– Бог их знает,– угрюмо отвечал барон.
Между тем отряд подъехал к заставам замка, и один из всадников протрубил в рожок, приглашая гарнизон рассмотреть и впустить новоприбывших. На этот сигнал тысяча труб и радостных восклицаний отвечали с высоты стен, и барон прервал разговор, чтобы увериться, соблюдается ли в точности весь военный порядок, предписанный гарнизону на случай приближения вооруженного отряда.
Подъемный мост опустился, и сама баронесса вышла к наружной караульне встречать супруга. Когда она подошла, барон отдавал строгие приказания форпосту.
– Ну что, высокородный барон,– спросила она, с жадностью рассматривая нагруженную повозку и сопровождавших ее незнакомцев,– видно, день был хорош, и, кажется, вы привезли довольно добра, чтобы успокоить этих наглых наемников, которые все требуют платы да платы.
– Вы правы, благородная супруга моя,– с нетерпением отвечал рыцарь,– сегодняшний день был хорош, зато завтрашний, вероятно, будет жарок.
– Пресвятая Богородица! – продолжала баронесса, с неудовольствием рассматривая Кашана и его свиту.– Что это за пленных вы привели? Какая жалкая одежда! Ни один из них не в состоянии внести за себя и четырех экю, а содержание станет дороже них самих! Разве мало для нас и этого тунеядца трубадура, который даром съедает у нас столько же, сколько и всякий порядочный воин?
– Это не пленные, а гости,– сухо отвечал барон.– Смотрите, чтобы они не помянули лихом гостеприимство здешних хозяев.
Своенравная баронесса нахмурила брови и, без сомнения, дала бы полную свободу дурному расположению духа, но, к счастью, в это время она взглянула на грозное лицо супруга и, тотчас поняв, что он не расположен к терпеливому выслушиванию ее доводов, решила отложить до другого времени всякие объяснения. Подойдя к сиру де Кашану, сошедшему с лошади подле заставы, она приветствовала его с самым принужденным и надутым лицом. Рыцарь в немногих словах поблагодарил ее за себя и за своих провожатых, и весь отряд двинулся в замок.
Сир де Монбрён стал у входа и, по мере того как воины проходили мимо него, считал их, точно пастух овец по возвращении с пастбища.
Трубадур, искавший случая поговорить тайно с сиром де Кашаном, воспользовался той минутой, когда отряд Монбрёна проходил под темным сводом ворот, и подошел к нему, шепнув на ухо:
– Не моя воля, что вы здесь, великий полководец, но, ради блага всей Франции, будьте осторожны!
– Благодарю тебя, друг менестрель,– улыбаясь отвечал рыцарь.– Это все, что ты имеешь мне сказать?
– Я должен еще сказать вам, что в этом замке находится благородная и несчастная девушка, для которой защита такого знаменитого рыцаря была бы очень полезна, и если забота о вашей собственной безопасности…
– Знаю, о ком ты хочешь говорить, успокойся, я решил позаботиться об этой красавице. Гордый барон, сам не подозревая того, сделал меня усерднейшим другом Валерии де Латур.
В это время раздался громкий голос сира де Монбрёна.
– Недостает оруженосца! – с беспокойством вскричал он.– Недостает Освальда! Кто из вас знает, где Освальд?
Имя Освальда было повторено, стали звать его громкими криками, но Освальд не отозвался. Наконец один из всадников подъехал к барону и объявил, что Освальд отстал час назад и с тех пор не показывался.
– Дьявол и вся преисподня! – пробормотал с бешенством барон.– Что это значит? Уж не начало ли это измены? Но черт с ним! – продолжал он, возвысив голос.– Удвоить везде караул, и каждому помнить свой долг! Привратник, вели поднять мост и опустить решетку, и чтоб никто не осмелился ни войти в замок, ни выйти под страхом казни!
Произнеся эти слова, барон вошел под темный свод ворот. Несколько секунд спустя перед заставой не было уже ни одной души, и все предписанные Монбрёном меры для предотвращения внезапного нападения были с точностью исполнены. На валах и в караульне число часовых удвоилось, и невозможно было проникнуть в замок без именного разрешения со стороны самого барона.
Спустя два часа после прибытия сира де Монбрёна большая часть жителей замка собралась к ужину в обширную галерею. Эта галерея занимала весь нижний этаж одного из главных флигелей замка, и овальные окна ее выходили на огромный двор, где обыкновенно происходили все воинские упражнения гарнизона. Войти в галерею можно было через две двери, проделанные на обоих концах в башнях, которые фланкировали с этой стороны крепость. Одна из этих дверей, над которой возвышалась башня, была предназначена для челяди Монбрёна, а другая, устроенная в угловой башне, использовалась только бароном и его семьей, так же как и важными гостями, с которыми он обращался как с равными.
Звук трубы, раздавшийся по всей территории замка, возвестил час ужина, и на этот сигнал, хорошо известный и, без сомнения, весьма желаемый теми, кто был в этот день в отъезде с бароном, жители стали сбегаться со всех сторон, и пестрая толпа наемников, оруженосцев и пажей в беспорядке теснилась вокруг определенной для них двери. Чтобы скорее достигнуть вожделенной цели, они шумели, кричали, толкались и ругали друг друга. Слабейшие громко жаловались на несправедливость грубых наемных солдат, которые, пользуясь своей силою, всегда пробивались вперед. Впрочем, шум этот происходил только снаружи. Едва вассалы и солдаты оказывались внутри галереи, как тотчас благоговейно замолкали и снимали с себя шапки! Если же где-нибудь еще, между самыми горячими, раздавались бранные слова, то их произносили так тихо, что они не могли быть услышаны с почетного места, на другом конце залы.
Ночь наступила, но при свете восковых и смоляных факелов, зажженных в галерее, можно было любоваться величественным зрелищем, какое представляли они в эту минуту.
Во всю свою длину зала опиралась на своды и была вымощена плитами. Справа и слева ее поддерживали толстые столбы, вделанные в стены. Только одна сторона залы имела окна – выходившая на главный двор, другая же примыкала к крепостной стене и, по правилам военного искусства тогдашнего времени, не имела ни одного отверстия, которым неприятель, перейдя ров, мог бы воспользоваться.
Посреди каждой пары столбов и напротив каждого окна были сделаны большие ниши, предназначенные для каменных статуй, изображавших святых отцов и апостолов во весь рост. Но скульптурная работа была так плоха, что в безобразных массах камня едва можно было узнать человеческие фигуры. Столбы были обвешаны заржавленными доспехами, военными трофеями, значками и знаменами, съеденными сыростью и почерневшими от дыма. Оленьи рога, трубы и другие принадлежности охоты, развешанные по отлогостям свода, доказывали, что владельцы Монбрёна равно отличались успехами как в мирное время, так и в военное. Посредине залы возвышался огромнейший камин, передняя часть которого была украшена странными скульптурными изображениями, а над ним красовался большой герб Монбрёнов.
Зала была разделена на две части. Большая, та, которая занимала две трети всей длины, была предназначена для людей, должности которых, не будучи рабскими, не допускали, однако, близких отношений с владельцами, как, например, должности оруженосцев, стрелков и других воинов, составлявших гарнизон замка. Пространство залы, предоставленное им, было занято двумя рядами столов и деревянных скамеек, на которые садились они по мере прибытия в зал. Столы были накрыты красноватого цвета скатертями и уставлены деревянными и роговыми чашами, круглыми хлебами и огромными кружками с сидром и вином. Тарелки заменяли круглые крепкие сухари, вроде галет, на которые клались кушанья, и потом, когда сухари напитывались соком, их съедали вместо пирогов. Что касается вилок или ложек, их вовсе не было в употреблении. Каждый из воинов носил при себе кинжал, который заменял ему столовый нож. Здесь и там железные светильники в виде человеческих рук, прикрепленные к стенам, держали смоляные факелы, которые, треща, бросали вокруг себя слабый и дрожащий свет.
Но вся роскошь тогдашнего времени была сосредоточена в той части залы, которую обыкновенно занимали владетели со своим семейством. Деревянный пол, несколькими ступенями выше над плиточным полом, отделял ее от нижней и позволял барону без труда видеть все, что происходило между его подчиненными. На этом некоторого рода амфитеатре был поставлен огромный стол простой грубой выделки, и во всю длину его стояли деревянные кресла – тяжелые, массивные. Над столом возвышался балдахин из голубого сукна, вышитого гербами Монбрёна. Этот балдахин защищал благородных особ от сырости и еще резче отделял их от сообщества вассалов. Стол был богато убран и покрыт белой, чрезвычайно тонкой скатертью. На каждом конце его стояли огромные медные канделябры с восковыми свечами, свет которых казался ослепительным в сравнении с бледным и тусклым освещением нижней части галереи. Перед каждым креслом стояли серебряная чаша и тарелка, а посреди стола возвышалось произведение из позолоченной меди, представлявшее собой укрепленный замок с башнями и зубчатыми стенами,– то была солонка, непременное украшение столов феодальных баронов. Сработана эта вещь была довольно грубо. Солонка имела разные отделения, в которых кроме соли содержались разные известные в то время пряности. Что же касается ложек и вилок, то в этом отношении стол барона нисколько не отличался от стола его вассалов. Каждый брал пищу руками, как умел, что не представляло собой поэтического зрелища, в особенности для тогдашних дам.
В ту минуту, когда мы проникли в эту предназначенную для пира залу, большая часть обитателей замка уже собралась. Барон де Монбрён, заняв свое кресло, которое было несколько выше других, осматривал все собрание испытующим взором, как бы желая убедиться, что все вокруг него в порядке и на своих местах. Он уже снял свои тяжелые доспехи и явился в длинном платье алого цвета, обшитом мехом, которое сделало бы его весьма похожим на кардинала, если б не шапка, придававшая всему костюму светский вид. С правой стороны от Монбрёна стояло такое же высокое кресло, предназначенное для его благородной супруги, но баронесса не считала еще приличным занять его. Она ходила из одного угла в другой, довольно сильно потряхивая огромной связкой ключей, подобно хозяйкам нынешнего времени, пораженным прибытием неожиданных гостей. При этом баронесса давала разные приказания оруженосцам, которые с озабоченным видом бегали взад и вперед.