искать работу в Дублине, но родители подняли такой крик и так уговаривали не уезжать, что ей пришлось остаться. На мосту не флиртовали. Это делали на берегу реки, в роще Койна или в кино.

Служба закончилась, и отец Хоган запирал церковь. Он помахал Майклу рукой и без особой уверенности спросил:

- Ты не сможешь спеть «Панис Ангеликус»?

- Нет, отец, к сожалению, не смогу. Мне слон на ухо наступил.

- Не морочь мне голову. На концерте ты был в числе хористов. Почему бы тебе…

- Нет, отец, петь я не умею. К тому же никто не знает, что случится с моим голосом в ближайшее время. - Майкл спал и видел, что голос у него начал ломаться, как у Томми Леонарда. Каждое утро мальчик проверял свой голос и разочаровывался: тот звучал по-прежнему.

Дара не пожелала помочь священнику.

Отец, если бы вы слышали, как он по утрам поет в ванной, то заплакали бы.

- Я тебя убью! - прошипел Майкл.

- Я не собираюсь упрашивать и уговаривать тебя, - обиженно сказал отец Хоган. - Не думал, что мальчику-католику придется льстить и умолять спеть его в Доме Божьем.

Дара поняла, что она слишком далеко зашла.

- Отец, я просто хотела его подразнить. Честное слово, поет он хуже некуда и просто подведет вас. Голос у него ржавый, как старая консервная банка. Я знаю, он спел бы, если бы мог. Но брат Кин взял его в хор просто для количества, чтобы заполнить сцену.

Отец Хоган сказал, что если так, то ладно.

- Ну вот, - обрадовалась Дара. - Теперь он от тебя отстанет.

- По-моему, ты слегка перегнула палку. - Майклу не понравилось, что его голос сравнили с ржавой консервной банкой. Иногда Дара была слишком многословна… Тем временем они добрались до дома Томми Леонарда. Канцелярский магазин был уже закрыт, поэтому близнецы постучали в заднюю дверь. Томми открыл ее и прижал палец к губам. За его спиной раздался голос:

- Томас, ты куда собрался?

- Хочу немножко прогуляться.

- Ладно, но чтобы вернулся не позже девяти. И не играл с этой бандой хулиганов.

- Согласен. - Характер у Томми был добродушный. Этот мальчик предпочитал впускать приказы в одно ухо, а выпускать в другое. Таков был его принцип. Вполне достаточно сказать «да» или «нет»; это избавляет от множества сложностей. Майкл считал, что его друг совершенно прав: если бы у него были такие же ужасные родители, как у Томми, он вел бы себя точно так же. А вот Дара была с этим не согласна. На месте Томми она все объяснила бы и не стала выслушивать нудные нотации. Молчание только поощряет их.

Мэгги Дейли сказала, что им придется подождать: она просто обязана показать Даре роскошное желтое платье, которое ей прислали из Америки. Все они получали посылки из Америки. Конечно, не так часто, как прежде, когда Маунтферн был беднее, американские дяди и тети щедрее, а почта дешевле. Честно говоря, в последнее время посылки из Америки были редкостью. Возможно, миссис Дейли ничего не сказала бы про посылку и ее содержимое, но Мэгги так радовалась желтому платью, что ей не терпелось его продемонстрировать.

К несчастью, в спальне была Китти.

Когда вошла Дара, Китти зевнула.

- Хочешь примерить?

- Хотя бы посмотреть, - ответила Дара. Китти была настоящей язвой.

- Ничего подобного. Ты пришла, чтобы примерить платье. Думаю, скоро сюда сбежится половина Маунтферна. Набьется куча девчонок в комбинациях и станет рвать платье друг у друга из рук.

- Ты будешь его носить? - спросила Дара Мэгги, подчеркнуто не обращая внимания на ее старшую сестру.

- Не думаю. - Мэгги была рада возможности посоветоваться. - Понимаешь, оно с низким вырезом и чересчур велико мне. Я в нем просто теряюсь. Но оно такое роскошное, что перешивать жалко. Даром потрачено столько ткани! - Мэгги алчно смотрела на желтое шелковое платье с нижней юбкой, желтой вышивкой и блестками на лифе. Такое платье можно было увидеть только в кино; фасон был слишком взрослым, но пышные рукава делали его похожим на детский. Даре хотелось примерить платье, однако она скорее умерла бы, чем признала правоту Китти.

- Не расстраивайся, Мэгги. Мисс Хейз прекрасно с этим справится. - Мисс Хейз была местной портнихой, но, насколько знали девочки, никогда не имела дела с такой чудесной тканью.

Китти лежала на кровати и читала биографию Элен Шапиро, которая сумела прославиться еще в детстве, потому что у нее был голос, обеспечивший ей место в хит-параде.

«Черта с два она прославилась бы, если бы родилась в Маунтферне», - мрачно подумала Дара.

- Что бы ни сделала с платьем мисс Хейз, на Мэгги оно будет выглядеть смешно. Для такого фасона нужна грудь. А у Мэгги на нее нет и намека.

- Ни у кого из нас еще нет груди! - с жаром воскликнула Дара. - Но можно подложить в лифчик пару свернутых носков. Как часто делаешь ты, Китти Дейли!

- Это ты ей сказала! - Китти покраснела от гнева и бросила на Мэгги грозный взгляд.

- Я ничего не знала! - честно ответила испуганная Мэгги.

- Все, Мэгги, не мешай Китти читать. Мы зашли только на минутку. - Дара почувствовала, что пора уносить ноги. Девочки аккуратно повесили желтое платье на вешалку и накрыли его прозрачным чехлом из пластика, тоже лежавшим в посылке. Более красивой вещи они никогда не видели. И завидовали кузине Дейли, которая жила где-то в Америке и надевала этот наряд на бал юниоров^[8].

Что бы это ни значило.

Они шли на протестантское кладбище, расположенное в верхней части города. Там никто не стал бы им мешать. Викарий мистер Уильямс понимал, что эти дети не станут играть в прятки среди надгробий; они с уважением относились к могилам членов семьи Фернов и здешней маленькой протестантской общины.

Там можно было поговорить без помех. Бездетные мистер и миссис Уильямс хорошо относились к чужим детям.

Стайка неторопливо брела по Бридж-стрит, с завистью глядя на кинотеатр «Классик», где шла «Стеклянная гора». Будь у них деньги и свобода, дети ходили бы туда каждый день.

- Когда мы вырастем, так и произойдет, - сказала Дара.

Томми Леонард в этом сомневался; он считал, что и тогда будет то же самое.

Они заглянули в бакалею-пивную Конвея и увидели ноги трех посетителей бара, расположенного в дальней части зала. Дети часто играли, пытаясь угадать, чьи это ноги.

В других местах игра не имела смысла, потому что те, кто пил у Фоли, Данна и самих Райанов, делали это открыто. Только у Конвея люди притворялись, что их там не было.

За бакалеей Конвея стоял дом доктора Уайта, и они зашли туда за Лайамом и Джасинтой. На сегодня это было все; другие дети, с которыми они играли, жили в деревне, а некоторым не разрешали гулять по вечерам. Часть мальчиков играли в футбол за школьную команду, некоторые девочки должны были помогать матерям по хозяйству, а кое-кто просто не заслуживал чести быть приглашенным на вечернюю прогулку.

Шестеро пришли на кладбище и сели у памятника, который им особенно нравился.

Это был памятник восемнадцатилетнему Уильяму Джеймсу Ферну, погибшему в 1881-м на холме Маджуба в Трансваале. Дети знали, что тогда шла англо-бурская война и что он сражался с голландскими колонистами в Южной Африке.

- Господи, как далеко, - часто говорила Мэгги.

- Наверное, ему хотелось сбежать отсюда, - отвечал Томми Леонард, знавший толк в таких делах.

Но Дара этого не понимала.

- Зачем ему понадобилось убегать и воевать за чужую страну? Чем ему не нравился Маунтферн? В конце концов, ему уже было восемнадцать, он мог делать то хотел. Например, ходить в «Классик» каждый вечер. - Она посмотрела на лица собеседников. - Конечно, если в восемьсот восьмидесятых «Классик» уже был. Но как-то не верится.

Впрочем, сегодня им не было дела до покойного Уильяма Джеймса, погибшего на холме Маджуба. Сегодня они говорили о том, что случится со старым домом Уильяма. О том, что происходило в Фернскорте.

Впрочем, не они одни. Если бы дети могли заглянуть в каждый дом на Бридж-стрит и Ривер-роуд, то убедились бы, что там обсуждают то же самое.

В начале улицы старый Мэтт Фоли и его дружки говорили, что в Фернскорте нашли нефть. Какой-то парень вытащил изо мха сверло, конец которого был испачкан нефтью. Значит, скоро они начнут бурить.

Рядом с баром Фоли стоял аккуратный домик физиотерапевта Джуди Берн. Сегодня у Джуди сидела Мэриан Джонсон, владелица поместья Грейндж, где часто останавливались высокопоставленные любители охоты.

Обеим женщинам было около сорока, обе были незамужними и уже не надеялись найти себе пару в данной части страны, но друг другу в этом ни за что не признались бы.

Они слышали, что в Фернскорте хотят устроить сельскохозяйственный колледж. Если так, это было бы чудесно: в их краях появились бы образованные мужчины. В честь такого события не грех выпить по рюмочке хереса.

Симус Шихан, живший при полицейском участке, получил нагоняй от жены. Почему он ничего не слышал о Фернскорте? Все остальные знали, что там происходит. Какой смысл быть женой сержанта, если он - единственный человек в стране, который не знает, что творится у него за спиной?

Сразу за полицейским участком стоял дом, в котором жили Джимбо Дойл и его мать. Мать слышала, что Фернскорт купил орден монахинь-отшельниц. Они поставят на окно решетку и будут снимать ее, когда одна из монахинь, мать-настоятельница, станет общаться с окружающим миром. Но это будет происходить только при необходимости. Иными словами, нечасто.

Мать сказала Джимбо, что монахиням понадобится человек, на которого можно положиться, и посоветовала не зевать, иначе место достанется кому-нибудь другому.

Джимбо, которому вовсе не улыбалось стать мастером на все руки в ордене монахинь-отшельниц, спросил, в чем, по мнению матери, будут заключаться его обязанности. Может быть, в общении с папой или с местным епископом, который, по слухам, тоже является мужчиной? Мать ответила, что хоть кто-то в семье должен думать о практической стороне жизни, а не ржать и орать похабные песни.

В пабе Падди Данна тут же прекратились все разговоры о переезде к брату в Ливерпуль. Теперь пуп земли находился здесь. Падди Данн узнал это от одного коммивояжера, который пытался уговорить его купить бисквиты. Бисквиты в пивной! Заодно выяснилось, что этот человек все знал о Фернскорте: там будет сельскохозяйственный исследовательский центр. Приедут иностранцы, станут изучать почву, растения, и в результате здесь появится настоящий научный городок. Умный человек немного расширит дело, а потом продаст его, когда цены поползут вверх. Над этим следовало поразмыслить.

Шейла Уилан сидела в удобной гостиной за почтой и слушала концерт, передававшийся по «Радио Эйреанн». Она любила Штрауса, но думала вовсе не о людях, танцующих в Вене; почему-то эта музыка напоминала ей время, когда она в первый раз приехала в Маунтферн с Джо Уиланом. Он повел ее в рощу Койна, где было полно голубики. Земля была буквально усыпана ягодами. Они собирали их горстями, и Джо говорил, что любит музыку и станет водить ее на концерты. Говорил много чего. Усталая Шейла откинулась на спинку кресла. Она знала о Фернскорте немного больше остальных, потому что через нее проходили все телеграммы. Но всего не знала и почтмейстерша. Она вздыхала и думала о грядущих переменах.

В доме Уайтов, стоявшем напротив, доктор пересказывал жене мнения других людей. Большинство говорило о монахинях, но многие высказывались в пользу колледжа, а меньшинство упорно говорило о строительстве двенадцати роскошных бунгало с садами в четверть акра и видом на реку.

- А что из этого лучше? - задумчиво спросила миссис Уайт.

- Все зависит от точки зрения. - Доктор Уайт был философом. - Если Джасинта собирается вступить в монашеский орден, это пойдет ей на пользу. Но если девочка суждено выйти замуж за миллионера, будем надеяться, что она сможет купить одно из этих новых бунгало.

- Значит, каждый будет искать в этом собственную выгоду, - внезапно сказала миссис Уайт; казалось, эта мысль не доставила ей никакого удовольствия.

В стоявшей рядом бакалее Конвеев мисс Барри пила портвейн, полезный для желудка. Испуганная домоправительница съежилась на высокой табуретке. Конвеи хотели, чтобы она купила бутылку портвейна и унесла ее с собой; всем было неловко смотреть на то, как бедняжка нервно оглядывалась по сторонам и уверяла, что у нее бегут по спине мурашки, а это означает, что тело настойчиво требует тепла.

Мисс Барри слышала, что в земле нашли нефть, что скоро приедут ученые и начнут изучать месторождение, но для отвода глаз создадут монастырь для сестер-отшельниц; в ее варианте три сценария слились воедино. Как ни странно, она нашла в Конвеях безмолвных, но внимательных слушателей.

Они смотрели на пожилую домоправительницу так, словно верили каждому ее слову. Все слышали отдельные фрагменты истории, но эта версия позволяла связать их в единое целое.

В «Классике» двадцать три человека смотрели «Стеклянную гору», в то время как хозяин кинотеатра Деклан Моррисси сидел в будке киномеханика и читал статью, вырезанную из воскресной газеты. Неужели дни кинопроката действительно сочтены? Как быть? Ликвидировать дело или подождать и проверить, насколько правдивы слухи о том, что половину гражданских служб переведут из Дублина в центральные графства? Было бы очень глупо продавать «Классик» как раз накануне прибытия толпы потенциальных зрителей.

В часовом и ювелирном магазине Мигеров, родителей Терезы, происходила очередная ссора. Миссис Мигер говорила, что, даже если в Маунтферне поселится сам принц Уэльский и начнет устраивать приемы, для нее ничто не изменится. После выхода замуж за мистера Мигера ее жизнь стала юдолью слез.

Внезапно мистер Мигер почувствовал усталость; у него заболели грудь и рука. Он сказал, что хочет прекратить перепалку и лечь спать. Возможно, к утру ему полегчает. Возможно, его жена права. Жизнь - это действительно юдоль слез; наверное, в этом есть и его вина. Утром он попытается придумать, как можно помочь делу.

На следующее утро Терезу Мигер послали к доктору Уайту, но было уже поздно. Мистер Мигер так и не оправился от сердечного приступа. Доктор Уайт знал, что его пациент умер, но все же сумел договориться, чтобы его забрали в городскую больницу. Так было легче для родных. В этом и заключалась большая часть его работы. Уменьшить скорбь. Предупредить наступление этого сердечного приступа было практически невозможно. Фрэнк Мигер ел как обжора, выступающий в цирке, выкуривал по четыре пачки сигарет в день и жил в нервной обстановке, которая должна была прикончить его много лет тому назад. Доктор Уайт посоветовал миссис Мигер поплакаться в жилетку канонику. Выцветшие голубые глаза старого священника слезились; он так проникновенно говорил о счастливой жизни семейной пары, что вскоре миссис Мигер поверила в это сама.

Весть о смерти Фрэнка Мигера быстро облетела весь Маунтферн. В канцелярском магазине Леонарда родители Томми быстро выложили на прилавок открытки с надписью «Глубоко сочувствуем» и перерыли ящики в поисках поминальных открыток с черной каймой и букетами цветов. Люди захотят отдать усопшему дань уважения во время заупокойной мессы.

У Конвеев поняли, что понадобится гроб, и начали думать о его подготовке. Фрэнк Мигер был человеком тучным, так что гроб потребуется большой. Ясно как божий день: жена будет испытывать чувство вины за жизнь, которую она ему устроила, поэтому гроб потребуется дорогой. Но, возможно, страховка у Мигера мизерная. Если так, то вдове следует предложить обычный гроб.

На утренней семичасовой мессе прочитали заупокойную молитву. Верующие склонили головы. Мисс Парселл, мисс Хейз и мать Джимбо Дойла обменялись взглядами. Они могли бы сказать о Мигерах многое, но не сейчас, после столь тяжелой утраты.

Неулыбчивая мисс Парселл вела хозяйство Слэттери, не жалея на это сил. Одежда старого мистера Слэттери была выстирана, выглажена и починена, ботинки блестели, а во время обильного завтрака, неизменно подававшегося в половине девятого, на столе лежала газета. Мисс Парселл уже побывала на семичасовой мессе в церкви, которую посещала каждый день, успела сходить к Дейли за молоком и к Леонардам за газетой. За Фергусом мисс Парселл ухаживала не хуже. Рубашки молодого человека были выглажены и висели в большом платяном шкафу, стоявшем в его комнате. Рубашку, которую Фергус собирался надеть на следующий день, всегда клали в сушилку мисс Парселл отчаянно боялась сырости.

У Фергуса было несколько пуловеров с треугольным вырезом; почти все они серые и голубые. Долгими вечерами, когда остальные развлекались, мисс Парселл вязала ему новые свитера и чинила старые. Эти вещи, старомодные и самодельные, только усиливали свойственное Фергусу мальчишеское очарование. У многих девушек замирали сердца, когда они по вечерам видели Фергуса в рубашке с короткими рукавами, сидевшего за письменным столом со включенной лампой и читавшего какие-то документы; при этом он часто сдвигал на лоб очки, поблескивавшие в пышной темной шевелюре.

Если бы Фергусу предложили тысячи фунтов за изменение позиции или отношения к делу, он на это не пошел бы. Мисс Парселл говорила своим немногочисленным подругам, что с Фергусом так же приятно общаться, как и с его отцом. Он - вежливый и внимательный молодой человек, всегда открывает ей дверь, носит ведра с углем и неизменно хвалит все блюда, которые она подает на стол. Второго такого нет во всей округе. Мисс Парселл никогда не понимала его шуток, но, судя по всему, Фергус был человеком остроумным, потому что его клиенты смеялись до колик. Когда они уходили, то часто говорили, что Фергус слишком добр для адвоката. Мисс Парселл это тревожило; она читала по две новены^[9], чтобы Фергус стал менее добрым, если эта доброта вредит его практике. Иногда Фергус сам чистил свою обувь, считая, что не годится женщине чистить черные туфли на шнурках, которые он носил целый день. Но мисс Парселл не нравились отступления от заведенного порядка. Следя за усилиями Слэттери-младшего, она неодобрительно фыркала и просила не позорить ее, разгуливая по городу в такой плохо вычищенной обуви.

Говорили, что каноник завидовал Слэттери и мечтал поменяться с ним экономками. Конечно, чопорная мисс Парселл вела бы его хозяйство куда лучше, но мисс Барри слишком долго прожила в его доме, идти ей было некуда, поэтому христианская доброта не позволяла Морану заменить ее кем-то другим. Во всяком случае, он ни разу не попытался это сделать.

У высокой и худой мисс Парселл было маленькое личико с румяными щеками, придававшими ей обманчиво веселый вид. Два красных пятна становились еще краснее, когда мисс Парселл что-то не одобряла. В то утро за завтраком пятна были очень красными; это свидетельствовало, что произошло нечто из ряда вон выходящее. Отец и сын изо всех сил старались отдалить неприятную новость.

- Хочешь половину «Индепендента»? - спросил отец, протягивая Фергусу несколько газетных страниц.

- Лично я предпочитаю «Таймс». Жалко, что мы ее не получаем, - ответил Фергус. Оба тщательно избегали взгляда мисс Парселл, которой явно не терпелось открыть рот.

- Я бы согласился с тобой, но в «Айриш Таймс», в отличие от «Индепендента», не печатают некрологов. А провинциальному присяжному поверенному необходимо знать, кто умер.

- Если так, то зачем вообще покупать газету? Лучше ходить к Леонардам и узнавать новости прямо там, - предложил Фергус.

- Мы с тобой живем в маленьком городке. Разве можно лишать Леонардов дохода? Этак все начнут приходить сюда и заглядывать в наши юридические справочники. Какой в этом смысл? - Раздосадованный мистер Слэттери зашелестел своей половиной газеты.

Мисс Парселл откашлялась.

- Здесь мисс Райан. Я сказала ей, что еще рановато, но, кажется, она думает, что вы ждали ее до девяти.

- Что, Мэриан Райан опять хочет переписать завещание? - Мистер Слэттери посмотрел на нее сквозь очки.

- Нет, это Кейт. Кейт Райан из пивной Райана на Ривер-роуд, - сказал Фергус. - Верно, мисс Парселл?

- Да, мастер.^[10]

Фергус, это миссис Райан, вы правы. Но если вас интересует мое мнение…

- Да, мисс Парселл? - Фергус решил встретить беду так, как положено мужчине.

- Миссис Райан пришла пять минут назад и сказала, что она собирается здесь работать.

- Все правильно, - весело ответил Фергус. - Она приступает к своим обязанностям с сегодняшнего утра. В отличие от остальных обитателей Маунтферна, она симпатичная и пунктуальная.

- Я не помню случаев, чтобы в этом доме когда-нибудь опаздывали… - начала уязвленная мисс Парселл.

- О нет, мисс Парселл, ради бога, речь не о вас, а обо всех остальных.

- А что здесь будет делать Кейт Райан из пивной? Почему никто не посоветовался со мной? - Пятна на щеках экономки побагровели. Даже старый мистер Слэттери отложил газету и с опаской посмотрел на обоих, став похожим на испуганную курицу.

- Надеюсь, многое. - Фергус был сбит с толку этой бурей и внезапным разжалованием миссис Райан в Кейт из пивной.

- Я проработала в этом доме девятнадцать лет, но ни разу не видела такого обращения. - Мисс Парселл стала выше ростом и превратилась в жердь, дрожащую от гнева. - Если моя работа вас не удовлетворяет, то вы могли бы сказать об этом заранее. А не унижать приходом этой Кейт Райан из пивной. С корзинкой, в переднике, готовой делать за меня мою работу.

У мужчин полезли глаза на лоб. Очки старого мистера Слэттери со стуком упали на стол.

Фергус вскочил на ноги.

- Мисс Парселл, мисс Парселл, что это пришло вам в голову? С чего вы взяли, что мы недовольны тем, как вы ведете хозяйство? Разве вы не делаете это лучше всех в городе? Разве нам не завидует весь Маунтферн, включая самого каноника? Как вы могли подумать, что мы хотим взять кого-то вам в помощь, да еще не предупредив вас…

- А тогда почему эта Кейт из пивной пришла с корзинкой?

- Понятия не имею, что у нее в корзинке, но миссис Райан будет заниматься у нас канцелярской работой. Вы же знаете, что она работала секретарем в дублинской юридической конторе. Кейт будет заниматься делопроизводством и печатать письма.

- Ох… - Мисс Парселл потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя.

- Теперь вы понимаете, что ошиблись? Мы всегда относились к вам с огромным уважением, правда, папа?

- О боже, конечно, правда. Мисс Парселл, этот дом пропадет без вас, - с тревогой сказал мистер Слэттери.

- Но ведь теперь эта Кейт… эта миссис Райан и ее родные будут знать все ваши дела. Личные дела всех жителей города, - не сдавалась мисс Парселл.

- Мы не стали бы брать ее на работу, если бы не знали, что ей можно доверять. Конечно, такого преданного и сдержанного человека, как вы, мисс Парселл, найти нелегко. Как сказал мой отец, на вас держится этот дом, но мы думаем, что нашли того, кто сможет помалкивать о наших делах так же, как это делаете вы.

С вашей стороны очень любезно заботиться о таких вещах.

Больше говорить было не о чем. Мисс Парселл пришлось вернуться в коридор, где она оставила Кейт, проводить ее в контору и спросить, какой чай она предпочитает, с сахаром или без. А также что ей подать к чаю - галеты, сладкое печенье или домашний хлеб' с черной смородиной. Кейт мудро выбрала домашний хлеб и достала четыре корзиночки с малиной, которые принесла в подарок, так как слышала, что мисс Парселл делает лучший джем во всем графстве. Красные пятна на щеках экономки навали блекнуть, и обращение «миссис Райан» перестало быть саркастическим. Так карьера Кейт началась заново. По утрам торговли в пивной почти не было, и Джон согласился с ней, что несколько фунтов, заработанных у Слэттери, не будут лишними. Маленький Деклан должен был пойти в школу, так что дома оставался только Джон, а накрыть ленч на одного для Карри не представляло труда. Сидеть за пишущей машинкой гораздо приятнее, чём стоять за стойкой, хотя бы ради разнообразия. Мистер Слэттери был настоящим старомодным джентльменом, проводившим все больше и больше времени за рыбной ловлей, а лучшего компаньона, чем Фергус, не было на всем белом свете. Он постоянно подшучивал над собой, смешил ее, от души сочувствовал людям, которые обращались к нему за помощью, не торопился посылать счет тем, кому было трудно его оплатить, но не щадил тех, кто замышлял мошенничество или скрывал свои доходы.

Фергус сказал Кейт, что работы у нее будет немного. Раньше он справлялся с этим сам, поскольку быстро печатал двумя пальцами и умел вести делопроизводство. Но он хочет поскорее заменить отца, добиться того, чтобы люди ему доверяли, а не считали мальчиком в коротких штанишках. Поэтому Кейт станет для него подарком судьбы. И он не ошибся. Через три дня Кейт поняла, что его система хранения документации никуда не годится, и усовершенствовала ее.

- Идите сюда. Я покажу вам, где теперь лежат документы, - велела она.

- Нет, нет, это ваша работа, за которую мы платим вам сумасшедшие деньги, так что и смотреть не буду.

- Неправильно! - воскликнула Кейт. - Вы обязаны понимать систему, иначе она окажется для нас бесполезна. Вы не будете знать, куда вернуть письмо, где лежит то или иное дело или документ. А вдруг я заболею гриппом, вы меня уволите или заработаетесь допоздна? Пойдемте. Это займет у вас всего десять минут.

- Вы командуете своей пивной так же? - спросил Фергус.

- Конечно нет. Но мне приходится вести счета. Поэтому я заставила Джона тоже освоить это дело. Иначе счета копились бы и ждали моего возвращения, а все следует делать по горячим следам.

- При ваших организаторских талантах пивная должна быть настоящим золотым дном.

- Приходите как-нибудь вечером, выпейте пинту и полюбуйтесь сами, какое это золотое дно. Если бы дело обстояло так, вряд ли я стала бы заниматься делопроизводством у прекрасных профессионалов, слишком ленивых, чтобы возиться с почтой. Допустим, вам нужен запрос городской налоговой инспекции о размере компенсации, выплаченной строителю, который получил травму на производстве. Где вы будете его искать?

- В скверные прежние дни я сказал бы: на столе у окна.

- А в нынешние хорошие?

- Забыл. Покажите, юная миссис Райан, покажите.

- Слава богу, что я счастлива в браке. Иначе вы разбили бы мне сердце.

- А вы уверены, что счастливы в браке?

- Абсолютно. А вам пришло время завести новый роман. Нора Линч отправилась осваивать новые территории, но вы и палец о палец не ударяете.

- Послушайте, после той истории с Норой я боюсь лишний раз посмотреть на кого-нибудь. Так что ударять палец о палец я не собираюсь. С меня довольно того ужасного недоразумения.

- Из-за вас мы потеряли хорошую учительницу. Моя Дара любила ее. А про женщину, которая заменила Нору, она говорит, что ей лет сто и что она имеет привычку время от времени бить их линейкой по костяшкам.

- Бедная Дара… Наверное, мне следовало обручиться с мисс Линч. Тогда она осталась бы в городе, и все маленькие девочки вроде Дары были бы счастливы.

- Вряд ли их счастье продолжалось бы долго, но сейчас речь не о детях. Фамилия этого строителя Берк. Фергус, ради бога, в какой папке вы будете искать его дело?

- В папке, на которой написано «Б»?

- Вы настоящий вундеркинд, - сказала Кейт Райан и села за пишущую машинку.

- Папа, что ты делаешь? - спросила Дара, заставив Джона вздрогнуть и покраснеть от стыда.

Ему следовало сочинять. Пользуясь тем, что в баре находится Кейт, уже уставшая за утро, проведенное в конторе Слэттери. Но когда долго смотришь на чистый лист бумаги, то потихоньку начинаешь сходить с ума. Джону Райану было не о чем писать и нечего сказать. Он вышел в то, что Кейт называла садом, а все остальные двором, и попытался заняться физическим трудом. Лицензированная пивная Райана стояла на самом ходу. Ее передняя дверь выходила прямо на Ривер-роуд. Никто не слышал о пивной с садом у входа. Продукты, львиную долю которых составляли бочонки, привозили на задний двор с полупустыми сараями и навесами. Туда же выходила задняя дверь дома - единственная, которой разрешалось пользоваться детям. Но в стороне от дома было то, что называлось боковым двором. По этому двору бродили куры. Там же сидела Джаффа, безмятежная, как Будда; она мурлыкала и лениво умывала большую оранжевую морду. Леопольд в этом дворе бывал редко. Псу требовалась публика, сочувствовавшая его хныканью и бросавшая подачки, поэтому он любил торчать в пивной. После отвратительного случая на берегу Морис оставался в своем торфяном домике. Джон придумал чудесный способ, позволявший не работать над стихами: он построит большой проволочный вольер. Куры будут жить в вольере, рыть землю и помешают попыткам Кейт разбить там настоящий сад. Как только куры окажутся в загоне, жизнь станет легче. Но Джону Райану хотелось сделать это тихо, тайком от родных. Он не желал признаваться даже самому себе, что увиливает от работы за письменным столом. У Дары был воинственный вид. Темные глаза упрямо смотрели из-под черной челки, руки были засунуты в карманы шорт.

- Ты хочешь что-то изменить? - спросила она тоном человека, который искал себе противника и нашел его.

- Пока что только составляю план, - виновато ответил отец, переминаясь с ноги на ногу.

Держу пари, это будет что-то новое и ужасное.

- Я хотел собрать всех кур вместе, вот и все, - кротко сказал Джон.

Им и так хорошо. Они вовсе не нуждаются в том, чтобы быть вместе. Куры не хотят никаких изменений, они довольны тем, что есть. - Глаза девочки подозрительно блестели; казалось, она собиралась заплакать. До сих пор Дара не обращала на кур никакого внимания. Куры были для нее такой же частью пейзажа, как берег реки и ящики во дворе.

Джон Райан присел на корточки и обхватил коленки дочери.

- Ну-ка обними своего старого отца.

- От этих объятий никакого толку, - заявила Дара.

- Верно. - Он поднялся. - Я тебя понимаю. Сам чувствую то же самое. Просто мне не хочется писать стихи, поэтому я пришел поиграть с цыплятами.

Представив себе отца играющим с цыплятами, Дара невольно фыркнула. Но Джона Райана это не обмануло. Он видел, что дочь расстроена, и решил, что причиной этого расстройства является ссора с Кейт. Но он ошибся.

- Папа, мы бедные?

- Нет. Сама знаешь.

- Но и не богатые?

- Совсем не обязательно быть бедным или богатым. Мы, как и большинство здешних жителей, средние.

- А когда-нибудь мы будем богатыми?

- Мы будем нормальными. Чем вызван такой интерес к деньгам?

- Нам понадобятся деньги, чтобы купить дом. - Выражение ее лица было очень решительным.

- Глупышка, у нас же есть дом. Вот он. - Джон обвел рукой недавно побеленную пивную.

Не этот. Я говорю про Фернскорт, где сейчас копают. Расчищают участок для какого-то американца, который будет жить там до тех пор, пока мы не сможем купить у него дом.

- Ну, ну, Дара, - начал успокаивать ее Джон.

Но девочка сердилась и не хотела, чтобы ее успокаивали.

- Это наш дом! Мой, Майкла и всех остальных.

Джон вздохнул.

- Не хочешь прогуляться?

- Не хочу.

- Я тоже не хочу гулять с такой упрямой ослицей, но придется..

- И куда мы пойдем?

- В Фернскорт.

- Тогда ладно.

Кейт Райан, беседовавшая в баре с не слишком симпатичными ей Джимбо Дойлом и Джеком Койном, увидела через окно две фигуры, шедшие по мостику. Мужа, который должен был в это время писать стихи, и дочери, в последнюю неделю напоминавшую дикобраза. У нее чесались руки постучать в стекло, но тогда вредный Джек Койн всем раззвонил бы, что муж у нее под каблуком. Доставить ему такое удовольствие было нельзя.

Кейт знала, что она чересчур порывиста. Во время недавней исповеди она призналась канонику Морану в грехе вспыльчивости. Каноник Моран посоветовал Кейт в минуты, когда ее одолевает искушение сказать что-нибудь резкое, думать о Богоматери. Думать о том, что на ее месте сказала бы Пресвятая Дева. Говорить то же самое не требуется; достаточно просто подумать. Этой мысли хватит, чтобы воздержаться от ядовитой реплики, способной причинить боль другому человеку.

Глядя на мужчину и девочку, державшихся за руки и шедших по мостику, Кейт подумала о том, что Богоматерь могла бы благословить их и пожелать им всего хорошего. Что ж, Кейт Райан тоже способна на такое. Она повернулась и посмотрела на Джека Койна и Джимбо Дойла с улыбкой, которую считала ангельской.

- О боже, Кейт, у тебя что, зубы болят? - тревожно спросил Джимбо Дойл.

- Мы с Майклом собирались жить там, когда вырастем. Все знали, что мы хотим сделать здесь хорошую крышу и, может быть, окна и дверь. - Дара показала рукой на крыло дома.

- Но это была всего лишь мечта, - мягко сказал Джон.

- Нет!

- Конечно, мечта. Такая же, как человек на луне. Помнишь, когда ты была маленькая, мы перед сном показывали тебе человека на луне? Теперь ты знаешь, что никакого человека там нет, и любуешься самой луной, которая светит в небе над Маунтферном.

- Да, но…

- А когда вы с Майклом были совсем маленькие, то перед Рождеством заглядывали в дымоход на кухне. Так же, как в последнее Рождество делал Деклан. Вы думали, что, если дымоход забьется, вы не получите подарков. Но подарки были всегда, и теперь вы не думаете о том, откуда они появлялись, правда?

- Это не то же самое…

- Знаю, что не то же… Просто я хочу сказать, что наши взгляды на вещи не всегда остаются теми же. В течение жизни они меняются, иначе все мы еще жили бы в пещерах, пользовались дубинами или лежали в пеленках.

- Ты не понимаешь… - захныкала Дара.

- Думаю, что немножко понимаю. Правда? - Взгляд девочки смягчился. - Со временем все становится слегка другим. Вспомни человека на луне. Но сама луна никуда не исчезает. Она по-прежнему прекрасна. Так же, как стада на холмах, шпиль церкви, рощи и… и Фернскорт.

- По-твоему, ничто не исчезнет, когда сюда явится этот ужасный человек со своими американскими деньгами?

- Почему ужасный? Мы слышали, что у него есть дети. Ты наверняка полюбишь их.

- Ни за что!

- Ну, во всяком случае, познакомишься с ними. Возможно, они тебе понравятся. Разве это так уж невероятно?

- Значит, мы не сможем купить Фернскорт сами?

- Нет. Даже и не думай. Это так же невозможно, как представить себе квадратный круг или Джаффу с шеей, длинной, как у жирафа из книжки с картинками. У кошек не бывает длинной шеи. И Фернскорт - не ваш настоящий дом, а всего лишь место, где вы играли летом.

- А как будет теперь? - У Дары перестала дрожать нижняя губа.

- Фернскорт всегда будет вам дорог, но не надо строить иллюзий и начинать копить на него карманные деньги. Иначе будет как в детстве, когда ты спрашивала, нужно ли человеку на луне мыть шею.

- Папа, ты объяснишь это Майклу? Я не мастер объяснять.

- Я тоже.

- И все равно у тебя получится лучше, - деловито сказала Дара. Похоже, Джону все же удалось растолковать ей, что к чему.

Джон Райан не написал стихотворение и не построил вольер для кур, но сумел убедить сердитую девочку, что конец света еще не настал. Теперь от него требовалось только одно: незаметно вернуться домой, чтобы жена не догадалась, что время, отведенное на занятия поэзией, пропало даром.

* * *

В баре стояла такая суета, что супругам некогда было перемолвиться словом, поэтому о выволочке, которой побаивался Джон, не могло быть и речи. Кейт носилась по пивной, как вихрь. Она собирала кружки, мыла и наполняла их прежде, чем Джон успевал моргнуть глазом. Но при этом у клиентов не складывалось впечатление, что их торопят; все делалось для того, чтобы перед ними тут же появилась следующая пинта.

Кейт решили ничего не говорить мужу, пока все не уйдут. Потом она, не повышая голоса до крика и не треща как пулемет, скажет ему тоном, в котором не будет ничего обидного, что она каждое утро встает, отправляет детей в школу, а потом идет в адвокатскую контору. Нет, она не жалуется, но всю. вторую половину дня ей приходится выслушивать невыносимую чушь вместо того, чтобы заниматься собственными делами, которых у нее хватает, и стоять за стойкой, чтобы дать мужу возможность поработать… Она будет очень спокойна, но скажет, что возьмет топор и разрубит его пополам.

Масла в огонь подлило поведение Эдди и Деклана, которые, несмотря на строгий запрет, явились в пивную узнать, можно ли им снова взять черепаху. Они ворвались в паб, перемазанные джемом, который Карри так и не смогла уберечь. Оба были облачены в немыслимые лохмотья и выглядели как цыганята. Теперь все маунтфернские пьяницы - которые и без того косились на Кейт, потому что она была здесь чужой и совершила преступление, придя со стороны в семейный бизнес - обвинят ее в самом страшном из грехов: наплевательском отношении к детям.

А разве Джон поддержал ее? Разве заставил детей уйти, повелительно махнув рукой и грозно прикрикнув на них? Черта с два!

Джон Райан обнял своих возмутительных сыновей за плечи, неторопливо выбрал каждому по шоколадному печенью из банки, стоявшей на полке за баром, и вывел обоих так, словно они были почетными гостями, а не его собственными детьми, нарушившими строжайшее правило - не приходить в семейную пивную.

Но Кейт ничем не выдала своего негодования, иначе Джон ускользнул бы, заявив, что хочет ссоры меньше всего на свете. Заставить его раскаяться в содеянном можно было только одним способом - говоря спокойно. Так, словно она полностью довольна своей жизнью.

«Интересно, как с этим справлялась Богоматерь?» - на мгновение подумала она, но тут же поняла, что у Марии в Назарете не было подобных проблем. Нигде не упоминалось, что она практически в одиночку руководила мастерской плотника Иосифа и одновременно работала у местного адвоката. Возмущение Кейт не имело границ.

Наконец последний пьяница ушел домой. Кружки были вымыты, помещение проветрено, на стойке сушились тряпки для мытья посуды. Кейт очень устала; у нее уже не было сил перечислять свои обиды.

Муж улыбнулся ей и спросил:

- Налить тебе портвейна?

- Иисус, Мария и Иосиф! Только утреннего похмелья от портвейна мне и не хватало!

- Всего по рюмочке. Мы возьмем их в сад, и я расскажу тебе, что хочу с ним сделать.

Она закусила губу. Джон был большим ребенком.

- Ну? - Он достал бутылку и рюмки.

Кейт слишком устала.

- Сейчас. Только сполоснусь. - Она сняла прилипшую к спине бело-голубую хлопчатобумажную блузку и осталась в лифчике и темно-синей юбке. «Запыхавшаяся красавица», - подумал Джон и прикоснулся к длинным темным кудрям жены, перехваченным узкой синей ленточкой.

С ума сошел! А если кто-нибудь пройдет мимо окна? - прошипела Кейт, отводя его руку.

Это ты у нас полуодета. У меня вид вполне приличный, - засмеялся Джон.

Блузка висела на спинке стула. К утру высохнет. Кейт умылась в раковине, предназначенной для мытья кружек.

- Если хочешь в сад, то пошли, - сказала она резче, чем намеревалась. Как-никак Джон назвал боковой двор садом. Уже шаг вперед.

В лунном свете двор выглядел куда лучше, чем днем. Джаффа сидела на заборе неподвижно, как статуя. Леопольду снились колотушки и другие печальные события его нелегкой жизни. Во сне он то и дело взвизгивал. Из курятника доносилось негромкое кудахтанье.

Джон сложил мешок и положил его на перевернутый бочонок.

- Я хотел спросить тебя насчет черепахи.

- Ни за что! - В ее глазах вспыхнул гнев. - Джон, ей-богу, это несправедливо. Ты вечно с ними сюсюкаешь. «Попроси бедного старого папочку, он такой добрый, что растает от одного твоего взгляда. А мамочка - вредная старая мегера». Дети растут с этой мыслью. Так нечестно.

- Они так не думают.

- Нет, думают. А если ты позволишь им взять черепаху, убедятся окончательно. Думаешь, мне действительно нужна эта вонючая тварь, которая смотрит на меня из своего торфяного домика, как персонаж фильма ужасов? Мне сто раз снилось, что она сдохла, мы устроили ей похороны и все кончилось.

- Знаешь, они живут долго. Можно и не дождаться, - улыбнулся он.

Но Кейт сдаваться не собиралась.

- Нет, черепаху они не получат. Они нарушили запрет. Явились в пивную, одетые как дети, для которых собирают одежду во время благотворительных акций. Ты сам видел такие фотографии. Они хуже Леопольда. Делают вид, что их никогда в жизни не кормили и не мыли.

Кейт Райан была очень обижена.

- Я когда-нибудь отменял твои распоряжения? - спросил Джон.

- Нет, но ты пытаешься отговорить меня. Джон, мы должны быть заодно, иначе нам никогда не удастся научить их уму-разуму.

- Полностью согласен.

- Но?…

- Никаких «но». Просто согласен, и все.

- Если так, то что мы будем делать с этой чертовой черепахой? Что ты хочешь предложить?

- Пойдем. Я хочу тебе кое-что показать. - Джон взял ее за руку и показал, где хочет построить большой вольер для кур. У птиц будет свобода, но ограниченная. А остальное место займет сад. С альпийской горкой и высокой клумбой. Она всегда говорила, что будет с удовольствием выращивать цветы.

- Ты же говорил, что будешь писать стихи.

- Кейт, это не конвейер, где можно закручивать гайки, а в конце концов получить стихотворение, - с достоинством ответил Джон.

- Знаю, знаю, - тут же раскаялась Кейт.

- Когда у меня ничего не вышло, я подумал о тебе и решил составить план сада.

- Очень мило с твоей стороны.

- Я поговорю с Джимбо Дойлом. Он поработает у нас пару дней и разобьет несколько грядок. Думаю, получится красиво.

- Да, наверное. - Она была тронута. Теперь начинать атаку на мужа не имело смысла. В глазах Господа это было бы черной неблагодарностью.

- Сегодня я был в Фернскорте. Там всюду лежат кучи камней. Мы можем взять несколько подходящих. Джимбо привезет их на тачке.

- Вряд ли эти камни кому-то принадлежат, - слегка ворчливо сказала Кейт. А потом чуть мягче добавила: - Это будет замечательно.

- А что касается черепахи, то я не собираюсь отменять твой приказ. Какой в этом смысл? Но я подумал вот что: теперь, когда у кур появится вольер, кому-то придется правильно кормить их, делать смеси с отрубями…

- Да.

- Может быть, поручим это нашим двум охламонам? По-моему, они вполне способны с этим справиться. Будут кормить кур дважды в день… А в качестве поощрения можно позволить им взять черепаху. Тогда она перестанет смотреть на тебя из своего торфяного домика как доисторическое чудовище. Что скажешь?

Кейт попыталась скрыть улыбку, но у нее ничего не вышло.

- Что скажу? - невольно рассмеявшись, повторила она. - Что меня можно убедить. Но…

- Но разрешение должно исходить от тебя. Если идея тебе по душе, то ты ее и предложишь. - Тут Джон был тверд.

- Догадываюсь, что Дару ты тоже сумел уговорить, - с восхищением сказала Кейт. - Тебя следовало бы послать в Женеву улаживать международные конфликты.

- Бедная девочка очень расстроилась. Рушится ее волшебная страна. Пришлось развеивать ее иллюзии. А это самое неблагодарное занятие на свете.

- Особенно для таких людей, как ты, которые сами живут в воздушных замках, - с легкой завистью сказала Кейт и нежно поцеловала мужа в губы, еще хранившие вкус портвейна.

Глава третья

В тот вечер Майкл сидел на угловом диване у окна лестничной площадки и смотрел на Фернскорт, озаренный лунным светом.

На поросших мхом пригорках развевались полотнища плюща. Теперь, когда некоторые раскидистые деревья и кусты вырубили, развалины были видны лучше, чем прежде.

Эдди и Деклан уже давно спали в своей двухъярусной кровати. Какое-то время Майкл читал с фонариком, но не мог сосредоточиться на приключениях рыцаря, спасавшего златовласую леди Араминту. Ему хотелось видеть реальную жизнь, которую воплощал Фернскорт. Мальчик долго любовался тенями, падавшими на зеленые берега и тянувшимися к дому.

А потом увидел движущуюся фигуру. Никто никогда не ходил туда ночью. Майкл встал на колени и открыл окно, чтобы лучше видеть. Это был пожилой мужчина, старше отца. Он бродил по участку, засунув руки в карманы и осматривая стены. Иногда трогал мох и отводил в сторону плющ. Майкл встал коленями на диван и стал следить за фигурой, то скрывавшейся за разрушенными стенами, то появлявшейся вновь. Внезапно мальчик ощутил, что кто-то тронул его за плечо. Он обернулся и увидел отца в пижаме.

- Папа, я думаю, он приехал. Думаю, он здесь.

- Кто?

- Американец. Наверное, это он пришел в наш дом. - Лицо мальчика белело в темноте, которую нарушал лишь лунный свет, пробивавшийся через стекло.

Джон Райан выглянул в окно и тоже увидел человека, который бродил вокруг дома, временами трогал стены и даже любовно похлопывал их уцелевшие куски. Мужчина был виден как на ладони и понятия не имел, что за ним наблюдают.

Майкл соскочил с дивана.

- Нужно разбудить Дару, - тревожно сказал он.

- Подожди, Майкл.

- Но это наш дом, а он там. Он все-таки приехал. Люди говорили, что он вряд ли захочет жить здесь. Но посмотри на него. Он собирается жить в Фернскорте. Или нет?

Джон сел на диван и слегка приподнял ноги, чтобы не касаться холодного линолеума.

- Майкл, не буди ребенка.

- Дара не ребенок, она на двадцать минут старше меня.

- Это верно. Она такой же ребенок, как и ты.

Лицо Майкла приняло мученическое выражение.

- Папа, она должна это знать.

- Ничего подобного.

- Но ведь это и ее дом.

- Майкл, это его дом. - Джон показал на человека за рекой.

- Знаю, знаю. - Худые плечи мальчика напряглись. Он был растерян и не знал, что делать.

- Дай мне что-нибудь подложить под ноги, пока они не превратились в ледышки. Иначе по возвращении в постель я заморожу твою мать.

Майкл порылся в куче комиксов и книжек, лежавших на диване, и достал потертую подушку.

- Подойдет?

- Вполне. Спасибо, сынок.

Майкл слегка успокоился, сел рядом и стал смотреть в окно. Похоже, он раздумал будить сестру и весь дом в придачу и приготовился к серьезному разговору.

- Знаешь, когда я был в твоем возрасте, мы тоже ходили туда играть. Твой дядя Барри был настоящим скалолазом. Он мог забраться куда угодно, хотя уцелевших стен тогда было больше.

Майкл уставился на отца во все глаза.

- И твоя тетя Нуала тоже. Австралийские мальчики и девочки ужасно удивились бы, если бы узнали, что их мать-настоятельница в детстве лазила по деревьям, как мальчишка. Она завязывала юбку на талии и ни в чем не уступала твоему дяде Барри.

- Папа, а ты что делал?

- Смотрел на них. Так же, как на вас смотрит бедняга Эдди, - вздохнул Джон. - Насколько я помню, они всегда меня прогоняли.

Майкл воспринял слова отца как упрек.

- Папа, в детстве ты наверняка был очень хорошим. Но, честно говоря, ты тоже не вынес бы, если бы Эдди все время путался у тебя под ногами.

- Знаю. Не стану спорить, Эдди способен вывести из себя и святого. Но сейчас речь не об этом. Я говорю о старых временах и наших тогдашних проделках…

Он говорил вполголоса, чтобы не разбудить Кейт: если бы жена проснулась, то пулей вылетела бы на лестничную площадку. И в то же время достаточно громко, чтобы у Майкла сложилось впечатление, будто они ведут обычный разговор в обычное время.

Джон погрузился в воспоминания о детских играх, с трудом предотвращенных несчастных случаях, полицейских на велосипедах, двух молодых волах, сбежавших с огороженного пастбища на вершине холма. Он говорил до тех пор, пока не увидел, что у его бледнолицего сына начали опускаться веки. Сон наконец пришел. Майкл не станет будить Дару и всю ночь беспомощно следить за тем, как незнакомец бродит вокруг дома, который им все еще хотелось считать своим.

* * *

В ту ночь старый мистер Слэттери не мог уснуть и спустился согреть себе молока. Поставив кастрюльку на плиту, он сел за стол, задремал и не почувствовал запаха гари, пока не прибежал Фергус с вытаращенными глазами.

- Не отсылай меня в сумасшедший дом! - заплакал старик. - Не надо! Я стану наливать молоко в термос. Больше никогда не буду его кипятить. Пожалуйста!

Фергус залил сгоревшую кастрюльку водой и открыл окна.

- Отец, ты что? Неужели ты считаешь, что я способен отправить тебя в сумасшедший дом?

- Если бы я был не в своем уме, тебе пришлось бы это сделать, - рассудительно ответил мистер Слэттери.

- Да, но ты в своем уме. Впрочем, будь по-другому, я бы все равно этого не сделал.

- Почему? Это было бы правильно. Мы сами часто советовали это клиентам.

- Ты не клиент. Ты мой отец.

- У тебя должна быть личная жизнь.

- О господи, у меня есть личная жизнь! Сегодня вечером я уезжал из дома и только что лег. Именно поэтому запах молока почуял мой нос, а не нос мисс Парселл.

Я для тебя балласт. Не ударяю в конторе палец о палец.

- Никакой ты не балласт. Работы в конторе все равно кот наплакал.

- Я забросил дела. Иначе почему нам не доверили заниматься Фернскортом?

- Так вот что тебя мучает! Я скажу тебе, почему. Этот твой О’Нил там большая шишка, у него полдюжины ресторанов, баров или как они там называются… У него есть и другой бизнес, он платит счетоводам и адвокатам большие гонорары. Он решает что-то открыть здесь, адвокаты смотрят на карту и твердят: «Ирландия… Ирландия… где это?» Потом они ее находят и говорят: «Какая там столица, какая столица?» Затем кто-то говорит им про Дублин, и они обращаются к тамошним поверенным. Вот и все.

- У тебя все получается очень просто. Думаю, приезд этого американца пойдет городу на пользу. Он уже обеспечил кое-кого работой.

- У нас осталось молоко. - Фергус вскипятил еще одну кастрюльку. - Мы скажем мисс Парселл, что я напился и не уследил за пенкой… Американец? На пользу? Да уж. Подозреваю, что этот напыщенный болван будет думать только об охоте и рыбалке. Мы знатно повеселимся. Переживать из-за какого-то американца! Ей-богу, у нас давно не было такой потехи. Не могу дождаться его приезда.

В ту ночь сержант Шихан кое-что обнаружил. На пешеходном мостике у окраины кто-то лежал в очень неудобной позе - раздвинув ноги и откинув голову. Сержант Шихан был коренаст, в свое время играл в травяной хоккей и имел мохнатые брови, с помощью которых при желании мог напугать любого. Но в последнее время он начал толстеть от мирной и неторопливой жизни в провинциальном городке. Высокий воротник мундира все сильнее сдавливал ему горло, а когда сержант застегивал пуговицы, на его шее собирались складки жира.

Сейчас он расстегнул несколько пуговиц и посмотрел на спавшую женщину. Это была мисс Барри, экономка каноника. Час ночи. Самое подходящее время для того, чтобы отрубиться и захрапеть. Сержант придал ее ногам более пристойное положение и пошел на участок обдумать это дело. Он не знал, что предпринять. Будить каноника и сообщать ему неприятную новость не следовало.

Позволить, чтобы мисс Барри обнаружил в таком виде кто-нибудь другой, тоже нельзя. Но, конечно, хуже всего была бы попытка разбудить мисс Барри. Какая жалость, что рядом нет миссис Уилан! Он пошел вверх по Бридж-стрит. В окнах почты еще горел свет.

Сержант негромко постучал в дверь. Ему открыла полностью одетая почтмейстерша.

- Шейла, вы когда-нибудь спите? - с облегчением спросил Шихан.

- В последнее время редко. Телеграммы приходят в самое неурочное время. Они понятия не имеют, когда мы спим, а когда бодрствуем, - ответила миссис Уилан.

Услышав рассказ полицейского, почтмейстерша задумалась. Лучше всего дать поспать бедняжке еще часа три-четыре; возможно, тогда она очухается. Жаль, у нее нет ничего подходящего, чтобы подложить мисс Барри под голову, но сержант что-нибудь придумает.

- Я встаю рано, - сказала миссис Уилан. - Часов в шесть оболью ее водой, а потом мы сделаем вид, что она проснулась ни свет ни заря, пошла за грибами для завтрака каноника и упала в речку.

Сержант не знал, как ее благодарить. Миссис Уилан ответила, что говорить не о чем; она польщена тем, что к ней обратились за советом. А теперь, если сержант не возражает, она пару часов поспит.

Патрик О’Нил уже много лет не проводил на ногах всю ночь. Он пытался вспомнить, когда это было. Наверное, в тридцатых, во времена Великой депрессии, когда он неделями грузил по ночам коробки и ящики, оказывая людям услуги и помогая вывозить со складов товары. Считал, делал заметки, доказывал свою необходимость. Говорил итальянцам и полякам с длинными фамилиями, что на Патрика О’Нила всегда можно положиться. Он привык произносить свое имя с гордостью; оно звучало как заклинание. В те дни он говорил о себе в третьем лице: «Патрик О’Нил вас не подведет. Вы можете рассчитывать на Патрика О’Нила».

Сначала они могли рассчитывать на него и его грузовик, а потом на целую когорту водителей грузовиков, которые не задавали лишних вопросов и перевозили то, что было нужно перевезти.

А затем имя Патрика О’Нила прославили все окрестные бары. Он одним из первых приветствовал отмену сухого закона и стал наслаждаться богатством, нажитым именно благодаря этому закону. Итальянцы и поляки, обеспечивавшие его работой в годы застоя, тоже не были забыты. Когда жизнь стала не такой опасной, Патрик О’Нил начал приглашать их в свои бары-рестораны вместе с женами и принимал их с уважением. Дарил цветы женам и понимающе улыбался, когда кто-то вместо жены приводил подружку. Они ценили уважение и поставляли ему новых клиентов. Но это означало множество бессонных ночей. И была еще одна ночь, когда он снова и снова просматривал гроссбухи, а на рассвете пришел к выводу, что его обжулил свой же брат-ирландец. Он пришел к дому Тома Брэди в семь утра, расхристанный, с красными глазами.

Том Брэди все понял и попытался сбежать.

- Миссис Брэди, - спокойно сказал Патрик О’Нил, - увезите детей на денек, ладно? К родственникам. И пусть они не возвращаются до вечера. Да, и заодно уберите из гостиной все безделушки и украшения.

- Патрик, это не кино! - начал кипятиться Том.

- Конечно. Иначе ты бы уже давно лежал на полу мертвый. И поделом.

Жена Тома Брэди ахнула.

- Возьми детей, - сказал ей Том, - и сделай то, что он сказал. Он не собирается меня убивать.

Патрик бил его с остервенением, о наличии которого и не догадывался. С каждым ударом он хрюкал и приговаривал: «Вот тебе!» Вот тебе за притворные улыбки и выпивку после очередного мошенничества. Вот тебе за ни в чем не повинного итальянца, склад которого ты заставил меня сжечь два месяца назад. Вот тебе за подло украденные бутылки, которые выносили в мусорных ведрах, а потом приходили, рылись в баках и забирали. Вот тебе за премию, полученную на Рождество. И последний, самый сильный удар - за то, что ты, ирландец, обманул другого ирландца. Да, верно, в ту ночь он не спал ни минуты. Как и в ту ночь, когда встретил Кэтлин.

Он не собирался ни жениться, ни влюбляться. На это у него не хватало времени. Сначала не было работы, потом ее стало слишком много, а потом пришла ответственность, поглощавшая все его силы. Для семьи не оставалось ничего.

По Кэтлин была веселой, хорошенькой, с лукавыми глазами и длинными светлыми волосами, собранными в узел на макушке. Бары и рестораны Патрика вызывали у нее восхищение. Она много раз повторяла, что Америка - страна сбывающихся надежд и что ей жаль людей, живущих в других местах.

- Кроме Ирландии, конечно, - говорил ей Патрик.

- Ирландии в том числе, - отвечала она, взбивая кудри.

Это было единственное, в чем они расходились. Иногда между ними вспыхивали ссоры, но они не имели большого значения; Патрик знал, что, когда он будет готов вернуться (он говорил «вернуться», хотя сам никогда не жил в Ирландии), Кэтлин поедет с ним. Он не хотел признавать того, что Кэтлин, здоровье которой неуклонно ухудшалось, перестала строить планы: ей было все равно где жить, в Нью-Йорке или в Ирландии. С годами Кэтлин, которая привыкла садиться на стол в новом баре и рассматривать ткань на свет, выбирая самую подходящую для штор, потеряла интерес ко всему, кроме большого белого дома в Нью-Джерси, а в последнее время даже этот дом стал ей безразличен.

Болезнь Кэтлин не заставила Патрика потерять сон; он был уверен, что жена поправится. Не верил плохим диагнозам и прогнозам развития болезни. Наверное, в последний раз он всю ночь провел на ногах, когда родился Керри. В сорок седьмом. Роды проходили на дому. Врачи говорили Патрику, что они будут долгими и трудными, хотя в то время Кэтлин была еще молодой и здоровой. Он всю ночь расхаживал из угла в угол, пытался читать, делал все, чтобы отвлечься от криков, доносившихся сверху. А на рассвете уже держал в руках сына. Крошечное сморщенное личико Керри было ужасно трогательным. Патрик проглотил комок в горле и поклялся, что этому мальчику никто не причинит вреда, что он вернется в Ирландию и с высоко поднятой головой войдет в родной город.

Он со слезами на глазах прижимал к себе маленькое тельце и думал о своем отце. Что чувствовал никчемный дружелюбный пьяница Майкл О’Нил, когда держал в объятиях его, Патрика? Может быть, тоже хотел, чтобы его сын вернулся в Маунтферн? Вряд ли. Двадцатилетний Майкл О’Нил, его родители, братья и сестры уехали из Маунтферна, потому что там не было работы и потому что его отца выбросили на улицу.

Майкл не собирался возвращаться и не думал, что это возможно. Он пел песни об Ирландии, рассказывал сказки и внушал юному Патрику ненависть к роду Фернов, с представителями которого никогда не сталкивался.

Патрику было восемь лет, когда он услышал, что дом Фернов сожгли. Об этом сообщалось в письме. Но тогда для О’Нилов это уже ничего не значило. Никто из О’Нилов не следил за тем, как пламя выбивалось из окон дома. Дома, в котором жила семья, доведшая их до нищеты.

Патрик О’Нил прикасался к замшелым камням и прислонялся к покрытым плющом стенам со священным трепетом. Лунный свет помог ему пробраться в комнату, еще сохранившую стены. К его удивлению, там стояли ящики из-под апельсинов, заменявшие мебель, и кукольный чайный сервиз. Сомневаться не приходилось: здесь играли какие-то местные дети. Горшочки из-под джема, наполненные полевыми цветами, заставили его улыбнуться. Интересно, кто эти дети? Конечно, при Фернах их и на порог не пустили бы. Патрик с радостью увидел бы лица этих детей в тот момент, когда они услышат о его планах на эти старые развалины.

Миссис Уилан увидела его первой. Она только что привела мокрую мисс Барри в пресвитерскую, где отец Хоган и каноник Моран стали причитать, узнав о несчастье, приключившемся с их экономкой. Миссис Уилан даже принесла немного грибов в доказательство того, что бедная женщина хотела порадовать своих хозяев. Возвращаясь на почту, она увидела человека в мятом костюме и распущенном галстуке, шедшего по Бридж-стрит ко взятой напрокат машине. Никем другим этот человек быть не мог.

Красивый и бледный Патрик О’Нил был в непривычном для него темном костюме. Обычно этот крупный и широкоплечий мужчина с кудрявыми каштановыми волосами носил желто-коричневые или бежевые куртки. Мало кто в Штатах видел его в темном. Даже на официальных приемах он надевал зеленый смокинг, подчеркивая свое ирландское происхождение.

Конкуренты часто говорили, что этому коренастому ирландскому мужику пристало подметать улицы. Но Патрика такие разговоры только радовали.

Он говорил, что с удовольствием носит черты своих предков; это доказывает, что им приходилось упорно работать, но они сумели выжить. Но его лицо не было лицом кулачного бойца, готового тут же вступить в драку. У него не было ни хмурого взгляда боксера, ни низкого лба человека, который с трудом переносит жизненные тяготы. Его лицо было широким и открытым, глаза - голубыми и озорными. Их уголки окружала сетка смешливых морщинок; казалось, он улыбался даже тогда, когда и не думал этого делать.-

Он оказался моложе и привлекательнее, чем ожидала Шейла. Но чего она могла ожидать, зная этого человека только по горам адресованных ему телеграмм и телексов? Этот мужчина заслуживал, чтобы с ним поздоровались.

Миссис Уилан перешла улицу.

- Добро пожаловать в Маунтферн, мистер О’Нил, - тепло сказала она.

Патрик посмотрел на нее с благодарностью.

- Как вы догадались, что это я? Может быть, вы знали моих родителей?

- Кем же еще вы можете быть, как не мистером О’Нилом? У меня вся почта завалена адресованными вам телеграммами и посланиями. Не хотите зайти на чашку чая? Заодно я передам вам корреспонденцию.

- Вот это оперативность! - Он откинул голову и рассмеялся.

Миссис Уилан провела его через почтовое отделение в свою комнату, располагавшуюся в задней части дома, посадила разбирать послания и поставила чайник. Она молчала до тех пор, пока не наполнила две чашки и не намазала маслом несколько кусков содового хлеба. «Да, очень красивый мужчина, - с легкой улыбкой подумала она. - В городе начнется переполох».

Патрик прочитал телеграммы Джерри Пауэра - человека, который много лет назад заменил Тома Брэди на посту его заместителя. Потом быстро пробежал телеграммы Рейчел и сунул их в другой карман. Выпив чаю и съев толстый ломоть хлеба с маслом, он ощутил, что в его тело возвращается тепло. Славная женщина эта миссис Уилан. Ни любопытства, ни болтовни, характерной для многих женщин, рассказывающих о своих делах и желающих узнать твои. Если в Маунтферне все такие, то он сделал самый умный шаг в своей жизни.

Несмотря на молчаливое, но явное неодобрение Джерри Пауэра.

Несмотря на ошеломленные и обиженные глаза Рейчел Файн.

Несмотря на смущенный лепет маленькой Грейс.

И на насмешливый взгляд Керри, его высокого светловолосого сына. Мальчика, которого он обещал вернуть домой. Мальчика, который в последнее время говорил с ним очень мало, и Патрик не знал, что у него на уме.

Фергус пытался представить себе жизнь поверенного в большом городе, где человек не имеет представления, что ему принесет новый день. Интересно, в другом месте он мог бы стоять на пороге, потягиваться и обмениваться репликами с прохожими, первый из которых спросит, не болит ли у Фергуса спина так же, как у его отца, второй передаст привет мисс Парселл, а третий посоветует покрасить чересчур мрачные ящики для цветов? И все же он не стал бы ничего менять. Всегда есть возможность удрать и заняться личной жизнью, как он сказал отцу вчера вечером. Уехать за двадцать пять миль^[11]на танцы, устраивавшиеся клубом любителей регби. Там были замечательные девушки, не ждавшие, что на следующее утро после поцелуев и объятий, предусмотренных программой, их поведут в ювелирный магазин Мигера.

Он увидел Кейт Райан, свернувшую с Ривер-роуд на Бридж-стрит. Она тоже заметила Фергуса и помахала ему рукой.

- Вышли на улицу с секундомером, чтобы засечь, на сколько я опоздаю?

- Просто жду колоколов, звонящих к мессе, чтобы уволить вас после последнего удара… Нет, на самом деле я вышел, чтобы как следует потянуться.

- Вы выглядите как юный греческий бог. Хорошо провели время в Балликейне вчера вечером?

Удивленный Фергус опустил руки.

- Откуда вы знаете, где я был?

- Я танцевала рядом с вами. Неужели вы меня не видели?

- Не морочьте мне голову. Вас там не было. Кто вам сказал?

- Джек Койн. Какой-то малый не сумел завести машину, позвонил Джеку в разгар ночи и попросил за ним приехать.

- О боже, в этом городе не развернешься, правда? Ужасное место. Никаких сюрпризов.

- Неправда, вовсе не ужасное. Хотите сюрприз?

Когда они, дружески беседуя, вошли в контору, чтобы начать новый рабочий день, забили церковные колокола. Звонить начинали без десяти девять, давая знать, что пора надевать шляпы и идти на дневную мессу. Ранние пташки, уже посетившие семичасовую утреннюю мессу, рассказывали, что проповедь читал сбитый с толку отец Хоган, думавший не столько о службе, сколько о пьяной и мокрой экономке.

- Нет, не хочу, - ответил Фергус. - Несколько часов назад мой отец чуть не сжег дом, а теперь я узнаю, что Джек Койн знает все подробности моего непристойного вчерашнего поведения.

Кейт села за письменный стол и начала разбирать почту. После внедрения новой системы хранения документов эту работу они делали вместе. Кейт хотелось удостовериться, что молодой поверенный может не только найти письмо, но и правильно подшить его. На его знаменитый стол у окна, куда в прежние дни попадали все документы, она поставила вазу с цветами, пресс-папье и стаканчик с ручками.

- Думаю, пока хватит с меня сюрпризов. - Фергус с непривычки сбросил на пол кипу документов, смущенно поднял их и положил во вращающийся лоток, привинченный к столу.

- Есть поговорка «Бог троицу любит», - рассеянно сказала Кейт и начала читать письмо, доставленное с посыльным. Патрик О’Нил поручал адвокатской конторе «Слэттери и Слэттери» вести его дела, связанные с постройкой отеля и лицензированной пивной. Поскольку он собирается жить здесь, то будет очень рад, если его интересы станет представлять местный поверенный.

- Боже всемогущий, он собирается строить здесь отель! - вскочила Кейт.

Фергус подошел и стал читать письмо, стоя у нее за спиной.

- Я не буду представлять его интересы. Пусть ищет себе другого атторнея, советника или как там их называют в Штатах, - после долгого молчания сказал он.

Кейт захлопала глазами.

- Почему вы не будете представлять его интересы?

- Потому что если он получит лицензию, то откроет в городе новую пивную.

- Вам придется заняться его делами… - Лицо Кейт стало белым как мел.

- Спасибо, не придется. Я могу не браться за дела, если они мне не нравятся. И не собираюсь принимать поручение, которое оставит вас без куска хлеба, - сердито и обиженно сказал Фергус. Кейт воспользовалась тем, что он стоял рядом, и заплакала, уткнувшись ему в плечо. - Хотите пойти домой и все рассказать Джону?

- Нет, пока не хочу. - Кейт покачала головой и решительно села за стол. - Еще рано. Если пивная закроется и мы действительно останемся без куска хлеба, то уж лучше сохранить работу в конторе. - Она слабо улыбнулась, давая понять, что с эмоциями покончено.

- Вы никогда не потеряете работу в конторе, - мягко сказал Фергус. - Я бы хотел, чтобы она лучше оплачивалась. Может быть, вам все же следует сказать Джону, пока это не сделал кто-нибудь другой.

- Никто другой этого не скажет. Смешно… Когда вчера вечером мы сидели в саду, он уверял, что ничего плохого с нами не случится. Может быть, это не так уж и плохо. Я хочу сначала подумать, а уже потом сказать ему, вот и все. - Говорить было не о чем. Новости хуже не придумаешь. Фергус молча снял очки и начал протирать их, чувствуя на себе благодарный взгляд Кейт.

- Ладно, я знаю, что без очков у меня беспомощный вид. Сейчас я надену их снова. Продолжим разбирать почту, ладно? Кто знает, какие еще маленькие сюрпризы таятся в этих красивых бурых конвертах?

Патрик О’Нил ехал в Грейндж, стоявший в трех милях^[12] от Маунтферна. Этот большой и красивый помещичий дом испокон веку принадлежал роду Джонсонов.

Он знавал хорошие и плохие времена, но сейчас ему предстояло процветание. Мэриан Джонсон обнаружила, что можно нажить целое состояние, предлагая отдыхающим конные прогулки. Городским ирландцам и даже англичанам нравилось ощущать атмосферу богатого поместья. Джонсоны не присылали в номера официантов с бокалами, а оставляли в номере графин хереса; это позволяло постояльцам чувствовать себя гостями, приехавшими к сельскому помещику на уик-энд. Прошлым летом Мэриан принимала нескольких американцев, которые обычно приезжали группами. Этот большой, красивый О’Нил был исключением из правила.

Он сказал, что с удовольствием покатался бы верхом, но давно не садился на лошадь, а начинать все сначала в сорок восемь лет было бы глупо.

Тридцатидевятилетняя Мэриан Джонсон смотрела в его голубые глаза, окруженные тонкими смешливыми морщинками, и думала: «Нет, это самый подходящий возраст для того, чтобы начать все сначала. Я бы сама поучила его ездить верхом».

Волосы у Мэриан были светлые, но никто не назвал бы ее блондинкой. Ее волосы были тонкими, непослушными, и ни один парикмахер не мог с ними справиться. Чаще всего она носила костюмы-двойки - легкие розовато-сиреневые или бледно зеленые свитера с кардиганами в тон. Лучше всего она выглядела, когда стягивала волосы сеткой, надевала шляпу-котелок и стягивала свою пышную грудь охотничьим камзолом мужского покроя. Джонсоны считали себя господами здешних мест; в обычных условиях Мэриан никогда не проявила бы интереса к гостю из Америки. Временному постояльцу, человеку без рода и племени, не имеющему здесь ни кола ни двора. Мэриан не любила тратить время зря. Но в Патрике О’Ниле было что-то привлекательное.

- Ваша жена любит ездить верхом? - спросила Мэриан.

- Моя жена умерла в этом году, - ответил Патрик.

- Ох, простите. Мне ужасно жаль.

- Она давно болела, - пробормотал О’Нил.

Мэриан промолчала. Она велела приготовить лошадей и заверила Патрика, что опасность переломать кости ему не грозит.

Дружески разговаривая, они шагом подвели лошадей к стремянке, и Мэриан посоветовала Патрику сесть на животное верхом.

- Не бойтесь, - засмеялась она. - Это приличнее, чем задирать ногу вверх или ставить ступню на чью-то ладонь. Просто поднимаешься по ступенькам, и все.

- Слишком легко, - пожаловался Патрик. - Не стану возражать против менее приличного способа.

Они сели верхом и поехали по тихому переулку с живыми изгородями из цветущих фуксий. Мэриан показывала ему здешние межевые знаки в виде башен на невысоких холмах. Когда они доехали до угла, она сказала:

- А вот и Фернскорт. Говорят, там что-то затевается…

- Я купил его. Он мой, - быстро сказал Патрик.

- Ну конечно! Люди говорили, что вы скоро приедете. Как глупо… Мне следовало сразу догадаться, что это вы. А я приняла вас за очередного туриста. Что ж, вы выбрали чудесное место, мистер О’Нил. Это будет жилой дом или что-то другое?

- Другое, мисс Джонсон, - просто ответил он. - Я собираюсь построить отель. Честно говоря, сомневаюсь, что мы станем конкурентами. Думаю, у нас с вами будут разные направления. И надеюсь на сотрудничество. Допустим, вы захотите расширить свою школу верховой езды и согласитесь принимать в нее постояльцев Фернскорта… - Взгляду него был открытый и искренний.

«Он человек прямой и честный, - подумала Мэриан. - Другой на его месте стал бы рыскать вокруг Грейнджа, воровать идеи, а уже потом заявил бы о своих намерениях».

- Вы разбираетесь в гостиничном деле? - спросила она.

- У меня есть маленький мотель в Нью-Джерси. На самом деле я купил его, чтобы снизить сумму налога, так что настоящего опыта у меня нет. Но я владею несколькими барами и ресторанами и могу сказать, что знаю, чего хочет публика. Точнее, нью-йоркская публика, но Нью-Йорк очень космополитичный город и может служить хорошим примером того, чего хотят разные люди. - Патрик объяснил, что рассчитывает не только на приезжих американцев, но и на местных жителей. Его отель будет принимать всех. Фернскорт слишком долго отгораживался от них каменными стенами.

Почти сто пятьдесят лет коренным ирландцам не давали доступа к тому, что по праву принадлежало им. Такого больше не будет.

- Сомневаюсь, что местным жителям не было туда доступа, - ответила Мэриан. - Фернскорт давно разрушен. Он принадлежал Земельному комитету, не так ли? Когда я была девочкой, мы устраивали там пикники.

- Нет, я имею в виду время, когда в нем жили Ферны, никого не пускавшие на порог.

Мэриан никогда об этом не думала.

- Серьезно? Очень глупо, если так. Конечно, они уехали оттуда задолго до того, как я появилась на свет. Но, думаю, мой отец помнит их. Он часто играл в бридж с каким-то Ферном. Вряд ли это кто-то из владельцев дома. Может быть, кузен или еще более дальний родственник.

Ее слова слегка раздосадовали Патрика. Она то ли отгораживалась от истории Фернскорта, то ли действительно не знала ее. В конце концов, Джонсоны были католиками: Патрик видел в холле статую инфанта Пражского, а в спальне, где он оставил чемодан, висело изображение Богоматери-Заступницы. Внезапно Патрик почувствовал усталость, вызванную бессонной ночью. Его веки отяжелели.

- Как по-вашему, существует возможность того, что мы сможем вместе работать в туристическом бизнесе? - спросил он Мэриан.

- По-моему, возможности здесь неограниченные, - ответила Мэриан и слегка провела языком по нижней губе. «Похоже, жизнь начинает мне улыбаться», - подумала она.

Глава четвертая

Теперь, когда он приехал, все утверждали, что познакомились с ним первыми и знают его лучше всех. Тот, кто еще несколько часов назад поддерживал версию о монахинях или сельскохозяйственном исследовательском центре, теперь доказывал, что знал про отель с самого начала. Возможностей для развития туристического бизнеса было море. Все говорили, будто слышали от самого Патрика О’Нила, что Фернскорт будет его домом, открытым триста шестьдесят пять дней в году, без перерыва на зиму; это означало, что здешней молодежи не придется искать другую работу в долгие сырые и ветреные месяцы, от сентября до самой Пасхи.

Джуди Берн всем надоела рассказом о том, как утром он ездил верхом с Мэриан Джонсон. Похоже, этот человек даром времени не терял. Кейт Райан слышала, что его видели у Конвея и Данна, и не сомневалась, что у Фоли он побывал тоже. Рита Уолш, хозяйка парикмахерской «Розмари», в лунную ночь видела кого-то на развалинах; скорее всего, это был он. Конечно, на таком расстоянии мало что увидишь, но это был хорошо сложенный мужчина.

Мать запретила Томми Леонарду якшаться с бандой малолетних преступников, которых он называл своими друзьями. В кои-то веки небо подарило ему возможность стать человеком. Если новый владелец Фернскорта поймет, что он неглупый мальчик, это может определить все будущее Томми. Томми не понимал, какое отношение друзья имеют к его будущему. Миссис Леонард отвечала, что самое прямое; стоит только немного подумать. При отеле придется открыть магазин, который будет продавать товары постояльцам, не желающим ходить за ними в Маунтферн. Что может быть разумнее, чем заключить договор с местным писчебумажным и книжным магазином? Томми должен быть готов воспользоваться своим шансом.

- Но мне всего двенадцать, - заныл Томми. - Как я могу заведовать магазином в отеле? - Он боялся, что все его детство и юность пройдут за тем или иным прилавком.

- К тому времени, когда построят отель и решат создать при нем магазин, ты уже будешь достаточно взрослым, чтобы в нем работать, - отрезала мать.

Мать Мэгги Дейли не понимала, как они его пропустили. Говорили, что он был у Шейлы Уилан и во всех трех пабах на Бридж-стрит; люди видели, как он стоял перед изображениями Крестного Пути в церкви, но каноник Моран не разглядывал его пристально, не желая мешать молящемуся, а потому свидетель из него был никудышный.

Кое-кто видел, как он проезжал на машине мимо рощи Койна. Может быть, он ездил в монастырь? Если так, то это могло иметь какое-то отношение к ордену монахинь-отшельниц. Единственным человеком, который все знал, была Шейла Уилан, потому что он провел на ее почте целую вечность. Но все знали, что из Шейлы слова не вытянешь. И, конечно, Мэриан Джонсон, но она с жителями Маунтферна не общалась, так что рассчитывать на новости из Грейнджа тоже не приходилось.

Джеку Койну очень хотелось узнать, как выглядит американец, купивший Фернскорт и собиравшийся превратить его в отель. Он был сильно встревожен. Вчера ему позвонили со станции в ближайшем городе; какой-то американец хотел взять машину напрокат. Джек пригнал ему машину.

- Почему такой богатый человек, как вы, не взял машину в «Ависе» или «Герце»? - спросил Джек.

- Потому что я предпочитаю поддерживать местных предпринимателей, - ответил янки.

- Приехали половить рыбу?

- Угу, - буркнул тот.

Джек Койн был слишком занятым человеком, чтобы точить лясы с неразговорчивым иностранцем, которого он больше никогда не увидит. Он содрал с американца тройную цену да еще перевел доллары в фунты по минимальному курсу. Теперь он, посерев от страха, пытался выяснить, как выглядит Патрик О’Нил, который купил Фернскорт. Джеку становилось плохо при мысли о том, что он обжулил человека, собиравшегося жить через реку от него. Человека, способного помочь ему сколотить состояние, о котором Джек и не мечтал.

А вот мисс Барри и не догадывалась, что знакома с мистером О’Нилом. Она шла, шатаясь под тяжестью двух тяжелых продуктовых сумок, когда рядом остановилась машина и какой-то мужчина предложил ее подвезти. Она неуклюже забралась в автомобиль и тут же открыла окно; так интуитивно поступают люди, от которых часто разит перегаром.

Свежий воздух является их союзником, а закрытые пространства - врагами. Она рассказала этому человеку о святом канонике Моране, молодом ангеле отце Хогане и даже спела несколько строчек из псалма.

- Скажите, ваша бедная жена пьет? - внезапно спросила она. Ей ответили, что покойная миссис О’Нил не страдала влечением к спиртному.

- Вот и хорошо, - одобрительно сказала мисс Барри. - Если попустит Бог, она доживет до ста лет.

Потом она блаженно улыбнулась и забренчала бутылками, лежавшими в сумках.

Но ничто из этого не запечатлелось в ее памяти.

Когда Патрика заметили у рощи Койна, он действительно ехал в женский монастырь. О’Нил оставил машину в гараже Джека и пошел к школе по плохо ухоженному бульвару. Его встретила сестра Лаура - маленькая круглолицая женщина с яркими темными глазами, напоминавшими изюминки в булочке. Монахиня тут же поняла, что его привело. Он пытался выяснить, способна ли эта деревенская школа чему-нибудь научить его единственную дочь.

Сестра Лаура была умной женщиной. Вряд ли стоило убеждать этого американца, что ее школа - лучшее образовательное учреждение в Ирландии. Она высоко отозвалась о монастыре Святого Сердца, о монахинях Лоретто, об орденах Святого Младенца и Верных Спутников Иисуса, члены которых очень заботятся о закрытых школах для девочек. Причем сделала это с умыслом. Эти школы закрытые. Но если мистер О’Нил хочет, чтобы дочь жила с ним, то учиться ей будет больше негде.

Она не сказала этого прямо, однако Патрик намек понял.

Сначала монахиня перечислила минусы. Возможно, Грейс подготовлена намного лучше, чем простые девочки с окрестных хуторов, которые приходят в эту школу каждый день. Грейс придется изучать ирландский язык, который является обязательным предметом; у них нет возможности дать девочке изучать что-то другое во время уроков ирландского; виды спорта, которыми занимаются в их школе, не похожи на американские; у них девочки играют в «кэмоджи», разновидность травяного хоккея.

К плюсам можно отнести то, что Грейс станет расти с теми, с кем ей предстоит жить в дальнейшем. Она будет рядом с отцом и обзаведется друзьями изо всех слоев общества; это очень важно, если семья живет в маленьком городке. Девочка не станет для своих сверстников принцессой из замка. Патрик хмуро смотрел на неказистое здание и особенно на то, что сестра Лаура с гордостью называла новым крылом: классы там были тесными и расположены без намека на план и дизайн. Отделка никуда не годилась; должно быть, местный застройщик делал это по дешевке, зная, что сестры жаловаться не станут. Библиотека, которой особенно гордилась маленькая монахиня, представляла собой просторную голую комнату с самодельными полками, на которых стояла пара сотен книг - большей частью житий святых. Но он понимал, что сестра Лаура права. Ему следует отдать Грейс в школу при монастыре. Может быть, уровень ее образования пострадает, но зато она станет здесь своей. А именно этого он и хотел.

Мысль о том, что в Маунтферне будет учиться сын О’Нила, заставила сестру Лауру поджать губы. Да, конечно, местные монахи - лучшие в мире, но…

Но, конечно, нужно учитывать, что молодой человек должен быть подготовлен к будущей жизни. Особенно если он унаследует большое имение. Нет, она не сказала, что отдавать его в монастырскую школу для мальчиков не следует, но прозрачно намекнула, что только сумасшедший может доверить своего сына и наследника брату Кину и его коллегам из красной кирпичной школы позади церкви. Сестра Лаура упомянула об иезуитах, бенедиктинцах и членах ордена Святого Духа. Она не сомневается, что даже в Америке слышали о качестве образования в ирландских закрытых школах, где обучаются сыновья джентльменов и людей, которые хотят преуспеть в жизни. Для мальчиков это важнее всего. Да и отец, отправляющий сына в закрытую школу, не испытывает такого чувства потери.

Вежливость и чувство такта заставили Патрика О’Нила посетить и брата Кина. Но извиняться он не собирался. Наоборот, попросил совета. Он хочет отправить сына в закрытую школу и будет чрезвычайно благодарен брату Кину, если тот выскажет свое мнение. Кому оказать предпочтение - иезуитам графства Килдэр, бенедиктинцам Лимерика, ордену Святого Духа или винсентианцам из Дублина?

Эта просьба несказанно польстила брату Кину. Он отнесся к ней чрезвычайно серьезно, посоветовался с коллегами, и два человека посоветовали ему школу, которая идеально подходила для Керри О’Нила.

Патрик О’Нил чувствовал, что дело медленно, но верно движется вперед.

Он вернулся в Маунтферн и подал заявление на покупку земельного участка. Его заверили, что проблем с получением разрешений не будет. Субсидии на строительство отеля были даже больше, чем он ожидал. Насколько он мог судить, люди здесь жили дружелюбные; конечно, попадались мошенники и пьяницы, но в целом место были приличное. Место, в котором жили его предки. Он позволил себе расслабиться и подумал о детях… О кудрявой Грейс с ямочками на щеках. Ей почти двенадцать, она самая прелестная из своих сверстниц, и он бережет ее как зеницу ока. И о Керри. Красивом, но чужом Керри. Мальчику всего пятнадцать, а ростом он уже с Патрика. Но внешностью не в отца; точеное лицо Керри было классически красивым еще в детстве.

Что его дети будут делать в Маунтферне? Они не верили, что отец полностью изменит их жизнь. С одной стороны, Грейс и Керри считали это авантюрой, с другой - стремлением заставить их бросить свое окружение, своих друзей и воспоминания о том, как все было при жизни матери. Патрик расправил плечи. Возврата к прошлому нет. Он исполнил свою мечту: вместе с семьей вернулся туда, откуда они были родом.

Теперь этот городок станет их домом. У Маунтферна были свои недостатки. Стремление вернуться на родину не мешало ему видеть их. Его раздражала здешняя неряшливость. Местные дворы были забиты поломанной ржавой техникой, на многих домах облупилась краска. Бридж-стрит должна была заканчиваться фонтаном или чем-нибудь в этом роде, а не превращаться в унылый проселок.

Он посетил местные пивные, каждую по очереди. Конечно, ни одна из них не могла бы конкурировать с ним. Но важнее было другое: его отель тоже не представлял для них угрозы.

Паб Данна держался на честном слове; у Конвея были три постоянных посетителя, сидевшие на высоких табуретках в задней части бакалеи; обнаружить этот бар можно было только с помощью радара. А у Фоли он почувствовал себя так, словно по ошибке забрел в чей-то дом. Когда Патрик вошел туда, Мэтт Фоли уставился на него во все глаза, а беседа тут же прекратилась. Так что оставалась только одна пивная с красивой старинной вывеской «Райан». Пивная, находившаяся как раз напротив его нового имения. С этими людьми следовало вести себя тактично. Если его планы в отношении Фернскорта кому-то и принесут вред, то именно владельцам этого паба. Он стал тайно расспрашивать людей, кто там живет. Выяснилось, что мать хозяина отошла от дел (что для Ирландии было редкостью) и что бизнес у мистера Брайана идет неплохо. Остальные братья и сестры хозяина эмигрировали, так что пивная кормит только семью Джона Райана.

Патрик часто наблюдал за пабом, когда посещал свой участок. Даже нынешней ночью при лунном свете. Там стояла мертвая тишина, все спали, и никто не догадывался, что он следит за ними из-за реки.

Выйдя от братьев, он миновал церковь, мост и обвел взглядом Бридж-стрит. Этот городок можно будет довести до ума. Многое изменить и позволить здешним жителям гордиться своими местами. Сейчас он пойдет в Фернскорт. Это не Нью-Йорк, родной дом для автомобилей. Здесь можно ходить пешком, разговаривать, а при желании - просто стоять и любоваться рекой. Миновать автомастерскую Джека Койна, невзрачный магазинчик с выцветшей вывеской «Куинн» и пройти по хлипкому пешеходному мостику. Он сначала обойдет свои владения, а потом представится Райанам, хозяевам этого симпатичного кабачка.

Из-за лавровых кустов по бокам тропинки, которая вела от мостика к дому, донеслись детские голоса.

И тут он увидел их.

Мальчика и девочку. Судя по всему, близнецов. Темноглазых, темноволосых, с совершенно одинаковыми улыбками, жестами и движениями.

Патрик смотрел на них с удовольствием. Что, переезжаете? - добродушно спросил он.

Дети, не заметившие приближения О’Нила, вздрогнули и посмотрели на него. Сомневаться не приходилось, они знали, кто он такой. Человек, который приехал, чтобы отобрать у них место для игр.

Патрик знал, что следует соблюдать осторожность. Он широко улыбнулся, но ответных улыбок не дождался.

- Собираете вещички?

Темноглазые близнецы отвечали ему по очереди. Один начинал фразу, а другой ее заканчивал; было видно, что так они делали всегда.

- Люди всегда приходят туда… - начала оправдываться девочка.

- С незапамятных времен, - поддержал ее мальчик.

- Так что это не вторжение…

- И не нарушение границ собственности.

Патрик заразительно улыбнулся.

- О, это я знаю. Я видел ваш дом сегодня ночью. Зрелище было впечатляющее. Мне захотелось увидеть это место при лунном свете. Вы когда-нибудь были там ночью? - Дети покачали головами. - Очень странное ощущение. Это место живет собственной жизнью. Кажется, каждая тень что-то значит. Вам понравится.

Он говорил с близнецами как ровесник. Думал, что они способны совершить такую немыслимую вещь, как ночной побег из дома. Да отец с матерью их убили бы…

- Давайте сходим туда как-нибудь вечером. Я договорюсь с вашими родителями, сам отправлюсь на прогулку, а вас оставлю в вашем… в вашем доме? - Он искал подходящее слово для уцелевшей комнаты.

- Вы собираетесь его снести?

Патрик не дал девочке прямого ответа.

- Слегка изменить, - сказал он. - Сама понимаешь, там нужны крыша и крепкие стены.

- А для этого требуется все снести.

Патрик не стал морочить голову этой кудрявой большеглазой девочке.

- Да, снести и перестроить. Все говорят мне, что эти старые стены опасны. Даже ты сможешь свалить их одним пальчиком. К несчастью, сохранить их нельзя.

Она молча кивнула. Мальчик сделал то же самое. Словно они сами так думали и соглашались с ним.

- Но это случится не сразу. Так что вещи забирать не нужно. - Он кивком показал на коробку с игрушками.

- Если его все равно снесут… - начал Майкл.

- То нет никакого смысла… - продолжила Дара.

- Оставлять там то…

- Что все равно придется унести.

- Конечно, рано или поздно это сделать придется. Но можно не торопиться. Очередь до вашей комнаты дойдет не раньше, чем через неделю. Кстати говоря, как вы ее называете? - Патрик улыбнулся и обвел близнецов взглядом. Похоже, сдаваться они не собирались.

- Это вы о чем? - спросила девочка.

- О комнате. У нее есть свое имя?

- Нет. Своего имени нет, - ответила Дара.

- Это утренняя комната, - сказал мальчик. Кажется, лед тронулся.

- Но не для нас. Мы не называли ее утренней комнатой. И вообще никак не называли, - стояла на своем смуглая девочка.

- Думаю, она утренняя, потому что освещается лучами утреннего солнца. Смотрит на восток. Или на юго-восток. Я прав?

Но мальчик уже пожалел о своем дружелюбии, а девочка сказала, что они уходят.

- Нам пора.

- Приходите в любое время. Здесь вам всегда будут рады, - сказал Патрик и тут же понял, что говорить так не следовало. - То есть все будет как прежде. Когда какое-то место для тебя много значит, ты приходишь туда как к себе домой, без всякого приглашения, верно?

Дети кивнули. Их плечи расслабились, а позы перестали быть враждебными.

- Раз так, мы уходим, - сказал мальчик и взялся за один край коробки с игрушками.

- Раз так, до свидания, - сказала девочка и взялась за другой край коробки. И они ушли. Два маленьких ребенка, ровесники его Грейс. Довольно упитанные, с ободранными коленками и грязными руками. Похоже, они действительно забрали из комнаты свои игрушки, покрытые грязью и пылью. Он следил за ними сквозь бреши в стенах. Они шли не в город и не к большому мосту, выходившему на Бридж-стрит, а в сторону Ривер-роуд. К пешеходному мостику… Может быть, это дети старого пройдохи Джека Койна?

Патрик был рад, что не спросил, близнецы ли они. Это было ясно без слов, но люди имеют привычку спрашивать о том, что разумеется само собой. Патрика несказанно раздражала эта привычка. Даже тогда, когда люди не имели в виду ничего плохого. Например, говорили ему «вы американец» с таким видом, словно делали великое открытие. Дети были славные, но немного колючие, особенно девочка. Он еще встретится с ними, может быть, поручит какую-нибудь работу и даст несколько фунтов. Но они могут обидеться. Ладно, там видно будет. Приедет Грейс, очарует их, и от настороженности близнецов не останется и следа.

Теперь он зайдет к Райанам в их убогую пивную, вернется в темную комнату с массивной мебелью красного дерева, служившей поколениям Джонсонов, и изображением Богоматери-Заступницы, которое помогло им пережить тяжелые времена. И уснет без задних ног.

Кейт пришла домой рано. Фергус был прав. Она действительно не могла сосредоточиться, а Джона нужно было поставить в известность о случившемся, пока эту новость ему не сообщил кто-нибудь из клиентов.

Когда она шла по Ривер-роуд, зазвонили церковные колокола. Кейт смотрела на берега реки и пыталась представить себе, какими они станут, когда здесь появится огромный отель, автостоянка и бар - возможно, с музыкой. Американцы строят с размахом. Она зашла в бакалею Лоретто Куинн за пакетом сахарного песка и дюжиной свеч. Кейт всегда пыталась поддерживать Лоретто; бледное личико женщины, стоявшей за прилавком, вызывало у нее жалость. Лоретто и Барни Куинн долго копили деньги, чтобы создать свой бизнес. Делали все, чтобы получить прибыль от этого гиблого места. Работали день и ночь, стремясь удержаться на плаву. Куинны знали, что тягаться с магазинами на Бридж-стрит им не по зубам, поэтому Барни купил фургончик, чтобы развозить продукты по домам.

Через неделю после покупки фургончика Барни дал задний ход и свалился в реку. Все случилось так быстро, что Лоретто и спохватиться не успела. Когда поднялась тревога, она была в задней части дома и накладывала в пакеты картошку.

Внезапно до бедняжки дошло, что у ее дверей собралась половина города с тросами и лебедками и пытается вытащить из Ферна фургончик с ее утонувшим мужем. После этого в ее лице не было ни кровинки. Ребенок, которого она ждала, родился мертвым, и Лоретто держала захудалую бакалею в память о своем молодом муже и о том, как хорошо могла сложиться ее жизнь.

Джек Койн помог ей решить дело с неоплаченным фургончиком, страховкой и всем остальным. Тогда люди были добры к ней. Но далеко не каждый продолжал помогать ей сейчас. В отличие от миссис Райан. Лоретто знала, что на Бридж-стрит, где теперь работала Кейт, продукты были дешевле, знала, что их могли доставлять на дом. И тем не менее Кейт заходила к ней почти каждый день и что-то покупала. Сегодня она пришла раньше обычного.

- Что так рано? Не заболели? - с участием спросила Лоретто.

- Слава богу, ничего подобного. Здоровье у меня крепкое. Просто работы сегодня немного, вот я и решила уйти пораньше и помочь Джону. Хотя вряд ли в этот час будет много посетителей.

- Вы не боитесь, что отель напротив повлияет на ваш бизнес? Сегодня ко мне заходил Джек Койн и сказал, что он может отбить у вас клиентов. Я ответила ему, что туда будут ходить совсем другие люди…

- Спасибо, Лоретто. - Кейт поняла, что ей следовало уйти раньше. Должно быть, Джон Райан уже знает, что дело его жизни под угрозой и что дни «Райан, бочковое виски» сочтены.

Джон сидел на высокой табуретке и читал. Когда дверь открылась, он инстинктивно отложил газету.

- Не может быть! - изумленно сказал он, посмотрев на старые стенные часы, а потом на собственное запястье.

- Все верно. Просто я вернулась немного раньше. - Кейт положила на стойку покупки и села рядом с мужем, как посетительница.

- Соскучилась по стаканчику солодового? - пошутил он.

- Джон…

- Что? - встревожился он. - Тебе нездоровится?

- Я в порядке. - Внезапно она ощутила усталость; заставить Джона понять, насколько серьезно их положение, будет нелегко.

- Тогда в чем дело?

- Ты слышал, что творится в Фернскорте? Его хотят превратить в отель с баром. Там будут останавливаться американцы, а бар будет размером с футбольное поле. Осталось только получить разрешение.

- Да, я слышал, что там будет отель. Томми привез минеральную воду и сказал. Кстати говоря, он оставил счет на полке, за…

- Перестань болтать о счетах! Скоро мы их вообще не увидим. Ты слышал, что я сказала?

- Слышал, Кейт. Не кричи на меня, как базарная торговка.

- Как кто?

- Как базарная торговка. Посмотри на себя; ты даже подбоченилась. Наберись терпения. Это дело нужно обсудить как следует.

- Как только я услышала об этом, то припустила сюда. Бежала всю дорогу. По-твоему, я не хочу обсудить это дело?

- Хочешь, Кейт. Но не нужно делать это в баре. На глазах у всех.

Кейт обвела взглядом пустое помещение.

- Боже всемогущий, ты в своем уме? Здесь нет никого, кроме Леопольда. Боишься, что пес разболтает о наших трудностях всему городу?

- Не надо начинать разговор, который придется прекратить, как только кто-нибудь войдет в эту дверь.

- Ладно, ладно. - Она подняла руки вверх, показывая, что сдается. - Думаешь, кто-то отличит разговор о том, что нас ждет, от чтения вслух газетной заметки о Кэрли Уи или беседы о погоде?

- Мы не сможем ничего придумать, пока не узнаем, что происходит на самом деле. Сколько раз я тебе говорил, что не стоит рвать на себе волосы из-за ерунды? Рано или поздно мы узнаем, что он затевает. А вдруг это пойдет нам на пользу? В город приедут новые люди, появятся рабочие места, которых раньше не было. Разве мы не мечтали, чтобы Маунтферн включили в туристические маршруты и люди могли бы проводить здесь отпуск?

А теперь так и будет. Конечно, если Томми не соврал.

- На пользу? Как это может пойти нам на пользу? Нам конец. Разве мы не благодарили небо за то, что Фоли с Конвеем полные болваны, а Данн собирается уезжать? У нас никогда не было конкурентов, но даже при этом мы едва сводим концы с концами. Неужели ты настолько слеп?

Добродушное лицо Джона вспыхнуло от досады.

- Послушай, я знаю, что ты работаешь на износ и при этом умудряешься заботиться о семье. Но почему ты считаешь, что я слепой? Что я должен был сделать? Сам купить Фернскорт? Или убить малого, который это сделал? Посуди сама: я сижу здесь, думаю, что в настоящий момент дела идут со скрипом, если идут вообще, надеюсь, что предстоящие изменения не обернутся для нас несчастьем и катастрофой, а ты врываешься в дверь, кричишь на меня, как цыганка, и говоришь, что я слепой. Большое спасибо, Кейт, ты мне очень помогла.

Не успела Кейт открыть рот, как дверь распахнулась и в бар вошла Мэриан Джонсон. Ее лицо пылало, тонкие волосы торчали во все стороны. Рита Уолш из салона «Розмари» говорила, что часто видела людей с двумя макушками, но у Мэриан Джонсон их целых три. Нельзя осуждать эту женщину за то, что ее голова выглядит как стог сена. Мэриан сказала, что Джон Райан очень обяжет ее, если найдет у себя бутылку «Джека Дэниелса».

Но Джон ничем не мог ей помочь. Шотландское виски у него, конечно, имелось, но не этой марки. Он думал, что такую бутылку можно купить только в городе.

- Я вижу, у гостей Грейнджа губа не дура, - шутливо заметил он. Ничего более приятного сказать Мэриан было нельзя. Она умирала от желания поделиться новостью. Это для американца, человека, который хочет купить Фернскорт - точнее, уже купил - и открыть там отель. Мэриан продолжала трещать; слова сыпались из нее как горох. Отель для любителей рыбной ловли, но не для местных и не для англичан, которые обычно останавливаются в меблированных комнатах, а для богатых американцев с собственными удочками, которые будут ловить в Ферне щук, красноперок, лещей и окуней. Другие американцы захотят ездить верхом и будут приезжать даже зимой, чтобы поохотиться. Иными словами, туристы ожидаются здесь круглый год. Она болтала, не обращая внимания на тишину. Но все же в конце концов выдохлась.

- Разве это не чудесно? - спросила Мэриан, обводя взглядом хозяев.

- Я бы на вашем месте сильно расстроилась. Разве этот человек не отобьет у вас всех клиентов? - спросила Кейт, не обращая внимания на предупреждающий взгляд мужа.

Мэриан вздернула подбородок.

- О боже, конечно, нет! Все к лучшему. Это пойдет нам только на пользу. Им понадобятся лошади. Если так, то я смогу расширить эту часть своего бизнеса. Маунтферн изменится до неузнаваемости! - При мысли об этом она обхватила себя руками, как девчонка.

- Именно этого я и боюсь, - ответила Кейт. - Того, что он изменится до неузнаваемости.

- Ох, Кейт Райан, мы с вами ровесницы, а вы ворчите, как старая карга, - со смехом ответила Мэриан, которая в действительности была лет на семь старше Кейт. - Ваша жизнь изменится тоже. Подумайте о тех людях, которые будут прибегать к вам по этому мостику, чтобы выпить пинту-другую. Это ведь все, что вам требуется, верно?

Джон ухватился за ее слова как за спасательный круг.

- Именно это я и говорил Кейт, когда вы вошли в дверь. Это может пойти нам на пользу. Стать тем самым счастливым шансом, на который мы всегда надеялись. - Его лицо осветила широкая улыбка.

Кейт молча следила за своим мужем и Мэриан Джонсон, строившими планы на будущее. Они даже не заикались о людях, которые будут приезжать и пить виски и пиво в огромном отеле. У них получалось, что эти типы со всех ног побегут к Райанам. Она смотрела на Джона и пыталась понять, действительно ли он полон энтузиазма или всего лишь пытается поднять себе настроение. По зрелом размышлении она пришла к выводу, что муж не притворяется. Джону так хочется, чтобы дела пошли по-другому, что он не желает видеть других вариантов. Кейт испытывала смешанные чувства. Наивность мужа вызывала у нее досаду, к которой примешивалась почти материнская тревога и желание защитить Джона. Она отчаянно боялась, что все изменится, причем изменится к худшему.

Близнецы пробрались в дом с черного хода. Они извозились в пыли и несли большую мятую коробку. Эти маленькие преступники дружно приложили пальцы к губам, показывая Карри, что шуметь не следует.

- О господи, родители вас убьют! - сказала Карри, радуясь этому и в то же время побаиваясь за хулиганов, которые вечно замышляли какие-то каверзы.

- К возвращению мамы мы успеем почиститься, - заверил ее Майкл.

- Она уже вернулась! - торжествующе воскликнула Карри. - И разорвет вас на клочки!

Карри, до судорог боявшаяся ураганных налетов миссис Райан на кухню и ее способности с первого взгляда видеть недостатки, радовалась, когда гнев хозяйки обращался на кого-то другого, но при этом стыдилась своей радости. У Карри были длинные прямые волосы, падавшие на испуганные глаза. Впрочем, когда девушка видела, что миссис Райан на нее смотрит, то доставала из кармана фартука расческу. С виду Карри была настоящей серой мышкой, но когда наряжалась, то становилась очень хорошенькой. Миссис Райан всегда находила для нее то блузку, то брошку, то какую-нибудь мелочь. Карри надевала эти вещи только в свой выходной, когда шла за четыре мили^[13] на родительскую ферму, откуда не чаяла удрать.

Девушка была хорошенькой, пока не начинала волноваться. А сегодня она волновалась. У близнецов, прогулявших школу и потащивших наверх какую-то подозрительную коробку, был виноватый вид. Утром никто не приходил к Карри на кухню, кроме маленького Деклана. А сегодня Дара и Майкл вернулись домой раньше обычного. И хозяйка тоже пришла рано. Это не к добру. Карри всегда убирала кухню к часу дня, когда миссис Райан приходила из адвокатской конторы; к тому времени кастрюли и сковородки были вычищены и убраны. Но сейчас она сделать этого не успела и боялась, что ее будут ругать. Карри тяжело вздохнула и начала драить то, что выглядело особенно вызывающе.

Майкл и Дара неслышно проскользнули в ванную, чтобы вытрясти помятую школьную форму и смыть с себя часть грязи. Почему маму угораздило вернуться раньше обычного именно в этот день? Близнецы рассчитывали, что у них будет минимум час на приведение себя в порядок. Они впервые в жизни прогуляли школу. Дара сказала сестре Лауре, что у нее болит живот, а Майкл сказал брату Кевину, что он объелся картофельных чипсов. Сестра Лаура понимающе кивнула, решив, что у Дары начались первые месячные, а брат Кевин махнул рукой и презрительно сказал, что от мальчишки, который вырос в пивной и привык есть, как свинья, всякую дрянь из пакетов, ничего другого ждать не приходится. Но сегодня идти в школу было слишком опасно. Если тот человек бродил по Фернскорту посреди ночи, то они были просто обязаны пойти туда и забрать свои игрушки. Обоих осенило одновременно, и они поняли, что это необходимо. Близнецам и в голову не приходило, что они встретят этого человека.

Райаны не обедали вместе, как все остальные семьи, потому что Джон всегда был в баре. А первое домашнее правило гласило, что детям заходить в бар запрещается. Джон говорил, что большинство его клиентов приходит в пивную отдохнуть от криков детворы, бегающей по дому, поэтому у Райанов на такое не должно быть и намека. Когда близнецы сели за стол, они понятия не имели, кто находится в баре.

Эдди и Деклан пришли вовремя.

- Ты нас не дождался, - сказал Эдди Майклу. Обычно они вместе прибегали из школы для мальчиков, располагавшейся за мостом, в конце Ривер-роуд. Школа Дары находилась на другом конце улицы, за салоном «Розмари» и мастерской Джека Койна. Никто не мог сказать, пришла она домой или нет. Разоблачить могли лишь Майкла.

- Да, нас отпустили немного раньше. - Майкл из-под ресниц посмотрел на мать. Обратила ли она внимание на слова Эдди? Но казалось, что та мыслями далеко отсюда. Она даже не заметила мятой одежды, лежавшей в корзине.

Близнецы так и не придумали, чем заняться во второй половине дня. Конечно, каждому придется пойти в сторону своей школы, но они могут встретиться где-нибудь. Днем у Эдди и Деклана уроков не было, так что доходить до самой школы от Майкла не требовалось. Возможностей имелось множество. Однако прежде чем они успели о чем-то договориться, открылась дверь пивной и пришел папа.

- Кейт, Кейт, выйди и познакомься с мистером О’Нилом, который купил Фернскорт. Он пришел к нам с визитом вежливости. И приведи детей. Он говорит, что хочет познакомиться и с ними тоже.

Леопольд, который был самым невоспитанным псом на свете, тут же решил, что приглашение относится и к нему. Как две капли воды похожий на картинку из брошюры о жестоком отношении к животным, он крался впереди, сжавшись и съежившись, словно ожидал удара с любой стороны.

Кейт пригладила юбку и погнала детей в паб. Времени хватило только на то, чтобы вытереть Деклану рот. Дверь была открыта, а потому великий О’Нил мог расценить задержку на прихорашивание как слабость. Деклан и Эдди норовили спрятаться, и их пришлось слегка подтолкнуть. Дара и Майкл тоже не горели желанием идти в пивную. Честно говоря, оба выглядели так, словно были застигнуты на месте преступления. Кейт решила, что близнецы не хотят знакомиться с человеком, приезд которого им так не понравился. Она и не догадывалась, насколько точным было ее первое впечатление. Их действительно застигли на месте преступления. Сейчас этот человек скажет, что уже познакомился с ними. Сегодня утром. И их разоблачат.

Внешность Патрика удивила Кейт. Он был похож не на американского магната, а на красивого ирландца, пришедшего на ярмарку продать двух молодых волов. На нем был пиджак цвета перца с солью. Прекрасно сшитый. «Такой пиджак очень пошел бы Джону, - подумала Кейт. - Скрыл бы его живот». Мужчина был крупным, с яркими голубыми глазами и множеством веселых морщинок. Он протянул ей большую руку.

- Миссис Кэтлин Райан? Мою жену, упокой Господь ее душу, тоже звали Кэтлин^[14].

Рад познакомиться с вами.

Похоже, он действительно был рад этому.

Кейт никогда в жизни не испытывала большего потрясения.

Она все утро думала о нем как о враге, а теперь он стоял в их пивной и улыбался. На такое не решился бы ни один человек, собравшийся отбить у другого кусок хлеба. Даже в Америке, где нужно быть жестким и крутым, чтобы выжить. При этом присутствовало полдюжины посетителей, которым было интересно понаблюдать за представлением. Они знали, что их тоже представят. После детей.

- Это близнецы, Дара и Майкл, а это Эдди. Эдди и Деклан, сейчас же опустите руки. Деклан, не прячься за мою спину.

Патрик медленно повторил их имена. Так вот почему американцы хорошо запоминают людей. Они не говорят «как поживаете» или «привет», а действительно повторяют имя.

- Дара… Интересное имя. Оно что-то означает?

- Дуб. Вы знаете графство Килдэр и город Килдэр. Это искаженное «Килл Дара», церковное кладбище под дубом.

- Дуб… Поразительно. А Майкл? Догадываюсь, что его так назвали в честь архангела Михаила.

- Нет, в честь моего дедушки, - ответил прозаичный Майкл.

- Надеюсь, ты придешь в Фернскорт и проведешь там еще не одно утро.

Близнецы помрачнели. Вот оно, разоблачение.

- Они придут в каникулы, если никуда не уедут, - сказала Кейт, заполняя паузу. - Боюсь, сейчас у них слишком много уроков. Играть в Фернскорте по утрам они смогут только в каникулы.

Дара закрыла глаза.

Майкл посмотрел на О’Нила с отчаянием.

- Конечно, - сказал Патрик. - Я понимаю. Но они могут приходить после школы, по выходным и вообще в любое время. Фернскорт никуда не денется. Разве его можно не любить? Тем более если ты живешь совсем рядом, и вообще… - Он не собирался их выдавать.

Дети смотрели на него с изумлением. Джон и Кейт Райан тоже обменялись взглядами и облегченно вздохнули. Как ни странно, этот взрослый человек понял, что Фернскорт представляет для близнецов большую ценность. Приятно знать, что их не станут считать помехой и не обвинят в нарушении границ чужих владений. Патрик О’Нил при всех предложил детям продолжать играть в его поместье.

- Это очень любезно со стороны мистера О’Нила. Дети, скажите ему спасибо, - велела Кейт.

- Спасибо, - сказала Дара.

- Большое, - закончил Майкл.

Пора было возвращаться в школу. Их снова погнали через весь дом к черному ходу. Им и в голову не пришло, что можно выйти на Ривер-роуд через дверь пивной. Затем Кейт молча вернулась и встала за стойку. Никто не сдвинулся с места, пока его не представили честь по чести. Это особенно обрадовало Джимбо Дойла, местного мастера на все руки. Его представили как друга хозяина пивной; возможно, это поможет ему получить работу на новом участке за рекой. Джимбо был крупным мужчиной с соломенными волосами и румяным лицом, носил клетчатые рубашки и выглядел так, словно был готов в любой момент начать танцевать кадриль.

Чарли, работавший у Дейли, тоже мог бы часто приходить в Фернскорт и приносить туда молоко и сливки. Конечно, если этот человек не заведет собственную корову и даже собственную молочную. Наверное, следует его об этом спросить.

Патрик О’Нил был откровенен со всеми. Он не знал, станет ли заводить собственных коров. Может быть, со временем. Но только в том случае, если ему не будет хватать всего молока, масла и сливок, которые продаются в молочной Дейли. Чарли понял, что такую важную новость следует сообщить хозяевам немедленно. И напыжился от гордости, когда понял, что мистер О’Нил запомнил его имя.

- Счастливо, Чарли. Еще увидимся, - сказал американец и приветливо помахал ему рукой, когда Чарли побежал по Ривер-роуд в сторону Бридж-стрит, стремясь порадовать миссис Дейли.

После встречи румяное лицо Джимбо Дойла стало просто пунцовым. Мистер О’Нил сказал, что все работы в Фернскорте будет вести Брайан Дойл из большого города в шестнадцати милях отсюда. Не родня ли он Джимбо? Это вполне возможно, не правда ли? Джимбо уныло покачал головой. Дойлов на свете много, а если этот застройщик - большая шишка в городе, то вряд ли он является его родственником. Но, может быть, это знак свыше? Человек по фамилии Дойл вряд ли сможет отказать другому Дойлу.

- Он не откажет тебе, Джим, - сказал Патрик О’Нил. - Я скажу ему, что знаю тебя и что твою работу хвалят.

Кейт вытирала стаканы белоснежной тканью и наблюдала за большим, красивым американцем, непринужденно разговаривавшим со всеми посетителями паба. Они уходили один за другим, уверенные, что их запомнили, и довольные этим. Кейт испытывала восхищение и легкий страх. Она не боялась, что он забудет этих людей в рабочей одежде и их скромные надежды. Напротив, ее пугало, что он действительно их запомнит. Это означало, что он твердо решил найти свои корни. Но он пожаловался присутствовавшим в баре, что сделать это трудно… Никто, даже старики, не помнит никаких О’Нилов - во всяком случае, живших поблизости от Фернскорта. Были О’Нилы, жившие на противоположном краю города, в конце Бридж-стрит. Но родни Патрика никто из них не смог вспомнить. «Это было давно», - извиняющимся тоном говорили они.

Однако человек, который вернулся, чтобы восстановить Фернскорт, помнил все. Так, словно сам жил здесь.

Кейт полировала стаканы до блеска и продолжала ломать себе голову. Наверняка у этого человека в Америке есть на примете женщина, на которой он хочет жениться; возможно, вдова, американка ирландского происхождения. Может быть, она тоже приедет сюда? Судя по тому, сколько он отвалил за топографическую съемку и изучение местности перед началом строительства, денег у него куры не клюют. Он явно намерен добиться успеха. А если он его добьется, что будет с их пивной?

Наконец они остались в баре втроем. Патрик позволил хозяевам угостить себя в честь знакомства; теперь он угощал их. Кейт терпеть не могла портвейн, но все же выпила рюмку и храбро улыбнулась красивому мужчине с открытым лицом, носившему рубашку с распахнутым воротником и хорошо сшитый твидовый пиджак.

- За мечту. - Он поднял бокал. - Джон, Кейт… Я хочу, чтобы вы тоже стали частью этой мечты. Хочу, чтобы вы разделили ее со мной.

- Да, конечно, мы будем рады ее разделить, - слегка растерянно ответил Джон.

- Я выпью за мечту, - сказала Кейт. - За ваше Счастье и успех предприятия, которое вы затеваете за рекой. А вам не скучновато здесь после Нью-Йорка?

- Я всю жизнь хотел вернуться сюда, - просто ответил О’Нил. - Я проворачивал большие дела, скупал окрестные бары, но всегда говорил себе: «Патрик, это еще один шаг к дому».

- Подумать только… А ведь вы здесь не выросли и даже не родились. - Джон с удивлением покачал головой.

- А что вы хотите сделать с Фернскортом? Или это еще не решено? - деланно небрежно спросила Кейт, внимательно прислушиваясь к своим словам. Не прозвучала ли в них тревога? Если она и прозвучала, то американец этого не заметил. Он перегнулся через стойку и начал с мальчишеским пылом излагать свои планы. Дом станет таким же, каким был прежде. Сохранились старые картины и фотографии; он нанял людей, которые уже восстанавливали помещичьи особняки, появившиеся в этой стране в 1780-х годах; и фасад, и интерьер будут соответствовать той эпохе. А потом превратит его в отель для американцев ирландского происхождения, которые хотят чувствовать себя на исторической родине как дома. Микроавтобусы станут возить этих людей в ту часть страны, где они будут искать свои корни. Они будут ловить рыбу, ездить верхом, а в соответствующий сезон - стрелять и охотиться. Мало у кого из ирландцев, эмигрировавших в Америку, была возможность освоить эти благородные развлечения. Они уезжали в Штаты, потому что другие благородные, благородные другой национальности и религии, выкуривали их из домов. Для любого американца ирландского происхождения это станет возвращением на родину в полном смысле слова.

На дверях номеров вместо цифр будут родовые фамилии. Например, номер «О’Брайен», номер «Линч», номер «Кеннеди» и так далее. Кейт слушала перечень предстоящих дел и ахала вместе с мужем, который делал это искренне. Когда Патрик стал рассказывать о баре, она чуть не прокусила себе нижнюю губу, пытаясь сохранить спокойствие.

Да, конечно, там будет гостиная с подачей коктейлей перед обедом. Там же станут принимать заказы перед тем, как постояльцы пойдут в столовую.

И, конечно, у него будет «Соломенный бар». Крытый соломой домик в том самом месте, где, по представлениям Патрика, жили его предки перед тем, как их выгнали на улицу. Американец долго рассказывал о предках, силой отправленных в работные дома, а потом Кейт незаметно заставила его вернуться к разговору о «Соломенном баре». Это будет настоящий традиционный ирландский бар со скрипачами и ежевечерней фольклорной развлекательной программой с участием танцоров, певцов и сказителей.

Цены там будут самые обычные, отнюдь не заоблачные. Патрик О’Нил хотел, чтобы в Фернскорт приезжали люди его происхождения, а не только аристократы. Пинта пива должна стоить в «Соломенном баре» столько же, сколько и в других пивных. Это привлечет в паб местных жителей, и постояльцы отеля смогут познакомиться с ними в искренней и непринужденной обстановке.

Кейт с изумлением смотрела на его мальчишеское лицо. Интересно, в Америке все такие, как этот тип, который сидит напротив? Неужели он действительно не хочет, чтобы к нему приходили только аристократы? И всерьез думает, что аристократы будут приходить в такое место, полное фальшивого блеска? Верит, что в его «Соломенном баре» станут проводить вечера Уолтерсы, Харрисы или те же Джонсоны из Грейнджа? Должно быть, он чокнутый. О чем он думает, излагая им свои планы? Он должен понимать, что, если все пройдет успешно, им придется закрыть дело. Должен понимать, что они попытаются помешать ему получить лицензию на том основании, что в Маунтферне и без того полно лицензированных пивных. И что он имеет в виду, говоря, что Райаны должны стать частью его мечты?

Кейт посмотрела на Джона в поисках поддержки, но не поняла выражения его лица. Оно было таким же, как во время предыдущего разговора с Мэриан Джонсон. Муж задумчиво улыбался. Увлек ли его этот замысел или при упоминании о «Соломенном баре», угрожавшем разрушить их бизнес, у него душа ушла в пятки? Кейт не могла найти нужных слов; она была близка к истерике. Ей хотелось схватить О’Нила за грудки, посмотреть в его улыбающиеся голубые глаза и не отводить взгляда, пока она не увидит в них правду. Хотелось попросить не лишать их куска хлеба. У него столько денег, столько возможностей. Неужели он не может сделать Фернскорт просто своим домом, в котором будет принимать американских друзей? Зачем ему какой-то бар?

Однако потом это желание у нее исчезло. Нужно сказать ему: баста, никаких дружеских бесед! Они с мужем помешают ему получить лицензию. Поднимут на ноги соседей, и те не откажут им в помощи.

Но в глубине души Кейт Райан понимала, что все бесполезно. Разве она не видела довольных лиц этих соседей? Мало кто решится пойти против Патрика О’Нила.

Джон задавал все новые и новые вопросы - на взгляд Кейт, совершенно идиотские. Можно было подумать, что он радуется своему грядущему несчастью.

Будут ли постояльцы ездить на автобусах? Из какой части Америки станет приезжать их большинство?

Кейт была готова убить его за вопросы, не имевшие никакого значения? Какая разница, будут ли эти посетители ездить на автобусе или на тачке? Зачем интересоваться, из какой части Америки они будут приезжать? О господи, они вообще не знают, какие части есть в Америке! И все же Джон мало-помалу вытягивал из этого умного американца подробности того, что будет происходить за рекой, не известные никому другому. Похоже, в его вопросах содержалась цель. Она пристально смотрела на Джона, стараясь проглотить комок в горле и не удариться в слезы. Муж казался добродушным и терпеливым; он много лет занимался ремеслом, которого сам никогда не выбрал бы. А теперь какой-то чужак хочет уничтожить дело его жизни, хотя может наслаждаться своей властью и богатством где угодно. Это жестоко и несправедливо.

Кейт знала, что должна принять участие в беседе. Ее молчание выглядело подозрительно. Джон смотрел на нее; его лицо было жизнерадостным, а улыбка - доброжелательной.

- Отлично, Патрик. У меня просто нет слов. Все это чрезвычайно заманчиво. - Он взглядом призывал жену присоединиться к нему и тоже восхититься радужными перспективами Маунтферна.

- Заманчиво главным образом для меня, - ответил Патрик. - Если бы вы знали, как я мечтал об этом. Знаете, мне часто приходилось повторять вслух, как молитву или псалом: «Это случится, это случится!» - Он смотрел на обоих с чарующей улыбкой. - Еще немного, и я смогу сказать: «Это случилось, это случилось!» - Патрик радовался как мальчишка; ему нельзя было не сочувствовать.

Кейт решила заговорить.

- И как мы примем в этом участие? Чем мы… э-э… сможем вам помочь? - спросила она. Голос Кейт дрожал; она могла заплакать в любую минуту.

- Именно так и поступают хорошие соседи! - ликующе воскликнул О’Нил. - Я буду присылать к вам моих постояльцев перед ленчем или во второй половине дня… когда у вас бывает затишье. - Он обвел взглядом пустой бар и сделал короткую, но красноречивую паузу. - По-моему, это самое подходящее время, чтобы угостить нескольких клиентов кофе по-ирландски или чем-нибудь в этом роде. А вы сможете говорить своим завсегдатаям, какая развлекательная программа будет в моем баре. Если программа придется людям по вкусу, они смогут прийти и посмотреть ее. А если у местных жителей есть какие-то таланты, они получат возможность принять в ней участие. В конце концов, теперь Фернскорт будет принадлежать им. - Он улыбался и переводил взгляд с одного на другую. - Наверное, вы знаете основной принцип бизнеса: одно успешное предприятие тащит за собой другое. Это пойдет нашей части города только на пользу. Запомните мои слова: не успеем мы моргнуть глазом, как на Ривер-роуд появятся рабочие места, о которых мы сейчас и не догадываемся. В конце шестидесятых люди станут спрашивать, где находится Бридж-стрит. Все будут считать Ривер-роуд центром вселенной и думать, что Райаны и О’Нилы жили здесь с незапамятных времен.

Джон ответил на его улыбку. Неужели он тоже попал в раскинутые американцем сети дружелюбия и товарищества? Теперь Кейт понимала, что этих сетей не избежит никто. Даже ее собственные Дара и Майкл, которые дали клятву не разговаривать с новым владельцем Фернскорта, сменили гнев на милость, когда Патрик сказал, что они могут продолжать играть там.

Пока что независимость сумел сохранить только Фергус Слэттери, но он еще не видел этого американца; скорее всего, О’Нил очарует его так же, как и всех остальных. От деланной улыбки у Кейт начинало болеть лицо. Раз Джон улыбается, она будет делать то же самое. Если дать себе волю, это все равно ничего не изменит. Обнаруживать свою враждебность - только вредить делу. Годы, прожитые с тугодумом Джоном Райаном, многому ее научили.

Поэтому когда американец со смехом предложил выпить за успех Ривер-роуд, а особенно за успех тех, кто первым начнет ковать ее процветание, Кейт приняла это предложение с широкой улыбкой, от которой на ее щеках образовались симпатичные ямочки.

* * *

Слэттери-младший услышал, что американец совершает рейд по городу. Он не желал в этом участвовать. Отец отправился ловить рыбу. Фергус повесил на дверь табличку «закрыто» и тоже ушел.

- Что говорить посетителям? - спросила мисс Парселл. На самом деле до нужд возможных посетителей экономке не было никакого дела; ее интересовало, что заставило хозяина бросить работу в разгар второй половины дня.

- Каждый час выходите на крыльцо и объявляйте, что мы с сержантом Шиханом вызвали подкрепление и отправились ловить браконьеров. Это должно их удовлетворить, - сказал Фергус.

- У вас очень странная манера выражаться, мастер Фергус. Не всякая женщина, живущая в этом доме, такое выдержит.

- Мы с отцом всегда говорили, что вы отличаетесь от других. Такая женщина встречается одна на миллион, - ответил Слэттери-младший и ушел, не дожидаясь новых вопросов.

Фергус сел в машину. Не потому что хотел куда-то поехать. Просто нужно было как-то избавиться от любопытных, которые стали бы спрашивать, куда он собрался в середине рабочего дня. Он поехал по Бридж-стрит к шоссе, кивая знакомым и помахивая им рукой. У указателя «Дублин» Фергус остановился. Допустим, он уехал в Дублин по срочным делам, связанным с адвокатской лицензией. Никому и в голову не придет обижаться. Если он будет в Дублине, этот тип не сможет его унизить. Фергус еще не познакомился с Патриком О’Нилом, но относился к нему враждебно. Он слышал о том, как этот человек получил разрешение на рыбную ловлю, как организовал топографическую съемку участка и поладил с Земельным комитетом; все было абсолютно законно. Если в будущем кто-нибудь увидит, что О’Нил выпивает с тем или иным политиком или представителем местных властей, то не сможет бросить в него камень.

Все главные документы уже подписаны; теперь ничто не помешает этому человеку построить свое чудовище. Через несколько лет затея с треском провалится, фамилию «О’Нил» исключат из списка налогоплательщиков, и он начнет новую аферу в каком-нибудь другом месте.

Фергус был старомоден; он хотел, чтобы все оставалось по-прежнему. Что в работе, что в еде. Ему не нравились перемены. Не нравилась идея построить на другом берегу реки бар в псевдоирландском стиле, который задушит пивную Кейт Райан. Бедняжка очень расстроилась и сегодня ушла рано, честно сказав, что не может сосредоточиться. Наверное, ему следовало зайти к Райанам и узнать новости. А заодно выпить полпинты «Гиннеса». В такой теплый летний день сделать это сам бог велел.

Он оставил машину неподалеку от шоссе, связывавшего соседний город с Дублином. До Райанов можно было без труда дойти через рощу Койна. Фергус шел по аллее и насвистывал, наслаждаясь прогулкой среди деревьев и желая поднять себе настроение, испорченное этим янки. Вокруг цвели пунцовые и темно-красные рододендроны. В других странах на этом месте устроили бы общественный парк с подстриженной травой, скамейками и большими вазами для цветов. Фергус пытался решить, хорошо это или плохо, как вдруг увидел четыре испуганных темных глаза.

Дара и Майкл Райаны, которым явно, следовало быть в школе, в середине учебного дня бродили по роще. Так же, как и он сам.

- Понимаете, мистер Слэттери…

- Мы не сказали дома…

- Что не вернемся в школу…

- Если вы понимаете, что я хочу сказать…

Фергус притворился слепым, глухим и заговорил сам с собой:

- Ах, какая тишина! До чего приятно гулять в роще и никого не видеть и не слышать. Человек идет в бар Райанов выпить пива и не сталкивается с другими грешниками.

Он засвистел и пошел дальше.

Дара и Майкл посмотрели друг на друга с изумлением.

- Странные люди эти взрослые, - сказал Майкл.

- Похоже, они исправляются.

Их выручили второй раз за день. Дара задумалась. Если так пойдет дальше, то можно будет вообще бросить школу. Во всяком случае, сегодняшний всеобщий заговор молчания пошел им на пользу.

Патрик О’Нил отклонил приглашение Мэриан Джонсон пообедать с ней сегодня вечером. Сослался на утомление и сказал, что хочет побыть один. Все, что ему нужно, это стакан молока, сандвич и кровать в элегантном номере. Мэриан была разочарована. Патрик заметил, что после прогулки верхом она сделала прическу. Наверное, ради этого бедняжке пришлось посетить парикмахерскую.

- Вы чудесно выглядите, - устало сказал он.

Лицо Мэриан засияло. Комплимент сделал свое дело.

О’Нил сказал, что если Мэриан будет свободна завтра утром, то он с удовольствием еще раз прокатится на той же славной и смирной лошадке. Это заставило хозяйку улыбнуться еще шире. Теперь можно было отправиться в постель без риска прослыть невежей.

Жалко, что в спальне не было телефона. Он хотел позвонить Грейс. Было бы приятно набрать номер, услышать голос Беллы или Энди и удостовериться, что Грейс дома. Здесь, в Маунтферне, половина девятого; следовательно, в Нью-Джерси половина четвертого. Значит, сейчас Энди как раз везет Грейс по бульвару. Сестра Патрика, суетливая женщина по имени Филомена, жила в доме на правах камеристки. Керри был в школе, а Рейчел - в своей квартире. Следовало позвонить Рейчел, но только не из вестибюля Грейнджа, где Мэриан Джонсон слышала бы каждое его слово. Некоторые разговоры придется вести только с почты, которой заведует симпатичная женщина, утром поившая его чаем. Неужели это было только сегодня утром? О боже, зачем он всю ночь проторчал в Фернскорте? Все кости болят…

Патрик принял горячую ванну и почувствовал себя намного лучше. А еще лучше ему стало после молока и сандвичей. Он лежал на кровати и смотрел на зеленые поля, тянувшиеся до самой рощи. За деревьями протекал извилистый Ферн, а за рекой находилась его земля. День выдался не из легких, но он сделал почти все, что следовало. Поверенного не оказалось на месте, что было довольно странно.

Даже в такой сонной дыре кто-то должен оставаться в лавке. И Кейт Райан не удалось привлечь на свою сторону. Она была единственным настоящим противником - хотя, конечно, этого не сказала. Очень умно с ее стороны. Красивая женщина и, возможно, деловая. Ее добродушному мечтательному мужу не хватает характера. И дети толковые. К счастью, ему удалось переманить близнецов на свою сторону. Маленькие мошенники, прогуливающие школу…

Каноник Моран обещал посмотреть церковные книги, а его молодой помощник - заняться могилами и надгробными памятниками. Странно, что старая пьянчужка, которую он подвез, оказалась их экономкой. Вид у старухи был такой, словно она пила два дня подряд.

Зато он достиг полного взаимопонимания с Дейли, Леонардами и Джеком Койном. Бедняга слишком поздно понял, какую ошибку совершил, содрав с Патрика лишнего, но сказал, что когда-нибудь они поговорят о случившемся как мужчина с мужчиной. Патрик улыбнулся и сказал «да, конечно», но оба знали, что теперь ни о каких деловых отношениях между Фернскортом и мастерской Койна не может быть и речи. Он непринужденно побеседовал с сержантом Шиханом, с доктором Уайтом, зашедшим в молочную Дейли, и с некоторыми другими, имена которых вспомнит, когда немного отдохнет. У Патрика была отличная память; он никогда не записывал имена людей, с которыми работал. Со стороны могло показаться, что он решил устроить себе выходной, побродить по городу и поболтать с людьми. Но для Патрика О’Нила это была работа. Дело его жизни. И, положа руку на сердце, день прошел очень хорошо. Вскоре он убедит эту высокую и красивую Кейт Райан, что не собирается причинять вред ей и ее семье. Тем более что это правда. Когда говоришь правду, убеждать людей немного легче.

* * *

Рейчел Файн нанесла на шею питательный крем именно так, как было написано на этикетке: короткими движениями снизу вверх. И так же воспользовалась кремом для век, который следовало размазать легчайшим прикосновением кончика пальца, чтобы не повредить чувствительную кожу вокруг глаз. Она сидела в хлопчатобумажной ночной рубашке и без удовольствия смотрела на свое отражение в зеркале.

Сегодня вечером Рейчел выглядела как грустная еврейская мама, брошенная на произвол судьбы. Таких в этом городе тысячи. Но она даже не мама. Ее муж Герберт уже восемь лет жил в Калифорнии. Их связь закончилась задолго до того, как появился Патрик. Герберт оставил ей квартиру и машину. Расстались они по взаимному согласию. После развода даже посылали друг другу поздравительные открытки и остались приятелями. Теперь обоих несказанно удивляло, что они поженились и так долго прожили вместе.

Но какой бы одинокой ни чувствовала себя Рейчел, ей бы и в голову не пришло позвонить Герберту. Друзей у нее почти не осталось. Когда посвящаешь себя мужчине, его бизнесу и редким часам его досуга, на общение с друзьями тебя уже не хватает. Она работала на О’Нила даже теперь, когда он был в Ирландии, но делала это только по инерции. Если Рейчел не могла обсудить с Патриком свои идеи, они теряли для нее всякий интерес.

Да, конечно, она хороший дизайнер. Все понимают, что она стоит своего жалованья, ее идеи превозносят в газетах и журналах, а разработанный ею фирменный стиль позволил сети ресторанов О’Нила подняться над средним уровнем. Рейчел никогда не хотелось видеть свое имя на вывесках ресторанов типа бистро на углу; с нее было вполне достаточно, что выбранные ею цвета и ткани, интерьеры, украшения, форма официанток и светильники помогают империи О’Нила процветать. Когда Патрик стал владельцем восьми пивных-ресторанов и мотеля в Нью-Джерси, то сказал, что с него достаточно. И больше ничего не покупал, пока не появился этот Фернскорт, бездонная бочка, в которую кануло немыслимое количество денег.

Заместитель Патрика Джерри Пауэр знал это. Он поджимал губы, не одобряя дурацкие замыслы босса, но не говорил ни слова даже Рейчел, хотя прекрасно знал ее отношение к этому делу.

Рейчел снова посмотрела на телефон. В Нью-Йорке десять вечера. А в этом забытом богом городке - три часа утра. Наверное, он позвонит завтра. Скорее всего, во время своего ленча, когда здесь проснутся. Да, конечно, так он и сделает.

Рейчел положила на наволочку полотенце. Единственное преимущество жизни без мужчины состоит в том, что ты можешь как следует ухаживать за собой. Когда Патрик оставался у нее, нужно было надевать шелковую ночную рубашку вместо дешевой хлопчатобумажной, оставлять в покое крем для шеи и век и обходиться без физических упражнений.

Но, как любит говорить Патрик, не все коту масленица. Рейчел Файн тяжело вздохнула. Она постилась много лет, но самое плохое заключалось в том, что самый долгий пост ей только предстоял.

Миссис Уилан без всяких слов и объяснений понимала, что Патрику понадобится звонить без свидетелей. На следующий день она усадила его в своей гостиной, отделенной двумя дверьми от тех, кто мог стоять на почте и хлопать ушами.

Шейла отвела ему стол для бумаг и сказала, что будет взимать с него плату после окончания каждого разговора. Затем она принесла Патрику еще одну чашку крепкого чая и подушку для седалища, пострадавшего во время конной прогулки.

- Вы - чудесная женщина. Интересно, покойный мистер Уилан ценил вас по достоинству?

- Он не умер. Просто уехал, - честно ответила Шейла.

О’Нил понимал, как трудно признаться в этом жительнице маленького городка. Она призналась только потому, что Патрик наверняка услышал бы это в каком-нибудь другом месте. Конечно, это сообщение следует принять к сведению и тут же забыть.

- Глупый человек. И как, он нашел счастье, которое искал? Большинство беглецов его не находит.

Шейла задумалась.

- Сначала нашел. Но я слышала, что сейчас ему приходится несладко. Правда, слухи до меня доходят редко. - Это означало, что тема закрыта. - Пожалуй, я пойду и договорюсь, чтобы вас соединили через оператора.

Патрик не собирался звонить Керри в школу. Но почему бы и нет? Его наверняка позовут к телефону. Устроившись в кресле и подложив под себя подушку, принесенную Шейлой Уилан, Патрик понял, что эта женщина немного напоминает ему Рейчел.

Она умеет создать обстановку, в которой мужчина чувствует себя человеком. Странно, что Рейчел сидит одна в Манхэттене, а Шейла живет одна в Маунтферне. Выходит, права поговорка «Сколько волка ни корми, он все в лес смотрит»?

Патрик никогда не понимал людей, которые могли болтать по телефону часами. Он слишком долго пользовался телефоном в сугубо деловых целях, чтобы видеть в нем средство дружеского общения. Грейс могла подолгу разговаривать с подружками, которых только что видела в школе. Люди говорили Патрику, что так ведут себя не только их дочери, но и их жены.

Первым делом он позвонил Джерри Пауэру. По крайней мере, Джерри относился к телефону так же, как он сам. Видел в нем необходимую, но не слишком привлекательную часть деловой жизни. Он бы не стал жаловаться на холодный тон Патрика или на то, что босс улетел за три тысячи миль^[15] и общается с ним только при помощи бездушной техники.

Джерри Пауэр, не теряя времени, поздравил его и не выразил никакого удивления. Раз мистер О’Нил сказал, что хочет уехать и потратить целое состояние на какую-то кучу старых камней, то так он и сделает. Он выслушивал указания, кивал и что-то бормотал. В конце беседы Пауэр повторил услышанное. Патрик улыбнулся; перед его глазами стоял Джерри в нарукавниках, орудующий толстым карандашом.

- Три авиабилета. А не четыре?

- Ты умеешь считать, Джерри. Три. По одному на каждого. Для Керри, Грейс и меня.

- Я просто проверяю, - без тени смущения ответил Джерри Пауэр. Он ненавидел недомолвки и хотел удостовериться, что билет для миссис Файн заказывать не надо. А вдруг босс не хочет сказать прямо, что возьмет с собой и Рейчел?

Грейс всегда радовалась, когда слышала его голос. Когда он прилетает? Отлично. Сколько пробудет дома? Всего несколько дней? Это просто ужасно! Он улетал так надолго… Что? Это правда? Он действительно хочет взять ее и Керри с собой в Ирландию?

И она будет ходить там в школу? Беседа закончилась радостными воплями.

Потом Патрик поговорил с Филоменой. Сестра не разделяла ни восторга Грейс, ни пыла Патрика. Просто слушала и неодобрительно молчала. Да, она соберет одежду и сообщит монахиням, что осенью Грейс в их школу не вернется.

- Ну, что ты думаешь о моем возвращении на историческую родину? - Патрик презирал себя за этот вопрос, означавший, что он напрашивается на похвалы и поздравления - пусть и вполне заслуженные.

Но ждать того и другого от Филомены оказалось бесполезно.

- Патрик, ты всегда делал то, что хотел. Нужно отдать тебе должное, до сих пор это шло нам только на пользу. Но для нас остается загадкой, почему ты хочешь уехать и исправить зло, причиненное теми самыми людьми, которые заставили нас приехать сюда. Черт побери, наш дед не для того плыл сюда на палубе, чтобы его внук и правнуки возвращались в забытое богом болото, из которого он с таким трудом вырвался. Но говорить тебе это было бесполезно и раньше, а сейчас бесполезно вдвойне.

Для разговора с Керри пришлось вызвать мальчика из класса. Он впервые звонил сыну в школу. Патрик не мог поверить, что его пришлось столько искать. А Керри не мог поверить, что отец позвонил ему только для того, чтобы пообщаться. Особенно когда он узнал, что увидит отца через несколько дней.

- Я хотел поделиться с тобой хорошей новостью, - отчаянно борясь со слезами, сказал Патрик. Керри ненавидел эмоции и часто обвинял отца в сентиментальности, которую называл «итальянщиной». Более напыщенным тоном, чем собирался, он сообщил сыну, что мечта стала явью. Земля куплена, планы утверждаются. Он подыскал для сына хорошую школу, в которую тот пойдет осенью. От тишины в трубке по его спине побежали мурашки.

Во время деловых разговоров он никогда никого не умолял. Патрик знал, что когда собеседник молчит, нет смысла спрашивать, там ли он. Он сидел в цветастом кресле Шейлы Уилан, собирался с силами и ждал. Но у Керри терпения было больше.

В конце концов Патрик заговорил.

- Поговорим об этом, когда увидимся, ладно?

- О чем мы будем говорить?

- О том, насколько это будет замечательно. У многих людей есть мечта, о которой они говорят всю свою жизнь, но часто она так и остается мечтой. Мы с твоей матерью так долго об этом говорили…

На этот раз Керри ответил.

- Со мной мать никогда об этом не говорила, - сказал он.

- Но ты знаешь, что она этого хотела?

- Может быть.

Патрик с трудом сдержался. Когда он положил трубку, у него тряслись руки. Ему было нужно сделать еще один звонок, но для этого разговора требовался более крепкий напиток, чем чай.

Шейла Уилан и слышать не хотела о том, что он пойдет покупать бренди. Она сама потихоньку сбегает к Конвею. Не следует создавать себе дурную репутацию в первые два дня. Через несколько минут она вернулась и поставила у его локтя поднос с рекламой сигарет «Крейвен А», на котором разместились полбутылки бренди, бокал и кружка с водой. Мистер О’Нил сделал большой глоток и начал разговор тет-а-тет с миссис Рейчел Файн.

Выйдя на Бридж-стрит, он полюбовался рекой так же, как, должно быть, делал его дед, а потом посмотрел на город. С тех пор все сильно изменилось. Тогда нельзя было позвонить в Штаты. И позвонить домой после прибытия на другой конец света тоже было нельзя. Патрик перешел улицу, кивнул мистеру Конвею, который непостижимым образом совмещал профессии трактирщика и гробовщика, но другие не видели в этом ничего странного. Помахал рукой двум маленьким детям доктора Уайта, которые шли домой. Мельком поинтересовался, какой древний фильм сегодня вечером показывают в кинотеатре «Классик».

Его дед не имел никакой связи с семьей. Отплытие в Америку было тем же, чем сейчас является полет на другую планету. Ничего удивительного, что ирландцы справляли поминки по человеку, который уплывал в Америку и после этого становился недоступным для родни. «Может быть, это имело смысл», мрачно подумал Патрик. Ни сестре, ни сыну, ни управляющему, ни Рейчел Файн его звонок радости не доставил.

* * *

- Через несколько дней он улетит, - сказал Джон. - Он приходил сегодня, показывал свои планы и рисунок художника. Вы еще не видели ничего подобного.

- Он еще не получил ни разрешения, ни лицензии, - холодно заметила Кейт.

- Пустая формальность, - отмахнулся Фергус Слэттери. Он пришел сюда снова. У Райанов было уютно. Тут можно было почитать газету или присоединиться к общей беседе. После ужина приятно было размять ноги. Кроме того, он ощущал непонятную привязанность к этому маленькому домику.

- Вы не должны были отказываться от хороших денег, - шепнул ему Джон Райан так, чтобы не слышали остальные. - Кейт сказала мне, что вы не захотели заниматься его делами, потому что это может повредить нам. Нет, нет, дайте мне закончить… Фергус, вы такой же порядочный человек, как ваш отец, но никакого конфликта между нами и мистером О’Нилом нет. С этим человеком нужно сотрудничать. Знаете, он очень хороший малый; с его помощью в городе может начаться новая жизнь.

- Я познакомился с ним, - сказал Фергус.

- Вот и хорошо. Он вам не понравился?

- Конечно, понравился, - проворчал Фергус. - Он не может не понравиться. Я сказал О’Нилу, что не хочу заниматься его делами, потому что кто-нибудь из жителей города может не согласиться с его планами и попросить меня защищать его интересы.

- И что он ответил? - в один голос спросили Джон и Кейт. Новость была свежая; этот разговор состоялся сегодня, во второй половине дня.

- О, он был само очарование. Сказал, что прекрасно меня понимает, что с моей стороны это очень этично, что я настоящий местный патриот. И что он тоже надеется доказать свою преданность нашему городу.

- Так оно и есть.

- Знаю, Джон. Не буду спорить. Просто, по-моему, он представляет собой смесь. Мы здесь люди простые, а он сложный.

- Что вы имеете в виду?

- Ну, он сказал мне, что хочет стать частью этого города и членом здешней общины, и в то же время сообщил, что выкупил лицензию у Ахерна. Этот человек слишком подкован в юридических тонкостях для наивного янки, строящего себе дом. Он не только знает, что перед открытием новой пивной нужно выкупить лицензию у старой, но и делает это. Причем, на мой взгляд, чересчур быстро.

Джон Райан, протиравший стаканы, улыбнулся.

- Клянусь Богом, Фергус, вы очень нетерпеливый молодой человек. Несмотря на хорошее образование и университетский диплом.

- Не смейтесь надо мной. Я просто обязан быть нетерпеливым, иначе он перевернет весь город вверх тормашками.

- Нет, - спокойно ответил Джон. - Вовсе не обязаны. Времени у вас уйма. Многое может случиться прежде, чем он успеет претворить в жизнь свои планы.

- О чем вы говорите?

- Ваш отец понял бы меня лучше. Он любит реку и чувствует ее вечность. Эта река существовала тогда, когда дед вашего отца уехал из Маунтферна, существует сейчас и будет существовать всегда.

- Джон, перестань говорить, как старая прорицательница, - добродушно рассмеялась Кейт.

- Я не шучу. У Патрика О’Нила грандиозные планы, но они могут не осуществиться.

- Вряд ли он выкупил лицензию Ахерна просто ради шутки, - буркнул Фергус.

- Да, но может случиться всякое. Помните попытку что-то построить милях в десяти^[16] отсюда, на Голуэйском шоссе? Из этого так ничего и не вышло.

- У них кончились деньги, - сказал Фергус.

- Вот именно, - ответил Джон.

- Но ваш О’Нил богат, как Крез.

- Та компания тоже была не из бедных. Кроме того, он может потерять интерес к строительству отеля, его может что-то отвлечь, или дело пойдет не так, как задумано.

- Но если так, то почему ты помогаешь этому американцу освоиться здесь, а не молишься, что его постигла неудача? - спросила сбитая с толку Кейт.

- Кейт, нельзя молиться, чтобы другого человека постигла неудача. Кто так поступает, тот сам себе роет яму. Я хочу сказать только одно: не нужно пороть горячку и волноваться, пока дело не закончено.

- Это не по-американски, - сказал Фергус, неумело подражая акценту Джона. - Они там на ходу подметки режут.

- Мне спешка не по душе, - спокойно ответил Джон.

- Если так, то мы с вами два сапога пара… Налейте-ка мне еще пинту… Если бы я занимался частной практикой в Нью-Йорке, у меня через десять минут случился бы нервный срыв.

Кейт засмеялась, когда они чокнулись и выпили за вкус к жизни, который не признает спешки. Она сама предпочитала более быстрый темп, но не хотела двигаться в одну сторону с этим улыбавшимся американцем, который, кажется, понял, что она ему не доверяет, и дважды за два дня, прошедшие с их знакомства, улыбнулся Кейт еще теплее, чем раньше. Хорошо, что он скоро улетает.

Прошло несколько дней. Ночью Дара выбралась из своей комнаты и подошла к окну одновременно с Майклом. Они давно перестали удивляться таким совпадениям и воспринимали это как должное. О’Нил ходил по Фернскорту и прикасался то к одной стене, то к другой.

- Если он так его любит, то почему хочет снести? - снова спросила Дара.

- Ну, он твердит, что пытался придумать, как сохранить эту старую развалину в первозданном виде, - как всегда, заступился за Патрика Майкл.

- Не очень-то он пытался. От такого богатого человека требуется только одно: сказать, чтобы ее сохранили, и ее сохранят, - проворчала Дара. - Слушай, он уходит. Интересно, где он оставляет свою машину?

- Когда он приезжает ночью, то оставляет машину немного выше по реке, чтобы не будить людей при отъезде. Смотри, смотри, он переходит мост.

Близнецы следили за Патриком О’Нилом, который остановился на пешеходном мостике напротив их пивной, обернулся и посмотрел на Фернскорт так же, как часто делали они сами - положив руки на противоположные перила узкого мостика.

- Он прощается с ним перед возвращением домой, - выдохнул Майкл.

- Неужели ты не понимаешь, что его дом здесь? - спросила Дара.

Лунный свет был недостаточно ярким, и это помешало им увидеть слезы на щеках Патрика О’Нила, прощавшегося с Фернскортом.

Глава пятая

На улаживание дел понадобилось некоторое время, но по сравнению с большинством людей Патрик был настоящим ураганом. С финансовой стороной было покончено. Большой белый дом в Нью-Джерси, символ успеха, выставлялся на продажу. Не сразу, потому что в этом случае пришлось бы согласиться на первое же предложение. Сначала он будет на год сдан в наем.

Супругов Беллу и Энди, присматривавших за домом, нужно было рассчитать, поблагодарить и найти им новое место. Утихомирить теток и кузенов и убедить их, что он не сошел с ума. Он получал паспорта, визы для детей, вел бесконечные дискуссии с многочисленными монахами и монахинями из двух католических школ, жалевшими, что мистер О’Нил, их спонсор номер один, уезжает в Ирландию и увозит с собой своих красивых детей.

В сутках не хватало часов на заполнение анкет, подписание документов, телефонные звонки, сбор и упаковку вещей, обсуждение вопросов и принятие решений.

Тем не менее Патрик все сделал гораздо быстрее, чем можно было себе представить. Теперь он был готов вернуться в Ирландию.

Когда дети вышли из самолета в аэропорту Шаннона, гордый Патрик был готов кричать всем и каждому, что эти золотые мальчик и девочка - его сын и дочь. После долгого ночного полета остальные пассажиры сонно хлопали глазами, но Керри и Грейс О’Нил выглядели свеженькими и с интересом осматривались по сторонам, разглядывая свою новую родину.

Патрик заметил восхищенные взгляды, которые бросали на брата и сестру как в нью-йоркском аэропорту Айдлуайлд, так и здесь, в Шанноне. Они были очень славными и приветливыми, всегда хорошо ладили друг с другом, не соперничали и не дулись. Во время болезни матери дети провели вместе много времени, а поскольку отец до, во время и после того часто уезжал по делам, они были предоставлены сами себе. Им нравилось общаться друг с другом. В самолете они весело болтали.

Сам Патрик никогда не был близок со своими сестрами Филоменой, Кэтрин и Морин. И с братьями тоже. Отношения в семье были напряженными. Все время отнимала борьба за существование. Когда дети росли, дружба казалась для них роскошью.

Он взял напрокат машину в одной из больших компаний, имевших представительство в аэропорту Шаннона. У Джека Койна был один-единственный шанс. Шанс, о котором можно было только мечтать, но он его упустил. Надув Патрика О’Нила, он сделал самую большую глупость в своей жизни.

- Сюда, ребятки, - сказал Патрик, открыв дверь машины. - Залезайте. Я отвезу вас домой. - Их лица горели от возбуждения.

Патрик смотрел на них и пытался проглотить комок в горле. «Какие же они красивые», - думал он. Гордость отца, сделавшего все, чтобы у его детей было то, чего не было у него самого, не имела к этому отношения. Каждый сказал бы то же самое, увидев эту пару, освещенную утренним солнцем.

Блестящие и волнистые волосы Грейс выглядели как с рекламы шампуня; они никогда не висели прядями. Через две минуты после душа или купания в океане они начинали виться снова. У нее были большие голубые глаза и ямочки на щеках. Отец называл ее своей маленькой принцессой, а брат - куколкой. Мать говорила, что она - ангел в человеческом облике.

К счастью для Грейс, она ходила в школу, где монахини редко хвалили девочек, а ее тетка считала красоту дьявольским соблазном, ведущим к греху и, возможно, к проклятию.

Грейс была веселым ребенком. Всеобщая любовь ее не испортила. Она рано поняла, что улыбками и благодарностями можно добиться куда большего, чем капризами и плачем. Никто ей этого не говорил, она все знала сама. Возможно, девочка видела, как ведет себя брат, и переняла это от него. Находиться в центре внимания было очень приятно; люди восхищались ею и гладили по головке.

Высокий и светловолосый Керри О’Нил напоминал скорее шведа, чем ирландца. Другого мальчика вьющиеся волосы, падавшие на шею, сделали бы похожим на девчонку, но к Керри это не относилось. Его кожа зимой и летом была загорелой, ярко-голубые глаза никогда не знали покоя; казалось, он все время что-то искал взглядом.

При этом он успевал достаточно часто смотреть на собеседника, и у того не складывалось впечатления, что мальчик потерял к нему интерес. Похоже, беспокойные глаза Керри двигались даже во сне.

Его улыбка была широкой и чарующей. Никто не умел так демонстрировать свои белоснежные зубы. Его глаза не улыбались, но лишь потому что они слишком быстро двигались. У них просто не было времени на улыбку. Когда Грейс впервые увидела фотографию Голубого грота на Капри, то сказала, что больше всего он ей напоминает глаза Керри.

Керри говорил мало, но люди этого не замечали. Они считали мальчика замечательным собеседником, потому что он кивал, слушал и принимал участие в разговоре. По-настоящему Керри разговаривал только с матерью. Возвращаясь из школы, он приходил к ней и сидел в ее комнате часами. Мать давно лежала в постели, и уже мало кто помнил, что когда-то она вставала и ходила по дому.

Они ехали по сельской местности, освещенной утренним солнцем, и что-то показывали друг другу. Патрик говорил им, что это большой город Лимерик, а это город Ненах. Большой город? Город? Дети не могли в это поверить. Это были скорее игрушечные деревни в Диснейленде, где простые смертные выглядели великанами.

- Я думаю, здесь не стоит говорить о том, что в Штатах все намного больше, - весело сказал Патрик.

- Конечно, нет, - ответил Керри. - Иначе все подумают, что мы хвастаемся.

- А это будет невежливо, - поддержала его Грейс.

Указатель «Килларни» заставил их встрепенуться. Нельзя ли туда съездить? Отец сказал, что нельзя. Жители Маунтферна считают Килларни чуть ли не другим концом страны, но когда-нибудь он их туда свозит. И в Голуэй тоже. Он был там в свой прошлый приезд. Потом дороги стали уже; они съехали с магистрали на шоссе местного значения и вскоре увидели указатель с названием ближайшего города.

- Осталось немного, - сказал Патрик. При мысли о том, что дети скоро увидят свою малую родину, у него гулко забилось сердце. Он привез их домой.

Дети спросили, почему на шоссе нет указателя «Маунтферн».

- Городок для этого слишком мал. Указатели есть только перед поворотом к нему. - Он надеялся, что объяснение прозвучало убедительно.

- Это только начало, - сказал Керри. - В один прекрасный день про Маунтферн узнают все.

Патрик посмотрел на него с благодарностью и замолчал. Вскоре они добрались до первого указателя, гласившего, что до Маунтферна осталось полмили.

- Эй, а мы не проехали? - спросил Керри.

Патрик объяснил, что это поворот на Ривер-роуд, а он хочет проехать по Бридж-стрит, чтобы у них могло сложиться цельное впечатление.

- Может быть, на главной улице нас встречают с оркестром? - хихикнула Грей.

- Я бы не удивился, - ответил Патрик, когда они свернули к городку, название которого было указано в свидетельстве о рождении его отца.

О том, что они приехали, знали все. Викарий и миссис Уильямс, работавшие в своем саду, помахали им вслед.

Джуди Берн, припарковывая свою маленькую машину у дома, уставилась в лобовое стекло, чтобы лучше разглядеть красивого американца и его детей.

Миссис Шихан смотрела на них из верхнего окна здания, в котором помещался полицейский участок. Два-три человека стояли у пивной Конвея, прикрываясь рукой от солнца. Хотя часы работы у Конвея были очень странными, но для пьяниц все равно было слишком рано; видимо, эти люди возвращались домой с мессы.

Патрик объяснил, что некоторые здешние прихожане ходят к мессе каждый день.

- И нам тоже придется это делать? - встревожилась Грейс.

- Ни в коем случае. - Отец похлопал ее по руке.

Молочная Дейли и магазин Леонарда уже открылись. Шейла Уилан давно подняла жалюзи, но всем остальным торопиться было некуда.

На мосту собралась группа детей; они наклонились вперед, чтобы рассмотреть пассажиров, ехавших в машине, но тут же смущенно выпрямились.

Патрика огорчила неуверенность ирландских детей, ярко контрастировавшая с непринужденностью его собственных.

Он быстро свернул на Ривер-роуд. Лоретто Куинн из бакалеи весело махнула им рукой, отец Хоган, облаченный в сутану, жизнерадостно помахал им требником. Затем они миновали лицензированную пивную Райана.

- Здесь действительно продают крепкие напитки? - спросила Грейс.

- Да, а что? - поинтересовался отец.

- Знаешь, это больше похоже на игрушечный магазин в настольной игре. Ему бы еще соломенную крышу, и получилась бы настоящая ирландская избушка.

- Скоро у нас будет своя избушка под соломенной крышей, - сказал Патрик.

- Почему мы останавливаемся? - спросил Керри.

- Выйдем на минутку. - Патрик открыл им дверь.

Они выбрались наружу и размяли ноги. Патрик обнял детей за плечи, подвел к пешеходному мостику и показал на развалины Фернскорта.

- Здесь будет наш дом, - сказал О’Нил. Он радовался тому, что дети смотрели на таинственный старый особняк, окутанный утренним туманом и освещенный солнцем; странные очертания и оплетенные плющом стены делали его более живописным, чем любой голливудский разрушенный замок. Радовался тому, что они не видят слез, проступивших на его глазах. Результат оказался более чем удовлетворительным. Его сын и дочь с изумлением смотрели на открывшееся им зрелище.

За маленьким деревянным мостиком, на котором они стояли, начиналась тропа, петлявшая между лавровыми кустами. На обоих берегах реки пасся скот, бродивший среди замшелых валунов. Развалины большого дома тянулись к небу. С высоких стен свешивался плющ; пустые дверные проемы вели в просторные помещения без крыши. Повсюду росли кусты ярко-желтого утесника и пунцового вереска.

- Ты хочешь восстановить его в прежнем виде? - недоверчиво спросил Керри.

Конечно, мальчик уже видел наброски художника, но зрелище величественных руин захватило его.

- Именно это мы и собираемся сделать, - гордо сказал Патрик.

- Это же будет настоящий замок! - выдохнула Грейс.

- Так и задумано, - ответил отец.

- Папа, а сколько здесь земли? - Керри прикрыл глаза рукой и обвел взглядом пейзаж с дюжиной оттенков зеленого.

- Не так много, как мне бы хотелось. Понимаешь, многие арендаторы сумели выкупить свои участки, хотя не имели на это права. Естественно, теперь земля принадлежит им, и они не хотят ее продавать. Земельному комитету принадлежали только дом и окружающий его участок. Я купил пару акров у людей, которым не терпелось продать землю, но тут есть проблема… - Он начал подыскивать слова, однако Керри и сам все понял.

- Ты не хочешь снова отбирать землю у крестьян. Боишься, что тебя сочтут не ковбоем, а помещиком.

- Верно, сынок. Ты попал в самую точку. - Патрика радовало, что Керри принял это так близко к сердцу.

- А там будут сплошные сады? - показала рукой Грейс.

- Да. Выше по течению будет лодочный причал и пешеходные дорожки.

- А где же будет въезд? - Керри посмотрел налево, а потом направо.

- Как ни странно, это еще не решено. Когда-то экипажи подъезжали к дому с другой стороны, но аллея давно заросла. Я проведу вас по участку и все покажу. Дублинские архитекторы хотят сохранить ее. Говорят, что нужно соблюсти первоначальный план несмотря на то, что больше ничего первоначального здесь не будет. А американские архитекторы предлагают проложить аллею вон там и сделать въезд со стороны города, от большого моста.

Керри молча посмотрел вправо, влево., а потом перед собой.

- А почему не здесь? - наконец спросил он.

- Здесь?

- Да. Прямо здесь, где мы стоим. Здесь самая лучшая панорама с рекой на переднем плане. Ты же сам говорил, что дом будет смотреть на реку. Значит, и въезд должен быть здесь.

- Но тут нет места. Людям придется выходить из машин и автобусов и нести свои вещи. Керри, это всего-навсего пешеходный мостик.

- Тогда надо построить настоящий мост, за которым начнется подъездная аллея. Почему бы и нет? Это будет очень впечатляюще.

При этой мысли лицо мальчика засияло.

- Идея хорошая, но места мало. Посмотри, каким крутым будет поворот. Автобусы станут утыкаться в эту несчастную пивную.

- Так снеси ее, - просто сказал Керри.

- Не могу.

- Тебе в любом случае придется снести Фернскорт, - ответил Керри, показывая на руины.

- Да, но он все равно рушится. Кроме того, он мой.

- Этот паб тоже рушится. Ты можешь купить его и сделать с ним что угодно.

В пятнадцать лет все просто.

- А куда денутся его владельцы? Допустим, мы его снесем. Что будет делать семья, которая там живет?

- Ну, если они трактирщики, то смогут работать у нас. Просто переселятся на другой берег реки, и все. Да еще и хорошие деньги получат.

- Тут есть над чем подумать, - сказал Патрик. - Но поскольку я собирался предложить вам зайти туда и что-нибудь выпить, давай отложим этот разговор, ладно? Не стоит тревожить людей или говорить лишнее.

- Ты совершенно прав, - ответил Керри. - Если они узнают о наших планах, то взвинтят цену до потолка.

Патрик смотрел на сына с гордостью и досадой одновременно. Догадаться, от кого мальчик унаследовал деловое чутье, было нетрудно. Но неужели обязательно быть таким бессердечным? Переселить семью, у которой есть свои надежды и мечты… Он снова посмотрел на Фернскорт. Мальчик был абсолютно прав: лучшего места для въезда, чем этот маленький пешеходный мостик, не было. Широкая аллея с фонарями. Может быть, восстановить старые ворота? Надо будет обсудить это с Рейчел. Позже. Когда она прилетит.

Увидев их приближение, Кейт тут же побежала менять блузку. Надела самую нарядную, с высоким воротником, и приколола к ней камею, показывая, что она хозяйка дома, а не простая барменша. Потом Кейт припудрилась и накрасила губы.

Увидев их приближение, Карри выскользнула из кухни, чтобы скормить курам подгоревшую буханку хлеба. Курам это понравится, а вот миссис Райан - вряд ли. На днях хозяйка устроила Карри выговор за то, что та допоздна гуляет с Джимбо Дойлом, и напомнила, что, пока Карри живет в их доме, она, Кейт, отвечает за ее поведение. Когда девушка услышала голоса О’Нилов, у нее екнуло сердце. Джимбо уже четыре дня работал у кровельщика в ближайшем городе. Иными словами, трудился на мистера О’Нила. О боже, теперь жди неприятностей!

Эдди и Деклан тяжело вздохнули. Это означало, что придется умываться. Они мрачно пошли на кухню и намочили полотенце, как роботы. Когда большая часть грязи была удалена, прибыла их мать, чтобы сделать то же самое.

Увидев их приближение, близнецы застыли на месте и моментально прекратили играть в шахматы на угловом диване у окна. Зрелище было невероятное. О’Нилы стояли на пешеходном мостике, на что-то указывали, размахивали руками и чертили в воздухе какие-то фигуры.

Дара рассматривала мальчика в сером свитере и белых фланелевых брюках. Он смеялся, закинув голову. Никогда в жизни она не видела юношу красивее. Это было не в кино, не в журнале, а на их собственном маунтфернском мосту. Она хотела поделиться своим наблюдением с Майклом, но заметила, что тот уставился на светловолосую девочку в короткой юбке из шотландки и свитере лимонного цвета. Ее волосы удерживала ленточка из той же шотландки. Они не были собраны в конский хвост, потому что ни одна ленточка не смогла бы справиться с такими буйными кудрями. Майкл смотрел на нее так, словно был слепым от рождения и внезапно прозрел.

Когда Джуди Берн поняла, что дала маху, она страшно разозлилась. Мистер О’Нил говорил с ней о ее красивом коттедже. Не хочет ли она сдать его, а сама временно переехать в домик поменьше? Джуди не поняла, к чему он клонит. Она стала доказывать этому красивому и обаятельному американцу, первому завидному жениху, появившемуся в их краях за долгое время, что является коренной жительницей этих мест и никуда не собирается переезжать.

На самом деле ее домик идеально подошел бы О’Нилам. Стоило Джуди подумать об этом, как она снова начинала злиться на собственную слепоту. Ее коттедж стоял в центре города и был достаточно просторным. Патрик заплатил бы за него любую цену. Но главное заключалось в другом: Патрик О’Нил и его дети жили бы в ее доме. Предстоящие месяцы Джуди могла бы провести где угодно. У Шейлы Уилан была свободная комната. Бедная миссис Мигер из ювелирного магазина тоже собиралась сдавать жилье. И как ей, дуре, не пришло в голову, что этому человеку до окончания строительства отеля придется где-то жить? Она имела бы полное право приходить к ним и стать другом семьи. Если бы хозяйка время от времени приходила в собственный дом, это ведь было бы вполне естественно, правда?

Три дня в неделю Джуди работала в физиотерапевтическом отделении городской больницы. Но в Маунтферне и его окрестностях работы для нее тоже хватало. Джуди вернулась домой, когда слегла ее мать, но и после ее смерти не бросала свою частную практику. Об этом заботился доктор Уайт. Он говорил, что Джуди незаменима, когда речь идет о пациентах, поправляющихся после инсульта и переломов рук или ног. В принципе она была довольна жизнью, но страдала от одиночества, а шансов встретить в этих местах подходящего жениха практически не было, тем более в ее возрасте. В кои-то веки она познакомилась с симпатичным мужчиной, но сама толкнула его в объятия этой дуры Мэриан Джонсон.

Мэриан Джонсон чуть не умерла от радости, когда поняла, почему Патрик О’Нил расспрашивает ее о сторожке. Сначала она хотела извиниться и сказать, что домик чудовищно запущен и с ним уже ничего нельзя поделать. Но на самом деле это было вполне приличное жилье, в котором некогда обитали родители Джо Уилана. Это было давно; они открывали ворота, принимали почту и много лет жили там бесплатно. Но потом семья разъехалась. Перед тем как удрать в Дублин к своей крашеной блондинке, Джо Уилан жил с почтмейстершей Шейлой на Бридж-стрит.

После того в сторожке обитали многие темные личности, но Джонсоны никогда не ударяли палец о палец, чтобы подыскать более приличных жильцов. Зато теперь перед Мэриан открывались неограниченные возможности.

- Я собиралась привести сторожку в порядок, чтобы там могли жить симпатичные люди. Но в ее нынешнем состоянии она вряд ли кому-нибудь понравится. - Мэриан лукаво улыбнулась, но испугалась, что Патрик видит ее насквозь. Во всяком случае, выразился он прямо.

- Я хотел бы жить там сам. Меня смущает только одно: от города далековато.

- Ничего подобного! - воскликнула Мэриан. - Разве у вас нет машины? Девочка сможет ездить на велосипеде, а мальчик все равно уедет - то ли к иезуитам, то ли к бенедиктинцам.

Патрик улыбнулся.

- А мы не слишком затрудним вас? - спросил он.

Мэриан ответила, что не слишком. Наоборот, это будет для нее удовольствием.

И она не кривила душой. Вызвала Джимбо Дойла и дала ему четкие указания. На расходы Мэриан не скупилась. Дымоходы были прочищены, дрова наколоты, в сторожку принесли лучшее постельное белье, которое имелось в Грейндже. И даже некоторые безделушки, которыми так восхищался Патрик. Плющ, затянувший окна, подстригли, палисадник вскопали, место для машины освободили, а самого Патрика заверили, что к его возвращению из Америки с детьми все будет готово. Кроме того, ему подыщут экономку.

Правда, это оказалось не так просто. Какая-нибудь сопливая девчонка в экономки О’Нилов не годилась, тут требовался человек ответственный. Возможно, вдова из местных, предложил Патрик; женщина, которая была бы рада пожить с ними несколько месяцев. Мэриан серьезно задумалась. Только не миссис Мигер из ювелирного магазина. Она слишком недавно овдовела, чтобы строить какие-нибудь планы. Кроме того, от этой вспыльчивой рыжей красотки можно ждать неприятностей. Бедняжка Лоретто Куинн в экономки тоже не годится; ей хватает хлопот с собственным жалким магазинчиком. А о миссис Рите Уолш из парикмахерской «Розмари» и говорить нечего; ее репутация слишком хорошо известна.

Мэриан решила посоветоваться с Шейлой Уилан, и та тут же назвала ей подходящего человека. Мисс Хейз. Во-первых, ей было шестьдесят лет; во-вторых, она умела готовить, шить и могла прикрикнуть на детей, если бы те начали озорничать.

Идея была замечательная. Мэриан Джонсон рассыпалась в благодарностях.

- Как мне вас называть, мисс Хейз? - спросил Патрик свою экономку в первый вечер.

- Так и называйте. Это меня вполне устраивает, - ответила она.

- Здесь такие дружелюбные люди, что я не хотел бы совершить ошибку.

- О нет, мистер О’Нил, это вам не грозит.

- Надеюсь, детям будет здесь удобно. - Патрик был не из тех людей, которые лезут за словом в карман, но мисс Хейз оказалась крепким орешком. Похоже, его чары на нее не действовали.

- Конечно, мистер О’Нил. Было бы странно, если бы детям не понравился такой дом, У каждого своя спальня, свое радио и даже своя ванная, которой не пользуется никто другой! - Мисс Хейз покачала головой; наличие второй ванной приводило ее в священный трепет.

Грейс и Керри хихикнули за ее спиной. Но не слишком громко; мисс Хейз была дамой властной. Кроме того, приготовленный ею ужин оказался очень вкусным.

Грейс заснула мгновенно. Когда Патрик пришел поцеловать девочку на ночь, то долго любовался ею. Влажные кудри, рассыпавшиеся по подушке, делали Грейс похожей на малышку. Никто не сказал бы, что ей уже двенадцать.

Керри сказал, что сна у него ни в одном глазу.

- Не хочешь съездить со мной в Фернскорт и полюбоваться на него ночью? - спросил Патрик.

Сын пожал плечами. Казалось, он снова стал прежним Керри, которому было не о чем говорить с отцом.

- Да нет, - сказал он.

- Конечно, - небрежно ответил Патрик. Не следовало торопить мальчика. - Съездишь туда один, когда захочешь.

- Да, отец, так я и сделаю, - сказал Керри. Его лицо казалось странно пустым. Несмотря на золотистый загар и пронзительные голубые глаза.

О них говорил весь город. Томми Леонард сказал, что спросил Керри, сколько тому лет. Спросил прямо.

- Ты говорил с ним? - ахнула Мэгги Дейли.

- Да, - ядовито ответил Томми. - Когда люди задают вопросы и произносят речи, они разговаривают. Обмениваются словами.

- И что он ответил? - пришел на выручку к бедной Мэгги Майкл.

- А что же ты сам не спросил? Он ведь торчал у вас целую вечность. - Томми Леонард завидовал тому, что американцы, похожие на кинозвезд, просидели у Райанов столько времени.

- У меня не было такой возможности. Мама попросила показать им наших животных. О господи, показывать наших животных таким людям!

Томми Леонард смягчился. Тем более что он так и не узнал, сколько лет Керри О’Нилу. Да, он задал вопрос, но Керри только улыбнулся и предложил ему отгадать.

Томми Леонард сказал «пятнадцать», и Керри улыбнулся снова. Поскольку хвастаться было нечем, вспоминать эту встречу Томми не хотелось.

- Правда, она хорошенькая? - едва ли не шепотом спросила Мэгги.

- Не просто хорошенькая, - решительно ответила Дара. - Она классическая красавица.

Она толком не знала, что это значит, но слышала, как это говорили об одной актрисе. Даре казалось, что высшей похвалы для красавиц не существует. Это придавало им особый статус, недостижимый для простых смертных.

- Представь себе, она собирается учиться с нами в одной школе! - Мэгги не могла в это поверить.

- Она ее возненавидит. - Дара сочувствовала Грейс, уверенная в том, что школа не оправдает надежд этой маленькой богини.

- Все ненавидят школу, - сказала Джасинта Уайт, которая еще не успела встретиться с Грейс и Керри. Только помахала им рукой, когда они проехали мимо в машине мистера О’Нила. Джасинта и ее брат Лайам переживали, что не познакомились со вновь прибывшими; это ставило их в невыгодное положение по сравнению с остальными.

В тот день они собирались ловить рыбу. Все шестеро часто ходили на реку с простыми удочками. Дети занимались этим сколько себя помнили; они смеялись над рыбаками из Дублина и других далеких мест, приезжавшими с дорогими снастями.

Мистер Слэттери-младший однажды сказал им, что люди тысячи лет занимались этим делом с помощью старого крючка, старой палки и соединявшего эти предметы отрезка нитки. Удилищами и снастями хвастаются только воображалы, не умеющие отличить щуку от окуня, а окуня от красной форели. Иногда мистер Слэттери-младший приходил, садился рядом и рассказывал им разные вещи о реке. Он всегда говорил таким тоном, словно шутил или не верил собственным словам. Говорил, что Ферн недостаточно холодный и быстрый для приличных рыб. Здесь никогда не выпрыгивали из воды лосось или благородная форель. Таким рыбам нужна уйма кислорода. А в Ферне водится простая рыба для простых рыболовов. В нем мало кислорода, поэтому и поймать здесь можно только какого-нибудь неповоротливого линя, который может жить вовсе без кислорода. Как и сами жители Маунтферна. Мистер Слэттери-младший ставил детей в тупик; они не знали, как к нему относиться.

Однако сегодня рыбная ловля потеряла для них всякий интерес. А в Фернскорте они больше не играли. Теперь, когда дети знали, что бульдозеры вот-вот снесут руины до основания, они их больше не привлекали. Все были взбудоражены и не находили себе места. Им хотелось, чтобы Грейс и Керри пришли снова. Как вчера. Но никто этого не говорил. Первой отважилась открыть рот Джасинта Уайт.

- Может, сходим в сторожку и спросим, не хотят ли они половить рыбу? - спросила она.

Остальные посмотрели на нее с сомнением. Грейс и Керри О’Нил были из людей, которые привыкли верховодить. К таким людям нельзя прийти и просто постучать в дверь. Они приходят сами, когда бывают готовы.

Джек Койн сделал попытку вернуть потерянное и пришел в сторожку с официальным визитом. Его встретила мисс Хейз, скромная местная портниха, жившая в двух комнатах на Бридж-стрит.

- Как вы сюда попали? - бесцеремонно спросил Джек.

- Вы хотели видеть мистера О’Нила?

- Да, хотел. Будьте добры, доложите, пожалуйста, - саркастически ответил Койн.

- Извольте подождать в гостиной. В данный момент семья завтракает.

- Кто там, мисс Хейз? - весело окликнул ее Патрик.

- Мистер Койн из автомастерской, - недовольно ответила экономка.

- О, мистер Койн, я уже имел удовольствие встречаться с вами. Заходите и выпейте с нами кофе. Мисс Хейз, будьте добры, принесите еще одну чашку.

Джек Койн почувствовал себя выбитым из колеи. Он вошел в солнечную комнату, где за столом у широкого окна сидели двое нарядно одетых детей. Они вежливо встали при его появлении. Джек пожалел, что не приоделся для такого случая. Он надеялся застать этих людей врасплох.

- Я не собирался вас тревожить. Просто подумал, что вам понадобится машина. - Джек решил сразу взять быка за рога. Он кивнул детям, и те сели, поняв, что дальнейшего обмена любезностями не будет. Патрик устроил из разливания кофе настоящее представление. Его очень тревожило, чтобы Джеку Койну досталось нужное количество сахара и сливок. Потом смеющиеся голубые глаза О’Нила уставились прямо на Джека.

- Машина? - спросил Патрик с таким веселым интересом, словно ему предложили летающую тарелку.

- Да. Вы же не всю жизнь будете пользоваться автомобилем, взятым напрокат у каких-то чужаков.

- Да, конечно, - по-прежнему весело ответил Патрик.

- Поскольку я местный бизнесмен, хотя и не из крупных, то решил, что могу обратиться к вам непосредственно, попросить прийти в мою мастерскую и сказать мне, что вы хотите. А я уж я постараюсь найти для вас что-нибудь подходящее.

Патрик притворился, что ничего не понимает.

- Иными словами, вы будете ходить и искать мне машину у какой-то третьей стороны? Вы это предлагаете?

- Да. Именно это я и имел в виду, - захлопал глазами Джек.

- Но зачем вам это, мистер Койн?

- Как зачем? Чтобы вы могли совершить выгодную сделку. Купить машину у человека, которому вы сможете доверять.

- И кто же этот человек, которому я смогу доверять? - Голубые глаза Патрика были совершенно невинными.

Джек Койн заерзал на месте и начал заикаться.

- Поскольку я местный и знаю людей, то мог бы сказать, кто назначит справедливую цену и… и кто… э-э… постарается вас надуть.

Патрик посмотрел ему прямо в глаза.

- Значит, здесь есть типы, которых мне следует избегать?

- Да. Иногда трудно отличить одного от другого. Есть люди, которые будут соблюдать ваши интересы, и те, кто попытается выудить у вас несколько лишних фунтов.

- Да уж, - сурово сказал Патрик.

- Мы с вами бизнесмены, мистер О’Нил, и прекрасно знаем, что есть среди нас такие, которые всегда готовы содрать несколько лишних фунтов с приезжих, у которых денег больше, чем ума, но когда начинаются настоящие деловые отношения…

Патрик О’Нил улыбнулся до ушей.

- Мистер Койн, я думаю, это очень по-соседски. Я учту ваше замечание об акулах, которые готовы содрать с приезжего несколько лишних баксов… Такие вещи могут подорвать репутацию города. Если кто-нибудь из приезжих расскажет об этом, на туризме можно будет поставить крест. Я с вами совершенно согласен. Еще раз большое спасибо за предупреждение. Теперь я буду настороже.

Джек Койн понял, что аудиенция окончена, и поднялся.

- Так вы зайдете в мою мастерскую?

- Мистер Койн, я не сомневаюсь, что мы с вами еще увидимся.

Очутившись в коридоре, Джек Койн почувствовал себя так, словно получил пинок в зад, и понял, что бессловесная мисс Хейз все слышала.

- Неужели шитье приносит так мало денег, что вам приходится подрабатывать уборкой? - спросил он.

- Мы с тобой два сапога пара, Джек Койн. Я никогда не упускаю деловых возможностей, - с улыбкой ответила экономка.

У Оливии Хейз не было других родных, кроме сестры, которая стала монахиней и жила в Новой Зеландии. Оливия всегда мечтала провести там зиму. Если бы она работала у мистера О’Нила, сдала свой домик за ювелирным магазином Мигеров этому малому, которому нужно жилье в Маунтферне, и одновременно продолжала шить шторы и кое-какую одежду, то могла бы за год накопить нужную сумму.

Мистер О’Нил надеялся переселиться из сторожки в свой новый замок через год, но он не знал, как здесь делаются дела. На это уйдет несколько лет. К тому времени Оливия Хейз скопит небольшое состояние, вполне достаточное, чтобы добраться до Новой Зеландии и пожертвовать монашескому ордену сестры такую сумму, которая позволит ей жить там сколько угодно. Иногда мисс Хейз думала, что если тамошний климат действительно так хорош, как пишет сестра, то можно будет остаться в Новой Зеландии навсегда. Но пока что это были всего лишь неоформившиеся планы, о которых не знал никто, кроме Шейлы Уилан с почты. Мисс Хейз не говорила о них ни нанявшей ее зазнайке Мэриан Джонсон, ни этому мошеннику Джеку Койну. Она закрыла за ним дверь и пошла наполнять кофейник.

Девочка - славная малышка, а вот мальчик… Похоже, от него можно ждать неприятностей.

В Грейндж позвонила Джуди Берн и поинтересовалась состоянием здоровья старого мистера Джонсона, страдавшего артритом.

- Вы же сами сказали, что больше ничего не можете для него сделать, - ответила Мэриан.

- Да, но в такую чудесную погоду он должен чувствовать себя намного лучше. Я подумала, что он захочет повторить упражнения, которые мы с ним делали.

- Он сказал, что эти упражнения помогли ему как мертвому припарки. Все осталось по-прежнему.

- Ну, не знаю… Иногда нужное слово, сказанное в нужное время, делает чудеса. Может быть, мне прийти и поговорить с ним?

- Не получится, Джуди. Он пошел ловить рыбу.

- Ну, тогда скажите ему, чтобы поберег себя. На реке сыро.

- Большое спасибо за заботу, - ответила Мэриан.

- Не за что. Как ваши дела?

- Ужасно занята. Со сторожкой и всем остальным…

- Так вы ходите туда? Я думала, они стремятся к уединению…

- У меня и в мыслях не было им мешать, но есть вещи, без которых просто не обойтись. Бедная мисс Хейз, конечно, молодец, но у нее есть свои недостатки. - Мэриан негромко хихикнула.

Джуди Берн бросила трубку и снова обозвала себя последней дурой. Поделом ей будет, если эта Мэриан Джонсон с лицом как меренга пригласит ее на свадьбу века, которая состоится в Грейндже, после чего новобрачные проведут медовый месяц на том берегу реки, в элегантном Фернскорте, который станет их новым домом.

Маунтфернские дети не могли говорить ни о ком, кроме О’Нилов, но не знали, как и когда встретятся с ними снова. Внезапно выяснилось, что отец привез Грейс в Фернскорт и оставил ее там.

Патрик беседовал с геодезистами и инженерами. Грейс бродила по участку, трогала плети плюща и поднимала их, пытаясь придать другое направление.

Дара и Майкл тревожно следили за ней. Прошла целая вечность, прежде чем Дара на что-то решилась.

- Давай спросим, не хочет ли она съесть мороженое у Дейли, - решительно сказала она.

- Нам не хватит денег, - возразил Майкл.

- На две порции хватит.

- Но нам нужны три.

- А ты в последний момент скажешь, что не хочешь.

- Ладно.

Они нерешительно подошли к Грейс, которая стояла на цыпочках и рассматривала то, что приняла за птичье гнездо.

- Не хочешь мороженого? - ворчливо спросил Майкл. Грейс ослепительно улыбнулась.

- А можно? - спросила она.

У Майкла снова отнялся язык.

Беседу продолжила Дара.

- Мы будем рады сводить тебя к Дейли, а заодно показать город.

- Мне ужасно хотелось его увидеть, но я боялась… - заколебалась Грейс. - Вы все давно дружите, а я не хотела вам мешать.

- Ерунда, - лаконично ответила Дара. - Ты имеешь такое же право есть мороженое и ходить по Маунтферну, как и все остальные.

Она взяла Грейс О’Нил за руку и решительно повела к пешеходному мостику. Счастливый Майкл пошел следом. Довольно улыбавшийся Патрик О’Нил следил за ними издалека.

Эдди привел домой разгневанный Деклан Моррисси, владелец кинотеатра «Классик». Эдди пририсовал усы Одри Хэпберн и Дорис Дей. Причем пририсовал не карандашом и даже не шариковой ручкой, а несмываемым креозотом. Это означало, что поверх изувеченных афиш нельзя было наклеить новые. Деклан Моррисси не хотел, чтобы ребенка четвертовали, но требовал, чтобы с ним поступили по закону,

- Ты - настоящий чирей на заднице, - сказала Кейт Райан сыну и повела его наверх. Туда, где работал Джон, обложившийся листами бумаги и блокнотами.

- Джон, я знаю, что Вордсворта ^[17] и его друзей такими вещами не отвлекали, но ты просто обязан спустить с Эдди шкуру.

- Что он опять натворил? - устало спросил Джон.

- Если верить Деклану Моррисси, изуродовал кинотеатр «Классик» так, что тот теперь никогда не оправится.

- Разве сам Деклан уже не сделал это, разместив на фасаде гирлянды разноцветных лампочек?

- Джон!

- Знаю, знаю, это разные вещи. Ну, Эдди, прежде чем я возьмусь за ремень…

- Нет, папа, пожалуйста, не надо!

- Прежде чем я возьмусь за ремень, объясни, что заставило тебя это сделать. Я разумный человек и постараюсь тебя понять.

Последовало молчание.

- Причина одна - вредность, - сказала Кейт.

- Просто мне нечего делать. Если бы у меня было какое-то дело, я бы им занимался. Но дела у меня нет, - грустно ответил Эдди.

Кейт и Джон обменялись взглядами. Их гнев тут же утих.

- Но другие дети не пачкают креозотом стены Моррисси, - возразила Кейт.

- И не доводят родителей до инфаркта, - добавил Джон.

- У других детей есть своя жизнь, - сказал Эдди. - Им есть с кем поговорить.

По какой-то причине, которая навсегда осталась для Эдди тайной, порки не последовало.

Ему велели пойти и извиниться перед мистером Моррисси, взять щетку, растворитель и попытаться все отмыть. А если не получится, то сказать мистеру Моррисси, что родители заплатят Джимбо Дойлу и тот все отремонтирует.

- У других есть своя жизнь и люди, с которыми можно поговорить, - задумчиво сказала Кейт Джону. - Бедный дурачок, это все, что ему нужно.

- Я думаю, это нужно каждому, - ответил Джон и вернулся к своим стихам, довольный, что ему не пришлось пороть своего маленького хулигана.

Лето тысяча девятьсот шестьдесят второго года стало летом велосипеда.

Мистер О’Нил совершил в соседнем городе потрясающую сделку. Это случилось тогда, когда он поехал покупать автомобиль. Судя по всему, он нашел общий язык с человеком, продававшим машину, потому что после этого они отправились обмыть покупку. Брат этого человека хотел эмигрировать в Америку, но там у парня не было знакомых, которые могли бы позаботиться о нем и подыскать работу. А жаль, потому что у бедняги было разбито сердце. Девушка, за которой он ухаживал много лет, вышла замуж за другого. Поэтому у него оставалась одна-единственная надежда: начать новую жизнь в Новом Свете. Тяжелой работы он не боялся.

В ходе разговора выяснилось, что мистер О’Нил может позвонить в Штаты своему управляющему, мистеру Джерри Пауэру, и попросить его помочь человеку. Все уладилось за несколько дней. Теперь от парня требовалось только одно: пройти медицинскую комиссию и получить визу. Никто не верил, что дела можно делать так быстро. Как отблагодарить благодетеля? Мистер О’Нил увидел кучу старых велосипедов.

Сколько они стоят? Стоят? Нисколько. Это подарок. Тридцать с лишним велосипедов бесплатно привезли в мастерскую Джека Койна. Джек должен был проверить тормоза и заменить недостающие детали. После чего велосипед мог взять каждый желающий. Дара и Майкл получили их первыми и ездили по городу на собственных колесах. У Уайтов и Томми Леонарда велосипеды уже были, а у Мэгги нет; ей подыскали велосипед поменьше. Грейс и Керри тоже получили по велосипеду. Нашлось несколько банок старой краски, после чего велосипеды запестрели всеми цветами радуги.

Когда дети приходили выбирать велосипеды и красить их прямо в мастерской, Джек Койн чесал в затылке. Он подозревал, что таким образом Патрик О’Нил решил ему отомстить. Да, Патрик купил машину без помощи Джека, но он имел на это право. А вот с велосипедами вышла незадача. С виду казалось, что Койну дали шанс, но самом дело все было не так. Во-первых, на такой ерунде много не заработаешь; во-вторых, Джек делал эту работу практически даром, пытаясь доказать Патрику О’Нилу, что он исправился. В третьих, половина городских детей красила свои велосипеды, не выходя из его мастерской.

Патрик О’Нил был не так глуп, чтобы считать, будто он оказал Джеку большую услугу.

- Кто может иметь велосипед? Только тот, кому уже исполнилось одиннадцать? - Патрик опустил глаза и увидел сердитого мальчишку, волосы которого торчали во все стороны. - Ты кто такой? - спросил он.

- Это неважно, - ответил ребенок. - Я просто хотел узнать, стоит ли мне идти в мастерскую или меня там выдерут. - Он кивком показал на Джека Койна.

- А что говорят люди?

- Мистер Койн говорит, что мечтает поскорее от них избавиться. А отец Хоган - что велосипеды нужно отдать тому, кому они нужнее.

- А разве они нужны не всем? - спросил Патрик.

- Я тоже так сказал, но со священником разве поспоришь?

- Я тебя понимаю, - посочувствовал ему О’Нил.

Но малыш не хотел переводить разговор в философское русло.

- Должны же быть какие-то законы, правда, мистер О’Нил?

Парнишка был не промах; это Патрику понравилось.

- Ты знаешь мое имя. Почему я не могу узнать твое?

- Потому что вы скажете, что на нашу семью велосипедов достаточно. Близнецы уже получили свое, - ответил Эдди.

- Ах, так это юный мистер Райан?

- Ну вот, проболтался. - Эдди нахмурился и засунул руки в карманы.

- А ты умеешь ездить на велосипеде?

- Это каждый дурак умеет, - проворчал Эдди.

- Нет, не каждый. Валяй, выбирай. Если проедешь туда и обратно не виляя, то получишь велосипед.

Эдди вернулся через секунду, сопровождаемый полудюжиной ребятишек.

Патрик следил за тем, как он сделал несколько неудачных попыток, а потом поехал.

- Ну что? Хорошо? - ликующе крикнул Эдди, вернувшись.

- Нет, - ответил Патрик.

- Что значит «нет»? Я не упал, верно?

- Верно, дурачок, но ты ехал не по той стороне улицы. Если бы кто-нибудь двигался навстречу, тебя задавили бы.

- Вы не сказали, что это будет считаться.

- Мне очень жаль, дружище. Встретимся через неделю на том же месте в тот же час и устроим новое испытание.

Эдди ответил на его улыбку. Такие сделки он признавал.

Грейс О’Нил говорила, что Маунтферн - самое красивое место, где ей доводилось бывать. Говорила, что им повезло; они живут как в сказке. Услышав это, здешние дети возгордились. Грейс видела многое, но не хвасталась этим. Не говорила, что Нью-Йорк лучше Маунтферна, хотя бывала в таких местах, которые они видели только в кино. Поднималась на «Эмпайр Стейт Билдинг», гуляла по Бродвею. Была на вершине статуи Свободы и переходила Бруклинский мост. Но это выяснялось только тогда, когда они ее спрашивали. Обычно Грейс мало рассказывала про свое прошлое, она предпочитала говорить о будущем. Дети знали, что ее мать умерла. Это было очень страшно? По словам Грейс, тяжелее всего было знать, что мать никогда не поправится.

Когда это выяснилось, они с Керри перестали думать о том, что сделают, когда мать выздоровеет. Да, именно это было самым трудным. Самого момента смерти она не помнила; в доме было полно людей, и все сновали туда-сюда.

Она рассказывала об этом так грустно, что дети сменили тему. Мэгги Дейли спросила, можно ли им посмотреть ее американские платья. После чего все девчонки сели на велосипеды и поехали в сторожку, Томми Леонард, Майкл Райан и Лайам Уайт были слишком взрослыми, чтобы ехать за три мили^[18] смотреть какие-то дурацкие платья. Но без девчонок сидеть на берегу реки было неинтересно. Конечно, если бы их позвали, они бы не поехали. Но мальчишкам хотелось, чтобы их позвали. А лучше всего было бы, если бы вообще никто никуда не уезжал.

Керри не приходил и не принимал участия в играх. Он был для этого слишком большим. Достаточно большим, чтобы сидеть на мосту с почти взрослыми парнями и девушками, но к ним он не примкнул тоже.

Грейс говорила, что он в одиночку катается на велосипеде. Обнаружил развалины аббатства, которые ему нравятся. Много читает и пишет сочинение, которое должен закончить до отъезда в закрытую школу. Кроме того, берет уроки латыни у викария мистера Уильямса и считает очень забавным, что протестантский священник учит католиков латыни, не используемой в его собственной церкви, в то время как в церкви каноника Морана, расположенной ниже по улице, ни на каком другом языке не говорят.

- Дети О’Нила ведут себя так, словно они здешние помещики, - сказал Фергус Кейт.

- Я больше вашего хочу увидеть в них какие-нибудь недостатки, но ничего не нахожу, - ответила Кейт.

- Маленькие хвастуны, - проворчал Фергус. - Ездят на своих велосипедах с таким видом, словно им принадлежит весь город. Впрочем, так и есть. Он действительно принадлежит им.

- Ах, бросьте, Фергус. По крайней мере, теперь у половины города есть свои велосипеды. Уже неплохо.

- Именно так говорили друг другу жители Гаммельна про Пестрого Флейтиста^[19].

«По крайней мере, все дети танцуют. Уже неплохо».

- О господи, Фергус, эта несчастная семья ничем не может вам угодить. Если дети улыбаются, то ведут себя свысока; если они не улыбаются, то держатся особняком. Что они должны сделать, чтобы вы их похвалили?

- Вернуться в Америку, - сказал он.

- Когда вы ворчите, то становитесь хуже Эдди. Почему вы так настроены против них?

Розовая блузка и красный сарафан делали Кейт очень хорошенькой. Блузку она купила на распродаже, а сарафан надевала давно, еще до рождения Деклана. С красивым черным поясом он уже не выглядел как наряд для беременных. Фергус не мог отвести от нее глаз.

- Потому что они собираются прикрыть ваш бизнес.

- Ох, Фергус… - Она была тронута до глубины души.

- Что «ох, Фергус»? Вы сами пригреваете на груди этих двух разряженных маленьких змей. - Он громко высморкался. - Скоро эти детки лишат куска хлеба ваших собственных детей. Тогда посмотрим, что вы запоете.

Кейт совершенно растерялась.

- Это не их вина… - начала она.

Фергус спрятал платок.

- Вы правы. Рядом с маленькими О’Нилами я чувствую себя глупым старым ворчуном. А рядом с вашими детьми… ну, не знаю… славным и симпатичным человеком.

- Вы такой и есть, - ответила Кейт, а затем вернулась к работе.

Глава шестая

Все спрашивали мисс Хейз, как эти американцы ведут себя дома. Пахнет ли там большими деньгами? О чем они говорят? Но Оливия Хейз ничего особенного нс рассказывала. Говорила, что они очень симпатичные люди. Внимательные и вежливые. До этого она экономкой никогда не работала, так что для нее все в диковинку. Скоро люди махнули на мисс Хейз рукой и перестали расспрашивать. Она была не из болтуний.

Оливия Хейз копила деньги на Новую Зеландию, хотела сохранить свое место в этом удобном доме и не собиралась сплетничать о надменном и недовольном Керри и нетерпеливом отце, который не знал, о чем говорить с сыном, но молился на свою красавицу дочь. Не собиралась сплетничать и о Грейс, хотя не могла сказать о ней ничего плохого. Девочка была славная, всегда готовая помочь и охотно учившаяся домоводству. Ее постель и комната содержались в идеальном порядке. Когда она хотела пригласить кого-то в гости, то спрашивала разрешения. Часто улыбалась и, как солдат, храбро поддерживала мир между отцом и братом. Мисс Хейз не чувствовала склонности к семейной жизни. Но когда Грейс О’Нил помогала ей вытирать тарелки и пересказывала события дня, худое длинное лицо пожилой экономки смягчалось. Против такой дочери она бы не возражала.

Китти Дейли думала, что это лето никогда не кончится, длинное, скучное лето с высокомерной толпой на мосту и ужасными шумными подружками Мэгги. Но когда в город приехал Керри О’Нил, все изменилось. Время от времени он заходил в молочную Дейли. Китти терпеть не могла летом работать в магазине; она была такой хмурой и бесполезной, что родители перестали просить ее постоять за прилавком. Они наняли деревенскую девушку и Чарли, который работал грузчиком и доставлял товары покупателям.

Придя в молочную, Керри протянул руку и представился.

- Я - Керри О’Нил, - сказал он так, словно Китти этого не знала. Его имя гремело по всей округе.

Она пожала ему руку и что-то пробормотала.

- А тебя как зовут? - спросил он так, словно действительно хотел это знать.

- Китти. Китти Дейли.

- Значит, это твой магазин? - Он с восхищением осмотрел светлое и чистое помещение. Стойка с хлебом и кондитерскими изделиями, стойка с молоком, маслом и ветчиной и длинная стойка с бакалеей и всякой всячиной.

- Да, мой. - Китти попыталась придумать тему для разговора, но не смогла. Она равнодушно пожала плечами, показывая этому красивому мальчику, что здесь ужасно. Пусть ее не считают деревенщиной. Но оказалось, что Керри молочная нравится.

- Очень симпатичный магазин, - сказал он. - Наверное, тебе нравится работать в нем. Ты должна им гордиться.

Китти была готова передумать и сказать, что она очень гордится своей молочной, но ее мать заговорила первой.

- Скорее вороны побелеют, чем мисс Китти ударит в этом магазине палец о палец.

На лице Китти проступили красные пятна, но Керри тут же пришел к ней на выручку.

- Я и сам такой же, - непринужденно сказал он, глядя прямо на девочку. - Меня очень интересует отцовский отель, но отец считает, что я морочу ему голову. Это ведь не так, правда?

- Не так, - хрипло ответила Китти, видя, что Керри О’Нил не сводит с нее ярко-голубых глаз. Потом он купил плитку шоколада и ушел. Она смотрела вслед мальчику, легко шагавшему по Бридж-стрит в сторону магазина Леонарда, и боролась с искушением побежать следом. Они еще увидятся. Он пробыл в молочной целую вечность. И дал понять, что Китти ему нравится. Заметив взгляд матери, она тут же состроила гримасу.

- Догадываюсь, что теперь ты будешь за ним бегать. Еще одна напасть на нашу голову, - устало сказала миссис Дейли.

- Очень жаль, что взрослые такие испорченные, - ответила Китти и решила быть полюбезнее с миссис Уолш из салона «Розмари». А вдруг та недорого возьмет с нее за прическу?

Грейс О’Нил сказала, что давно мечтала поймать рыбу. Настоящую большую рыбу, которую потом можно будет приготовить и съесть. Никто из ее прежних знакомых этого не делал.

В отличие от местных детей, жизнь в Маунтферне казалась ей захватывающей. Ей нравилось все. Нравилось, что река протекает по всему городу, а не по какому-нибудь парку. Нравилось, что все знают друг друга по именам. Нравилось говорить: «Доброе утро, миссис Уильямс. Привет, мистер Слэттери. Добрый день, отец Хоган». Девочка говорила, что в Соединенных Штатах никогда не встретишь человека, которого знаешь ты и который знает тебя. Ее собеседницы неохотно соглашались, что это неплохо. До приезда Грейс им не нравилось, что весь город следит за тем, что ты делаешь и куда идешь. Было трудно найти в этом что-то положительное.

Но рыбная ловля! Не девичье это было дело.

- Тебе не понравится. Рыбы выглядят ужасно, когда их вытаскивают из воды, - сказала Мэгги Дейли.

- У них весь рот бывает в крови, - добавила Джасинта Уайт.

- И глаза испуганные. - Мэгги сочувствовала им, как товарищам по несчастью. Ее собственные большие глаза часто бывали испуганными.

- Они так бьются и извиваются, что хочется поскорее бросить их обратно в реку, - сказала Джасинта.

- Но рот у них все равно разорван. - Необходимость принять какое-то решение приводила Мэгги в ужас. - Не знаешь, что лучше. То ли убить их и поскорее покончить с этим, то ли позволить жить с половиной челюсти…

Как ни странно, Дара присоединяться к подружкам не торопилась.

- Все это сентиментальная чепуха, - наконец сказала она. - Раз Грейс говорит, что ей нравится ловить рыбу, то и нам тоже понравится. В конце концов, мы всю жизнь прожили у реки и раньше никогда не возражали против рыбной ловли…

Грейс бросила на нее благодарный взгляд.

- Но сами рыбу не ловили… - начала Мэгги.

Потому что нам не хватало смелости, - заявила Дара, и вопрос о девичьей рыбалке был решен. Нужно будет обзавестись удилищами и крючками.

А Майкл покажет им, что нужно делать, он не вредный.

- Майкл не захочет, чтобы мы таскались за ними, - возразила Джасинта.

- Он все нам покажет. Я в этом не сомневаюсь, - с широкой улыбкой сказала Грейс.

Конечно, Майкл все показал Грейс. Мальчик был доволен, что Дара внезапно тоже проявила интерес к рыбной ловле. Томми Леонард и Лайам Уайт тоже внесли свою лепту. Они возились с наживкой и крючками. Мэгги заставила себя смотреть в банки с личинками мотыля, хотя и не без холодка под ложечкой. Майкл объяснил, что червяка нужно насадить на крючок так, чтобы он извивался в воде; тогда рыба поверит, что он живой, и цапнет его. Есть и другие наживки: хлебный мякиш или кусочек хлебной корки. Мэгги предлагала ограничиться хлебом, но Майкл, Томми и Лайам заявили, что научиться насаживать на крючок червяков просто необходимо.

Джасинта сказала, что не может видеть, как крючок вонзается в червяка; ее начинает тошнить. Но Грейс и Дару это не напугало. Мэгги сделала глубокий вдох и тоже посмотрела, как это делается. Жаловаться на тошноту девочка не стала; по ее мнению, затея была глупая. Скоро они ее бросят и вернутся к прежним занятиям. Мэгги хотелось показать Грейс памятники на протестантском кладбище, но она понимала, что торопиться с этим предложением не следует.

Грейс спросила, нельзя ли ей воспользоваться удочками, которые, по словам Майкла, были у них в пивной. Приближалось время чаепития. Близнецы почесали в затылке и внезапно посмотрели друг на друга так, словно их обоих осенило одновременно.

- Мы попросим пригласить тебя на чай, - сказала Дара.

- Я тоже так думаю.

- Не надо, - возразила Грейс.

- А потом посмотрим удочки.

Но Грейс была тверда.

- Мисс Хейз уже приготовила чай. Если я не приду, это будет невежливо. Но я попрошу папу, чтобы он разрешил мне вечером приехать к вам на велосипеде.

Они обо всем договорились. Когда в шесть часов зазвонили церковные колокола, слышные на весь Маунтферн, дети разбрелись по домам.

Мэгги шла по Бридж-стрит, засунув руки в карманы. Дара не пригласила ее прийти после чая. Майкл не горел желанием показывать ей удочки. Томми Леонард и Уайты весело болтали, не обращая внимания на то, что Мэгги плетется сзади и молчит.

Но на следующее утро Мэгги услышала, что ее зовет мать.

- Мэгги, быстрее спускайся, к тебе пришла подруга!

В этой фразе было что-то необычное. Обычно миссис Дейли говорила, что пришла Дара или Джасинта, и при этом возводила глаза к небу. Мэгги сбежала по лестнице и вошла в магазин.

Там была Грейс. Она весело беседовала с другими посетителями и спрашивала, какой крем на бисквитных пирожных и какая начинка у эклеров.

- Хочешь попробовать? - спросила ее миссис Дейли.

- О господи! Нет, миссис Дейли, большое спасибо. Мне интересно, вот и все. Наверное, я задаю слишком много вопросов.

- Приятно видеть с утра такую нарядную и бодрую девочку, - с одобрением сказал отец Мэгги.

Мэгги, надевшая бежевую рубашку и коричневые шорты, чувствовала себя замарашкой. На Грейс было желто-белое платье с большим белым воротником и желтые туфельки. «Наверное, их у нее пар десять, - с завистью подумала Мэгги. - Всегда есть что-то в тон».

Грейс взяла ее за руку.

- Можно нам уйти? - спросила она, не обращаясь ни к кому в частности и ко всем сразу. Она заставляла других людей тоже быть обаятельными. Миссис Дейли кивнула и улыбнулась, мистер Дейли пожелал им хорошей погоды, Чарли оторвался от своих ящиков и тоже улыбнулся им.

На Бридж-стрит Грейс с тревогой посмотрела на Мэгги.

- Это ничего, что я пришла? Я хотела, чтобы ты показала мне памятники, о которых рассказывала.

- Да, но… - Мэгги была сбита с толку. Неужели Грейс действительно хочет погулять с ней? Есть столько других дел, столько других людей, с которыми можно встретиться, столько противных извивающихся червяков можно насадить на крючки…

Но оказалось, что Грейс именно этого и хочет.

- Пожалуйста, Мэгги, - сказала она. - Я хочу увидеть надписи и послушать, что говорят люди.

Но Мэгги еще колебалась.

- Рыбная ловля… - начала она.

- Мы можем присоединиться к ним позже. По дороге я встретила Лайама и сказала, что мы придем через час-полтора.

- А он что?

- Ответил «ладно» или что-то в этом роде, - равнодушно произнесла Грейс.

Она оставила велосипед на заднем дворе Дейли, и девочки, взявшись за руки, пошли по Бридж-стрит. Грейс заглянула на полицейский участок - просто так, чтобы знать, как он выглядит.

Сержант Шихан пригласил ее войти и посмотреть.

- У вас тут тюремные камеры? - с любопытством спросила Грейс.

- Не здесь, детка. - Симус смотрел на нее с удовольствием.

У него были только сыновья. До чего же хорошенькая девочка! Похоже, малышка Дейли была ею ослеплена.

- А что вы делаете с преступниками?

- Их отправляют в городскую тюрьму. Но если тебе хочется попасть под арест, то в задней части есть комната, запирающаяся на замок.

Грейс хихикнула.

- Нет, я просто хотела посмотреть.

- И правильно сделала. - «Сегодня сержант Шихан куда веселее, чем обычно, - подумала Мэгги. - Так же, как мои отец, мать и физиотерапевт мисс Берн, которая все время спрашивает Грейс, как они устроились в сторожке и не сыро ли там».

Могилы и памятники буквально очаровали Грейс. Она сказала, что в следующий раз возьмет блокнот и все запишет.

- Конечно, нас здесь не похоронят, - небрежно сказала она.

- Нет, мы будем лежать на католическом кладбище. Я говорю именно о нас, - объяснила Мэгги. - Но если вы останетесь, то и вас там похоронят тоже.

- Конечно, останемся. С какой стати нам уезжать? - Грейс сидела на краю заброшенной могилы. - Наверное, мы должны что-то сделать для этого бедного Джеймса Эдуарда Грея. Тут никто не полол сорняки несколько лет… Конечно, мы останемся.

Мэгги вырвала из места упокоения Джеймса Эдуарда Грея несколько самых длинных одуванчиков.

- Люди думают, что здесь вам будет слишком скучно, - вполголоса сказала она.

- О боже, нет. Тут замечательно. Мэгги, а ты хочешь, чтобы мы остались? Ты же не хочешь, чтобы мы уехали, правда? - Красивое лицо Грейс омрачилось. Казалось, она по-настоящему встревожилась.

Мэгги не могла вспомнить, почему она так расстроилась вчера вечером, когда возвращалась с Ферна, и что заставило ее захотеть, чтобы О’Нилы никогда сюда не приезжали.

Она посмотрела во взволнованные голубые глаза Грейс О’Нил, улыбнулась до ушей и искренне сказала:

- Конечно, мы не хотим, чтобы вы уезжали. Это здорово, что вы здесь.

Мэгги повторяла про себя эти слова даже тогда, когда девочки встретились с рыболовами, ждавшими их у пешеходного мостика.

- Извините, - непринужденно сказала Грейс. - Я попросила Мэгги показать мне памятники. Она была права, кладбище замечательное. Нужно будет сходить туда еще раз и немного прибрать могилу Джеймса Эдуарда Грея.

- Это где? В углу у стены? - спросила Дара.

Мэгги облегченно вздохнула. Дара не рассердилась на то, что Мэгги увела Грейс. «Такие люди, как Дара, по пустякам не сердятся, - сказала она себе. - Сердятся и ревнуют только такие завистницы, как я». Грейс попросила Майкла наживить их удочки кусочками хлеба, о которых они говорили вчера; сначала нужно научиться надевать на крючок хлебные корки, а уж потом переходить к червякам.

Дара была разочарована; она уже приготовила целую банку червяков. Но Майкл сказал, что Грейс права: сначала следует научиться насаживать на крючок корки, потому что это легче.

Грейс ослепительно улыбнулась Мэгги Дейли. «Ну вот, а ты боялась», - означала эта улыбка.

* * *

Китти Дейли считала миссис Райан не самой худшей из взрослых; по крайней мере, та не была помешана на религии, как ее собственная мать. С этой женщиной можно было разговаривать.

- Миссис Райан, как вы думаете, я могу немного поработать в баре?

- Нет, Китти. Мне очень жаль.

- Почему?

- Во-первых, ты еще недостаточно взрослая. Во-вторых, помощница нам не нужна.

- Я не маленькая. Мне почти пятнадцать.

- Знаю, - вздохнула Кейт. Неужели через пару лет ее Дара тоже станет мрачной и упрямой как осел? - Но для работы в баре этого недостаточно. Я понимаю, вопрос глупый, но почему бы тебе не поработать в собственном магазине?

Она посмотрела на Китти и поняла, что вопрос действительно глупый. Девочка казалась расстроенной.

- Тебе нужно на что-то заработать?

- А...

- А нет другого способа получить то, что тебе нужно? Если это одежда, ее можно сшить.

- Это волосы, миссис Райан.

- Волосы? - У Китти были фамильные кудри Дейли. Волосы как волосы. Чистые, мягкие, с рыжеватым оттенком.

- Да. Хорошая прическа меняет человека, правда. Что бы ни говорили о миссис Уолш, но делать прически она умеет.

Кейт предпочла промолчать. Спорить с этой упрямой девчонкой не имело смысла.

- А ты не хочешь поработать у нее? Допустим, пару недель подметать пол, приносить людям чай, сушить полотенца, а она за это бесплатно сделает тебе прическу?

Это предложение у Китти энтузиазма не вызвало.

- Скучное занятие.

- Да. Но если она согласится, у тебя будет прическа.

- Две недели - это слишком долго.

- Да. Решай сама, стоит ли овчинка выделки.

Китти на мгновение задумалась. Миссис Райан была намного лучше большинства матерей. Она не говорила: «У тебя и так хорошие волосы». Или «Я в твоем возрасте по парикмахерским не ходила». Похоже, овчинка выделки стоила.

- Да. Так я и сделаю, - решительно ответила она.

- Китти…

- Да, миссис Райан?

- Хочешь совет?

- Хочу.

- На твоем месте я сказала бы миссис Уолш, что восхищаюсь ее прической, тем, как она причесывает других, и хочу сделать ей предложение. Говорила бы очень вежливо, потому что миссис Уолш человек очень занятой и отвергнет любую идею, если она будет сформулирована неправильно. - Увидев, что Китти готова начать оправдываться, она быстро добавила: - Мне все равно. Можешь хоть выбрить голову и нарисовать на ней ирландский флаг. Мне и так нравятся твои волосы, но ты наверняка думаешь, что хорошая прическа может все изменить. Впрочем, дело твое… Ладно, мне надо работать.

Китти поблагодарила ее теплее, как собиралась. Идея и в самом деле хорошая. Она поговорит с миссис Уолш. Той самой миссис Уолш, которая ложится с мужчинами в постель за деньги. Невероятно, но факт. Об этом знают все, только помалкивают. Надо же, мужчины платят деньги за то, чтобы лечь в постель с такой старухой…

Керри О’Нил не возлагал больших надежд на свою новую школу. Он ездил туда вместе с отцом, и отец Майнихан дал ему несколько заданий на лето. Он согласился, что пятнадцатилетнему Керри не имеет смысла учить ирландский, но сказал, что без знания родного языка трудно почувствовать себя настоящим ирландцем.

Этот суровый седой аскет тревожно улыбался и то и дело намекал отцу Керри, что их замечательная школа переживает трудные времена из-за дорогостоящей программы перестройки. Средств у общины недостаточно; плата за обучение в этом году осталась прежней, но они рассчитывают на щедрость родителей, способных помочь школе.

Во время собеседования Керри вел себя спокойно и учтиво. Мальчик с самого начала понял, что на отца Майнихана его чары не действуют. Он восхищался старинными домами, задавал дельные вопросы о первоначальном здании и времени его постройки.

- Это случилось около ста лет назад. У ордена есть монастыри и старше, - слегка смущенно ответил отец Майнихан.

- Не забывайте, что я из Соединенных Штатов. Для нас сто лет - это очень большой срок, - с улыбкой ответил Керри.

Тут отец Майнихан слегка оттаял. Керри сказал именно то, что требовалось.

По возвращении домой отец похвалил его:

- Молодец, сынок. По-моему, этот священник - славный человек.

Но Керри не пожелал разделить отцовский оптимизм.

- Человек как человек. Он делал свое дело.

Патрик огорчился.

- Свое дело? Что ты имеешь в виду?

- Он должен был поставить на место наглого американского зазнайку, слегка потоптать меня ногами. Должен был попытаться выдоить тебя. «У этого американского ирландца больше денег, чем ума; дай ему подписать чек».

Патрик искренне расхохотался.

- Быстро ты его раскусил! И все же у них хорошая репутация. Это одна из лучших ирландских школ.

Керри отвернулся и посмотрел в окно. Он заранее знал не только слова, но и тон отца. Сейчас тот скажет, что не закончил начальную школу и был вынужден вернуться туда в двенадцать лет, чтобы научиться чему-то большему, чем чтение и письмо. Он часто это говорил. Но не получал ответа, на который рассчитывал. Керри О’Нил ни разу не сказал, что это совершенно незаметно и что отец достаточно хорошо образован. Ни разу.

Напротив, Грейс не могла дождаться начала учебного года. Она сказала Керри, что чувствует себя совсем по-другому. У нее уже есть подруги, она будет учиться с Дарой, Мэгги и Джасинтой в одном классе. Они заранее рассказали ей про самое худшее и научили, как поладить с сестрой Лаурой.

Грейс придется учить ирландский. Сестра Лаура посоветовала ей до начала занятий выучить алфавит и составить небольшой словарик.

Остальные очень помогали ей. Правда, мальчишки научили ирландскому ругательству, и Грейс часто повторяла эту фразу, пока Дара не объяснила, что она значит. В городе она купила темно-синюю форму. Гладкая юбка, джемпер и голубая рубашка, так уныло выглядевшие на других девочках, не портили красоту Грейс. Она купила заодно темно-синюю ленту и подвязала ею свою золотые волосы.

Потом она взяла ранец и продефилировала перед братом.

- Как я выгляжу?

- Замечательно, - рассеянно ответил он.

- Большое спасибо.

- Нет, серьезно. Замечательно. Старше своих лет.

- В этом наряде? - не поверила Грейс.

- Да. Ты выглядишь гораздо более взрослой, чем эта мелочь пузатая. И не позволяй парням говорить гадости, слышишь?

- Керри, гадости говорили вовсе не парни, а Томми, Лайам и…

- Все равно. Не позволяй.

Грейс уже пожалела о своих словах. Керри не видел в этом ничего смешного.

- Ладно, ладно, - сказала она, чтобы успокоить его.

- Грейс, у тебя нет матери, а отец живет в собственном мире. Кто-то должен приглядывать за тобой. Именно поэтому я и ворчу, как старый медведь. Или как старая наседка, которая боится за своих цыплят.

- Именно как наседка! - Грейс со смехом обняла его. - Наседки квохчут, а медведи обнимаются! Керри, ты очень добрый.

Дверь открылась, и в комнату вошел Патрик.

- Это новая форма? Ты чудесно выглядишь. Настоящая школьница, - с восхищением сказал он.

Грейс продолжала обнимать брата за талию.

- Керри заботится обо мне. Учит, как вести себя в школе.

Патрик обрадовался. Он часто гадал, о чем говорят его дети, когда остаются наедине. Они выглядели довольными.

- Я просто подумал, что кто-то должен давать ей советы, - сказал Керри так дерзко, что это заметила даже Грейс. Она тревожно посмотрела на брата и опустила руки.

- Отлично, - с облегчением ответил Патрик. - Я рад, что ты это сделал. Боюсь, я слишком в вас верю. Мне кажется, что вы от рождения все знаете и все умеете. Наверное, я слишком редко даю вам советы.

- Отец, нам не на что жаловаться, - быстро сказала Грейс, изо всех сил стараясь предотвратить ссору. - Очень многие жалуются на своих родителей, которые ими командуют. Лучше оставайся таким как есть. Томми Леонард говорит, что отец пилит его день и ночь.

- Но недостаточно, чтобы отучить ругаться, - проворчал Керри.

Внезапно Грейс ощутила усталость.

- Послушайте, если хотите ссориться, то ссорьтесь. Мне это надоело. Я иду спать.

Ее лицо помрачнело. Отец и брат были ошеломлены.

- Грейс, я и не думал ссориться. Честное слово, - сказал Керри.

- Послушай, милая, я вообще не умею ссориться с людьми. А тем более сегодня вечером, когда я увидел тебя в форме монастырской школы. У меня просто нет слов. Ах, если бы…

Они знали, что хотел сказать отец. «Ах, если бы ваша мать была жива». Но он выразился иначе:

- Ах, если бы все сложилось по-другому…

Грейс познакомилась с большинством своих будущих одноклассниц, живших в Маунтферне. Но когда новенькую увидели девочки с окрестных ферм, то сильно удивились. Сначала они хихикали над красивой девочкой с золотыми волосами, перехваченными на макушке блестящей темно-синей ленточкой, и передразнивали ее американский акцент.

Сестра Лаура произнесла маленькую приветственную речь. Она не сомневается, что девочки из монастырской школы Маунтферна, как всегда, примут иностранку в свою среду и помогут ей почувствовать себя в классе как дома. Дара прошептала, что все это чушь. До сих пор у них в классе иностранок не было, Грейс первая. Увидев, что Дара и Грейс вместе над чем-то смеются, Мэгги почувствовала себя отверженной.

Сестра Лаура рассказала о предстоящем годе. Она надеется, что в 1962-1963-м учебном году все будут относиться к занятиям очень серьезно. Даже те, кому не предстоит в его конце сдавать экзамены, должны учиться так, чтобы монастырская школа Маунтферна вошла в число лучших школ ордена. До сих пор такого не случалось, но в предстоящем году все должно измениться. Девочки обязаны выбросить из головы глупости и помнить, что ученье - это свет.

Перед ней стояли девочки в темно-синей форме. Китти Дейли очень шла новая прическа. Увидев ее, Керри О’Нил сказал: «Замечательно выглядишь. В тебе что-то изменилось, верно?» Китти с чувством пела благодарственный псалом деве Марии в честь начала занятий. Она выбросила из головы глупости и сосредоточилась на том, что Керри уедет в свою закрытую школу только через неделю. Грейс им не помешает: она будет в школе. Если притвориться больной в первый же день учебы и отпроситься с занятий, никто не обвинит ее в симуляции. Потом можно будет пойти в Грейндж. Если старая карга мисс Хейз ничего не заподозрит, то Китти сумеет найти способ встретиться с Керри. Сестра Лаура права: как начнешь год, так его и продолжишь.

Дара тоже пела с чувством. Несмотря на изменения в Фернскорте, летние каникулы прошли чудесно. Вчера вечером они с Майклом сидели на диване у окна и мечтали об убежище, которое принадлежало бы им так же, как та комната в Фернскорте. Почему им больше не хотелось возвращаться в развалины? Однажды они были там с Грейс и почувствовали, что этот этап их жизни закончился. Мистер О’Нил предлагал им продолжать играть, но все изменилось. Теперь у них были велосипеды и рыбная ловля. Плюс уверенная в себе Грейс. Мэгги - замечательная подруга, но она трусиха. Вечно боится, что что-нибудь случится, что кто-нибудь станет возражать или рассердится. А Грейс не боится ничего на свете. Она просто великолепна.

Сестра Лаура пела псалом и гадала, почему ей кажется, что Грейс О’Нил одета слишком нарядно. На девочке темно-синяя школьная форма; ни следа косметики. Уши не проколоты, сережек нет. Под темно-синим джемпером ни намека на грудь. Так почему же этот двенадцатилетний ребенок кажется развитым не по годам?

Сестра Лаура считала себя справедливой и надеялась, что ее безотчетная неприязнь вызвана не красивым лицом, загорелой кожей и золотыми волосами девочки.

Джасинта Уайт толкнула Мэгги Дейли локтем и спросила, почему она не поет.

- Извини, - прошептала Мэгги и присоединилась к остальным.

Джасинта ощутила облегчение. Ей показалось, что подруга чем-то расстроена. Впрочем, у Мэгги часто было такое выражение лица.

* * *

Фергус Слэттери пришел в Грейндж поговорить со старым мистером Джонсоном о продаже недвижимости. Выяснилось, что мистер О’Нил сделал Джонсонам очень щедрое предложение: купить принадлежавший им маленький загон и право проводить лошадей через владения Джонсонов.

- Конечно, мы могли бы договориться сами, но американец хочет, чтобы все было сделано через поверенного. Поэтому я и обратился к вам, Фергус. Извините, что оторвал от дел. Я надеялся, что придет ваш отец и мы сможем немного поболтать.

- Он простудился, и мисс Парселл не выпускает его из дома. Отец говорит, что если старуха не угомонится, он подаст на нее в суд, - рассеянно ответил Фергус, глядя в документы. - Зачем американцу понадобилась эта земля?

- Честное слово, понятия не имею. Мэриан говорит, что он делает это по доброте душевной, так как знает, что у нас туго с наличными. Мы хотели покрасить дом, но сейчас это стоит немыслимых денег.

- Вы пользуетесь этим участком?

- Ничуть. Для нас это один расход. Изгороди и забор давно сломаны, но там где-то сказано, что он собирается их восстановить.

Фергус уже прочитал этот пункт.

- Да, он может построить обнесенное забором небольшое помещение для содержания крупного рогатого скота или лошадей. Я думаю, он хочет построить конюшню, конкурирующую с вашей, и помешать вашему бизнесу.

- Вряд ли, - спокойно ответил мистер Джонсон. - Он подписал с нами договор об использовании наших лошадей и даже заплатил задаток на случай, если не найдет достаточного количества желающих.

Фергус, он для нас просто спасение. Оплатил эту развалившуюся сторожку за год вперед, потому что нам пришлось привести ее в порядок.

- Привести в порядок! Судя по тому, что я слышал, она была совсем новая, - фыркнул Фергус.

- Мальчик мой, что вы имеете против него?

- Хороший вопрос, мистер Джонсон, а главное - вовремя заданный. Я отвечу вам, как только до конца дочитаю этот документ.

Фергус прочитал абсолютно недвусмысленную купчую, составленную честным поверенным, и неохотно согласился, что если мистер Джонсон хочет продать участок земли, то имеет полное право это сделать. Тем более что предложенная ему цена намного выше обычной для этих краев.

Чтобы отвести душу, Фергус спросил, нет ли у Патрика О’Нила другой причины для покупки именно этого участка земли, чем сердечная доброта и желание дать им деньги на покраску дома.

Старик посмотрел на него с легким удивлением.

- Конечно, есть, Фергус. Ему нужно где-то держать собственных лошадей. А вдруг они с Мэриан поссорятся, вдруг она окажется слишком напористой, а ему это не понравится? Если О’Нил будет предлагать своим постояльцам уроки верховой езды, конные походы и охоту, ему понадобится место для отступления. Заранее заготовленная позиция.

Такая ясность мысли поразила Фергуса.

- А Мэриан тоже так считает? - выдохнул он.

- Ох, перестаньте, Фергус. Женщины всегда видят ситуацию по-другому. Они мечтают только об одном: романе, длинной фате и свадьбе. Ну и пусть мечтают; это никому не причинит вреда.

Фергуса бросило в дрожь. «Он играет с будущим людей как Господь Бог», - подумал молодой человек, подписывая купчую.

Каждый месяц Оливия Хейз писала сестре в Новую Зеландию длинное письмо. Писала под копирку и была уверена, что сестра поступает так же. Это позволяло без труда вспоминать случаи, о которых каждая писала много лет назад; они никогда ничего не забывали, даже мелочей. Мисс Хейз знала о состоянии здоровья пожилой матери-настоятельницы, которая готовилась к смерти, но воскресала каждый раз, когда ей находили преемницу.

А сестра Бернадетта, жившая на другом конце света, в монастыре на скалистой оконечности Южного острова, знала об О’Нилах и маленькой Грейс, согревавшей Оливии душу. Грейс даже приглашала мисс Хейз прийти на монастырскую благотворительную ярмарку, которая обычно проводилась для родителей школьниц.

- Это же вы помогали мне делать джем и печь пирожные. И заслуживаете приглашения больше, чем кто-нибудь другой, - сказала Грейс.

Мисс Хейз была очень довольна, но думала, что это чересчур.

- Может быть, тебе следует пригласить мисс Джонсон? - нерешительно сказала она.

- О нет, большое спасибо! - хихикнула Грейс. - Не стоит поощрять ее надежды, мисс Хейз.

Это казалось Оливии очаровательным. Она написала сестре, что Патрик О’Нил снова летал в Штаты. Он делал это так же легко, как некоторые люди ездят на поезде из соседнего города в Дублин. Перед отъездом он удостоверился, что Керри хорошо устроился в своей закрытой школе. Присматривать за Грейс было легко, но с Керри могли возникнуть проблемы.

Мисс Хейз перечитала копии своих предыдущих писем и с удовлетворением отметила, что сделала то же самое замечание в июле, когда О’Нилы прибыли в Маунтферн. Теперь, пять писем спустя, она убедилась, что была права.

Накануне Рождества Кейт Райан украсила контору Слэттери остролистом. Ей казалось, что по сравнению с остальным Маунтферном офис поверенного выглядит недостаточно празднично. В церкви стояли огромные ясли, а в окне пресвитерской горела рождественская свеча и были видны ясли поменьше, любовно устроенные мисс Барри, которая с лета не брала в рот ни капли.

Писчебумажный магазин Леонарда был украшен теми же бумажными гирляндами и флажками, которые в нем продавались. Миссис Мигер еще носила траур по мужу, но по-праздничному упакованные броши и серьги, выставленные в витрине ее магазина, окружали веточки из фольги и блестки.

В кинотеатре стояли две большие елки с мигающими лампочками. Деклан Моррисси говорил, что от этого постоянного мигания у него болит голова; из-за этой рождественской иллюминации в доме каждый год перегорают предохранители. Молочную Дейли украшали очень красивые венки из плюща и остролиста, скрепленные красной лентой. Похоже, это было делом рук Китти, которая, по всеобщему мнению, стала совсем другим человеком. Во всяком случае, изготовление таких венков описывалось в американских журналах, которые она регулярно читала в последнее время.

Помещение почты украшали разноцветные бумажные гирлянды, большой серебряный плакат с надпись «Мир на Земле» и ящик для пожертвований - на случай, если кто-то сочтет Рождество самым подходящим временем, чтобы потратить несколько пенни на подарки воспитанникам детского приюта. В витрине пивной Данна стоял большой пластмассовый Санта-Клаус. Тратиться на другие украшения не имело смысла, поскольку владелец все еще собирался переезжать в Ливерпуль. В окне домика Джимбо Дойла тоже стояла елка; мать долго пилила его насчет лампочек, и в конце концов Джимбо сдался. Старухе надоело, что сын налаживает гирлянды у всех остальных, а их собственная горит вполнакала.

Сержант Шихан смотрел на украшения, купленные Мэри во время последней поездки в Дублин, и качал головой. Вряд ли они годились для оформления стен полицейского участка. Вырезанные из бумаги претенциозные малиновки и северные олени с дырочками для веток омелы или остролиста… Но миссис Шихан была непреклонна. Она прочитала в журнале, что именно так украшают свои дома высокопоставленные дублинцы, и решила немного облагородить Маунтферн, как бы этому ни сопротивлялись все остальные.

Джуди Берн посадила в оконные ящики для цветов кусты остролиста и миниатюрные елочки. Люди говорили, что это выглядит празднично и в то же время элегантно. Патрик О’Нил нашел время, чтобы зайти и поздравить ее. И даже, по настоянию Джуди, выпил в честь праздника. Она сбегала в соседний бар Фоли с подносом и принесла Патрику стаканчик виски, а себе - рюмку хереса.

Она сказала Патрику, что не пьет дома, хотя многие одинокие дамы каждый вечер открывают новую бутылку. Нет, конечно, она не хочет сказать ничего плохого о Мэриан Джонсон; положение хозяйки гостиницы к этому обязывает. И все же бедняжке грозит опасность спиться.

Жившие напротив мистер и миссис Уильямс украсили свой дом остролистом и плющом. Их немногие прихожане оформили протестантскую церковь. Доктор Уайт и его жена пригрозили, что вообще не будут украшать дом, если их дети не уладят ссору из-за омелы. Джасинта хотела прикрепить ветку у самой двери, а Лайам и слышать не хотел ни о какой омеле. Битва разыгралась нешуточная. Томми Леонард говорил, что такого и в кино не увидишь. Наконец доктор Уайт решил, что маленькую ветку омелы нужно повесить над дверью кухни, после чего ссора вспыхнула вновь. Лайам и Джасинта тут же вспомнили прошлое Рождество, когда они остались не только без украшений, но даже без подарков и индейки.

Мисс Парселл не слишком обрадовалась, увидев, что Кейт Райан стоит на стуле и держит в руках веточку остролиста и коробку с кнопками.

- Такого здесь еще не было. Мистер Слэттери этого не признает. - Губы мисс Парселл сжались в ниточку, на щеках проступили алые пятна.

- Знаю, мисс Парселл, - для виду покаялась Кейт. - Звучит глупо, но дети ходили в рощу Койна и принесли оттуда несколько красивых веточек, буквально усыпанных ягодами. Вот я и подумала: это самое меньше, что я могу сделать… Знаете, мистер Слэттери не обидится. В конце концов, дух Рождества…

Фраза осталась неоконченной. Кейт не стала говорить, что попросила Майкла и Дару набрать большую коробку остролиста и принести ее в контору. Затем она прикрепила к стене поздравительную открытку от сестры Фергуса Розмари, жившей в Англии, и фотографию старого мистера Слэттери, Фергуса и мисс Парселл, сидящих в бумажных колпаках за столом, на котором стоит блюдо с маленькой индейкой. Ради такого дружелюбного и веселого человека, как Фергус, стоило постараться.

Слэттери-младший удивился и обрадовался. Он ездил по делам в окружной суд, а отец ушел к какому-то старому приятелю под предлогом пересмотра завещания, а на самом деле чтобы раздавить бутылочку. Фергус смотрел на остролист с удовольствием.

- Мы никогда этого не делали. А напрасно, - просто сказал он.

- Даже когда ваша мать была жива?

- Да. Понимаете, она всегда была слабенькой. У нее не было вашей энергии.

Кейт подумала, что прикрепить к стенам и дверям несколько веточек и доставить удовольствие мужу и сыну легче легкого, но промолчала. Не упомянула она и о словах Грейс О’Нил. Девочка говорила то же самое: ее мать всегда болела. Они не украшали дом на Рождество; для нее это было слишком утомительно.

- Кейт, я купил вам подарок, - сказал Фергус. - Хотя задача была трудная, потому что у вас есть все.

- Моя задача была не легче. - Она протянула Фергусу большой сверток в подарочной упаковке.

- Разве это не великолепно? Два человека, у которых есть все, - сказал Фергус, ожидая, когда она развернет свой подарок. Там лежали билет на однодневную экскурсию в Дублин, два приглашения в универмаги «Суитцер» и «Браун Томас» и открытка с надписью «По представлении сего работодателю миссис Кейт Райан имеет право получить дополнительный выходной день».

Кейт смотрела на подарок во все глаза.

- Я подумал, что вам захочется съездить на январскую распродажу, а эти приглашения станут гарантией того, что вы посетите Графтон-стрит и присмотрите себе что-нибудь нарядное. Иначе вы помчитесь в «Клери» за хозяйственными товарами, - проворчал Фергус, пытаясь не показать виду, что ее реакция доставила ему удовольствие.

- Каждая минута этого дня станет для меня счастливой. - Кейт обняла его. - Фергус, вы ужасно милый. Большое спасибо.

- Ну-с, а теперь посмотрим на ваш подарок. - Он открыл коробку. Там лежало чудесное издание «Ирландских мелодий» Мура с большими цветными иллюстрациями Дэниела Маклайза.

- Я вспомнила, как вы сказали, что любите Томаса Мура. Это было на концерте, когда класс Майкла так ужасно исполнял его мелодии. И подумала, что это подойдет. - Кейт широко улыбнулась молодому человеку, с ужасом увидела, что его глаза полны слез, и быстро заговорила, давая Фергусу время успокоиться: - Я купила эту книгу в городе.

Знаете книжный магазин Гормена? Попросила их поискать старинное издание, и они постарались. Мы с Джоном не могли на него налюбоваться. Надеюсь, вам понравится.

К Фергусу вернулся дар речи:

- Мне очень понравилось. Мисс Парселл и мой отец еще не знают, как они будут встречать Рождество. Похоже, у нас будут гости… Потом я могу прийти к вам домой, и мы споем эти мелодии вместе.

Кейт сказала, что ловит его на слове. Как-нибудь после Рождества Фергус Слэттери поднимется по Ривер-роуд, положив Мура в целлофановый пакет на случай дождя и споет все мелодии для посетителей лицензированной пивной Райана.

- Тогда пивная опустеет, и вы лишитесь куска хлеба раньше, чем за это возьмется О’Нил, - сказал Фергус.

- Бросьте, Фергус. Оставьте его в покое хотя бы на Рождество. Похоже, Джон Райан, как всегда, оказался прав. Пока что великие планы О’Нила далеки от завершения. В такой дыре, как Маунтферн, отель быстро не построишь.

Керри приехал на каникулы как раз в тот день, когда у Патрика была назначена встреча с большой шишкой из совета по туризму. Мальчика требовалось встретить. Мэриан Джонсон была рада стараться. Она слышала, что Патрик просил сделать это застройщика Брайана Дойла, а Брайан Дойл с жаром ответил, что он застройщик, а не шофер. Он был бы рад оказать мистеру О’Нилу услугу, но выполнение обязанностей шофера их контрактом не предусмотрено.

Эта точка зрения привела Патрика в восхищение, и он извинился. Менее гордый и смелый человек не стал бы ставить под угрозу контракт на самое крупное строительство в этих местах. Но Брайан Дойл никому не позволял наступать себе на мозоли. Он и не подозревал, насколько такое поведение пошло ему на пользу.

Мэриан тоже была довольна, хотя считала Брайана Дойла чокнутым. Она стояла на переполненной платформе и ждала, когда Керри выйдет из вагона.

Казалось, что за время, проведенное в школе, он стал выше и тоньше. Школьный блейзер очень шел ему. Керри, державший в руках чемодан и спортивную сумку, любезно улыбнулся Мэриан и стал искать взглядом Грейс.

- Она занята. Украшает сторожку к Рождеству, - сказала Мэриан, заранее заявившая девочке, что в машине не хватит для нее места. - Вы встретитесь дома. А твоему отцу пришлось уехать в Дублин. Он просил передать тебе, что очень сожалеет.

Не сомневаюсь, - вежливо, но холодно ответил

Керри.

- Я подумала, что мы можем отправиться на ленч в ресторан… чтобы узнать друг друга. - Она подмигнула Керри, но ответа не дождалась.

- Разве мы не знаем друг друга? - спросил сбитый с толку мальчик. - Вы - мисс Джонсон из Грейнджа…

- Мэриан, - сказала она.

- Да, конечно.

Все складывалось крайне неудачно. Мэриан не терпелось отправиться в ресторан гостиницы «Гранд» или «Центральной» и пообедать с красивым светловолосым сыном Патрика. Но все пошло прахом.

Керри долго смотрел на нее, пытаясь решить, что делать. И наконец решил испробовать на Мэриан свои чары.

- Ну, Мэриан… если вы действительно хотите, чтобы я так вас называл… Я с удовольствием пообедаю с вами, хотя мы уже знаем друг друга. Это будет чудесно.

Они поехали в «Центральную». Мэриан помахала рукой знакомым, которые тут же нагнулись друг к другу и стали гадать, почему она появилась на людях с каким-то подростком. Они заказали томатный суп и вареный бекон с капустой, за которыми последовали яблочный пирог и мороженое. Керри немного рассказал ей о школе, еще меньше о своем отце и совсем ничего об их жизни в Америке, зато сумел узнать все, что произошло в Маунтферне. Грейс полюбила школу и обзавелась множеством подруг. Они с отцом берут уроки верховой езды и делают большие успехи. Восстановление Фернскорта тормозят постоянные задержки.

Мэриан трещала без умолку и за полчаса сумела продемонстрировать Керри целых три своих ипостаси. С каждой минутой она становилась моложе. Сказала, что чуть с ума не сошла, пытаясь уговорить О’Нилов бросить эту глупую затею встречать Рождество втроем. Они должны присоединиться к Мэриан и ее отцу. Будет еще четверо гостей, все очаровательные люди, которые им понравятся. Среди них будет и мать-настоятельница, такая же естественная и нетребовательная, как все остальные.

По пути в Маунтферн у Мэриан сложилось смутное впечатление, что Керри О’Нила она ничуть не узнала, зато он узнал о ней почти все.

- Я зайду позже, когда твой отец вернется из Дублина, - сказала она, высадив Керри у сторожки и выслушав его благодарность.

- Почему вы это сделаете? - Он был чрезвычайно вежлив.

- О господи! Ну, чтобы узнать, благополучно ли он добрался, и сказать, что я тебя встретила.

Керри смотрел на нее не мигая.

- Может быть, завтра… или позже, - пролепетала она, чувствуя себя набитой дурой.

Из сторожки выбежала Грейс и обняла Керри.

- Где ты был? Мисс Джонсон сказала, что не может взять меня с собой. Я смотрела в окно и никак не могла дождаться. Пойдем в дом, и ты мне все расскажешь. Я очень скучала без тебя…

Дверь сторожки закрылась. Мэриан увидела суровое длинное лицо Оливии Хейз, мывшей посуду в раковине на кухне, и уже в сотый раз сказала себе, что торопиться не следует. Патрик О’Нил овдовел слишком недавно; кроме того, у него куча дел. У него маленькая, но самодостаточная семья. Она сможет войти в нее только тогда, когда все будут готовы.

Не стоит повторять ошибку Джуди Берн, которая то и дело приглашает Патрика выпить, а потом стремглав бежит к Фоли. Ей бы следовало понять, что мужчины предпочитают женщин, у которых стоит в буфете красивый графин из уотерфордского хрусталя.

В Маунтферне существовала традиция, согласно которой в Рождество служили только одну мессу. Потом тот или иной священник обходил прихожан и отпускал грехи тем, кто не мог выйти из дома. Месса началась в девять часов утра. На ней присутствовала вся паства.

Джуди Берн надела очень шедшую ей мантилью. На мисс Парселл, которая предпочла бы мессу в половине восьмого, но не дерзала осуждать духовенство, была красивая синяя шаль; эту шаль связала Кейт Райан, знавшая, что у мисс Парселл есть синее пальто.

Шейла Уилан провела бессонную ночь: юная Тереза Мигер снова поссорилась с матерью и хотела уехать из города. Но в канун Рождества автобусы не ходили. Шейла то и дело варила какао, доставала с полки новые плитки «Кит-Кэта», уговаривала и успокаивала. Говорила Терезе, что уход из дома в Рождество - страшный удар, так как он портит для обеих сторон не только этот праздник, но и все будущие. Говорила, что знает это по собственному опыту. Правда, не сообщала, что в Рождество от нее ушел Джо Уилан. И что ее давняя ссора с Розмари Слэттери тоже случилась в Рождество. В этой поре года действительно есть что-то особенное. Шейла долго и мягко говорила о том, что матери Терезы грустно и одиноко в первое Рождество после смерти мужа, что она нуждается в понимании. Нет, речь идет не о всепрощенчестве, а о простом понимании.

В конце концов измученная девушка заснула на диване. Шейла укрыла ее пледом, а под голову подсунула подушку. Потом перешла улицу и услышала ту же историю от матери Терезы. Дерзость… эгоизм… И ей снова пришлось говорить о девочке, потерявшей отца. Когда распухшие красные глаза миссис Мигер начали закрываться, Шейла ушла.

Она убедила обеих, что нужно одеться понаряднее, пойти к мессе и сделать вид, что ничего не случилось. Все были приглашены на рождественский ленч к Уайтам, в том числе и Джуди Берн. Шейла предпочла бы в этот день вязать носки или посидеть и послушать «Радио Эйреанн». В Рождество по нему шли интересные передачи для тех, кто остался дома. О боже, с каким удовольствием она вообще никуда не выходила бы…

Патрик О’Нил, его сын и дочь встретили свое первое маунтфернское Рождество в церкви. Они хотели подвезти мисс Хейз до сторожки, но экономка не села в машину. Сказала, что должна встретиться с друзьями и поздравить их с Рождеством. Все смотрели на О’Нилов не отрываясь. Красивый статный Патрик в пальто из верблюжьей шерсти улыбался то одному, то другому. Керри действительно стал выше; за полугодие, проведенное в школе, он вырос на два дюйма. На нем была такая же твидовая куртка с поясом, как у многих здешних молодых людей, и все же он выглядел более щеголеватым - возможно, благодаря поднятому воротнику.

Грейс надела новый наряд, привезенный из Нью-Йорка. Это было светло-розовое пальто с более темными широкими бархатными обшлагами и воротником. Золотые кудри прикрывал шотландский берет. Люди оборачивались и улыбались красивой девочке. Грейс увидела Дару и Майкла и помахала им рукой. Близнецы уставились на нее открыв рот.

Наверное, отец подарил ей это пальто сегодня утром. Вчера Грейс не сказала о нем ни слова. Мэгги Дейли сидела в коричневом пальто, доставшемся ей по наследству от Китти, и чувствовала себя ничтожеством. Каноник Моран благословлял всех и желал, чтобы дух Святого Младенца всегда был с ними, а Мэгги не могла думать ни о чем, кроме своего ужасного пальто. Почему Господь должен быть добр к ней, если она не может думать о Нем даже в Его день рождения? Мэгги угрюмо признала, что она недостойна золотых волос и розового пальто. Так же, как недостойна быть лучшей подругой Дары.

Во второй половине дня дети пошли гулять в рощу Койна. Погода стояла ясная и морозная, поэтому все оделись потеплее.

Керри О’Нил тоже пошел с ними. Он рассказывал о школе и говорил так, словно был их ровесником, а не пятнадцатилетним молодым человеком. Грейс держала его за руку и просила рассказать, как один мальчик в дортуаре слушал транзистор через наушники, забыл, где он находится, и начал подпевать группе «Битлс», а все это время у кровати стоял отец Майнихан и наблюдал за ним.

Керри О’Нил помнил их имена. Ему было интересно все, что они делали. Томми Леонард очень похоже передразнивал пьяную экономку священника мисс Барри. Майкл сообщил Керри ценную информацию, объяснив, как искать лучшие места для рыбной ловли. Оказалось, что следует запоминать, куда коровы ходят на водопой. Они вздымают ил и повреждают водоросли; это означает, что у рыбы появляется много корма. Нужно занять позицию в ярдах десяти-двенадцати выше по течению и ждать, пока рыба приплывет. Керри слушал всех очень внимательно. Он согласился и с Джасинтой Уайт, которая говорила, что Рождество без омелы - не Рождество, и с ее братом Лайамом, утверждавшим, что все это пустая болтовня, на которую не следует обращать внимания.

Спросил Мэгги Дейли, у всех ли ее родных такие красивые каштановые волосы. В том числе и у сестер, работавших медсестрами в Уэльсе. Счастливая Мэгги зарделась и сказала, что раньше их волосы никто не называл каштановыми. Керри слышал, что Дара ловит рыбу как дьявол, замечательно насаживает червяков на крючки и поймала огромную щуку, которая боролась и сопротивлялась до последнего. По его словам, Маунтферн был самым чудесным местом на свете. А когда стемнело и все отправились по домам, никто из детей, пришедших в рощу Койна, не вспомнил о том, что было шесть месяцев назад. Тогда они думали, что настал конец света, потому что кто-то купил Фернскорт.

Часть 2