— Дык то проще всего оказалось! — просиял Грызь, оторвавшись от девичьей ножки, которую с превеликим рвением лапал все время разговора.
— Опять правда ваша, милсдарь мой, — кивнул Брок. — курва ента, Сколопендра, стал быть, ни одного убогого не пропустит. Чует, сучья мерзость, коли кому помощь стребуется. Странно, а милсдарь рыцарь? На большаке лютует, обозы потрошит, ручонки не то что по локоть — по самые подмышки в кровишше искупала, ан как узрит каво в бедствии, так тут как тут. Токмо на пути не стой. Иначь посечет. Тьфу, выползень поганый.
Сплюнув наземь, Брок хрустнул суставами пальцев, сжимая кулаки. Поднявшееся желание дать пленнице хорошего пинка прямиком в лицо, желательно по носу и глазам, удалось сдержать с трудом.
— Так вот, помотались мы тута с робятами, поспрошали где да што, выследили стал быть. Грызь у нас за увечного пошел, даром чтоль здоров, что твой боров на откорме. Пострадал токмо малёхо — пришлось яво в бочину ножиком пырнуть. Для пущей достоверности. Лёг, значицца под деревко, ровно мертвяк, кровь на одежде, все как полагается. Мы в засаде со Щукой, стережем. А когда она к нему подобралась — пождали мы немало. Осторожная она тварь. Мы уже и с задами нашими отсиженными проститься успели, ан нет, глядим идеть. Ну, вроде убедилась, что все тиха, Грызь та еще и постанывать стал, склонилася она к нему, тут мы и поспели. Грызь наш, «покойничек» ея в охапку облапил, мы сверху. Съездил я ей по башке оголовком меча, да виать крепка у ейной черепушки кость, так што пришлось оружье побросать да так скручивать. Вот ак оно и было, светлый шляхтич…
Рыцарь в последний раз скользнул взглядом по разбойнице, не стараясь скрыть брезгливой гримасы, исказившей его лицо. Охотнички, гроза разбойников, шваль подковырная. Втроем поймали одну тощую бабу. Подманили, черви. Разбойница, как же. «Конхфлинт» у них вышел. Знаем мы эти «конхфликты». Поцапались две девки из-за деревенского увальня, не иначе. А теперь одной из них болтаться на веревке только потому что другая — солтысова дочка. Ради такого можно быть обвиненной в чем угодно, не отмажешься. Поневоле Казимир поежился, трогая несвежим полотном рубахи давние рубцы. Вот так же три года назад… или четыре?.. его с Лихором обвинили в краже заговоренных мечей, и отходили плетью перед смердами на лобном месте в каком-то из вонючих сел. Они едва успели ноги унести. Тогда какой-то смерд их тоже обозвал ворами, а оправдаться они даже не успели.
Девчонку было жаль. Эх, ну почему он сразу не проехал мимо? И нужно ли ему это теперь, когда до цели — считанные дни пути.
— Скажи мне, человече, а сильно будет гневаться солтыс, если вы разбойницу эту, — он кивнул на сжавшуюся девку, — ему не доставите?
Брок вскинул нечесанную бороду и воззарился на проезжего с немалым изумлением.
— Да как же это не доставим, когда вот она, живая, вмиг доставим, сперва только…
— Сколько за нее назначена награда? — поморщившись, прервал его рыцарь.
Брок почесал под бородой.
— Ну, ить… стало быть… А зачем тебе это, милсдарь рыцарь? — в его голосе появились подозрительные нотки.
Казимир незаметно заложил руку за плащ, поглаживая пояс.
— Может, я смогу дать больше.
— Невже так девка приглянулась? — чернобородый Брок в недоумении оглянулся на разбойницу. — Ить тощая она, и грязная, как ведьма, а ваша милость…
— Сколько? — в голосе рыцаря звенела сталь.
— А стал быть, нисколько. Солтыс сказал — тащить живую либо мертвую, но чтоб была споймана и представлена перед его глаза, да чтобы без обману. А ты, милсдарь, езжай своей дорогой. Могет быть, ты ейный сообщник, так мы ить мигом…
Захлебнувшись последним словом, бородатый начал медленно оседать, выкатывая глаза и еще что-то булькая. На пока оставив нож в горле толстяка, Казимир рванул из ножен меч и, наехав гнедым на оторопело вскакивавшего Щуку, крепко саднул рукоятью замешкавшегося Грызя. С неожиданным проворством вывернувшись из-под копыт коня Казимира, Щука метнулся к бородатому и вырвал из его горла нож рыцаря, но бросить его не успел: обретя свободу, девка внезапно кинулась ему под ноги и опрокинула на землю. Подоспевшему Казимиру нужен был всего один удар, чтобы покончить с последним кметом солтыса.
Еще три жизни. Хотя он мог знать, чем это закончится, когда вообще ввязывался в эту историю. Ну что ж, можно посчитать, что убиенные им смерды — своеобычная жертва его возвращению в рыцарство. Благородный рыцарь спас от бесчестия прекрасную даму. И пусть дама замурзана, как ведьма, а рыцарь еще не рыцарь. Дело все равно уж сделано.
Перегнувшись из седла, он ухитрился подцепить с земли свой нож и, на ходу счищая с него кровь, медленно двинулся дальше по дороге. Серые облака все так же неспешно плыли по хмурому небу.
Оставшаяся без внимания девушка запахнула курточку на груди. Окинула оценивающим взглядом спину удаляющегося спасителя, ехавшего неторопливым шагом. Размышления рыцаря прервались самым бесцеремонным образом: позади сухо щелкнул кнут, заставив жеребца заплясать на месте, взбрыкивая задними ногами и прижимая уши. Догнавшая всадника спасенная девушка обошла его спереди, с любопытством рассматривая злобно фыркавшую лошадь.
Казимир удержал поводья, глядя хмуро и в душе коря себя за собственную отзывчивость. Этак от нее еще не отделаешься; чего доброго уцепится, точно репей. Или начнет ныть, да милости просить? Девушка подобралась еще ближе, сматывая в кольца кнут, коим совсем недавно ей же самой затыкали рот. Жеребец храпел, косясь фиолетовым глазом, вскидывал голову, скаля длинные желтые зубы.
— Справная у тебя лошадка, милсдарь рыцарь, — похвалила девушка. Белая полоска зубов блестела на перепачканном лице, контрастируя с зеленющими, точно у кошки, глазищами. — Прости, не благодарила. Теперь вот говорю.
Казимир чуть повернул голову, так чтобы видеть девицу, одновременно не давая той повода принять это за интерес к её персоне. Курточку из кожи, как ему сперва показалось чистого коричневого цвета, покрывали зеленоватые разводы, видимые глазу, стоило лишь девушке качнуться в сторону. В лесу, среди деревьев и кустов, ее было бы трудно разглядеть. Одежда справно подходила, чтобы скрыться от глаза. Повертев кнут, девчонка устроила его на поясе, заботливо осмотрев рукоять. Рыцарь подавил поднявшееся было отвращение.
— Грязное оружие, — процедил он сам себе едва слышно. Девица услышала. Глаза зажглись озорным огоньком, губы дрогнули. Оброненная фраза послужила ей сигналом к беседе.
— Эт почему ж так? — удивилась она, шагая вровень с лошадью почти у самого стремени всадника. Как успел заметить Казимир, кроме кнута недавняя пленница обзавелась луком и светло-зеленым мягким беретом, с золотисто-красным фазаньим пером. На поясе висел простенький меч.
— Нечистое, — отрезал Казимир, не желая пускаться в объяснения с какой то деревенской девкой. Доводилось ему видать, что творит боевой кнут. Меч можно отбить, от цепа — уклониться или принять удар на щит. Но от кнута, обращенного против пешего воина, в простом кожаном доспехе уйти сложно. Особенно от кнута, чей хвост утяжеляют свинцовые бляшки. Он слишком хорошо помнил, как смотрится тело после касания такого оружия. Содранная кожа и рассеченное мясо — пустяк, легкие раны. Настоящие мастера дробили одним ударом кости, захватывали и опрокидывали наземь. К счастью, таких мастеров было не много.
— Дак на большаке не разглядишься особо, чистое оружье, аль нет, — пожала плечами девушка. — Вы, милсдарь рыцарь, не поверите, если скажу, сколько тута в свое время народа полегло от деления оружья на доброе и дурное. А, в конце концов, все едино — и то и другое жизнь отымают.
— Или спасают, — отвлеченно заметил Казимимр, поглаживая гнедого. Лошадь чуть пообвыклась с шагающей рядом девицей, даже успела обнюхать её одежду, не забыв оскалиться для предупреждения. Казимир ошибся, посчитав спасенную простой кметкой. Не высокая, но и не низкая, подтянутая, шагает легко, упруго. Да и черты лица гораздо тоньше чем у сельских. Приглядевшись повнимательнее, рыцарь утвердился в догадке, готовый проставить узду коня, если в жилах девчонки не течет разбавленная кровь иных, старших существ. Скорей всего, дриады. Четвертина наверняка. Хотя, может, и половина, стоит только повнимательнее рассмотреть глазищи, усыпанный веснушками-солнышками нос и тяжелую каштановую косу, перекинутую через плечо, полную набившегося сора и листьев после недавней борьбы с ловцами.
— Далече путь держишь? — нахальная улыбка осветила грязное тонкое лицо, заискрила в глазах. — Не из местных ты, шляхтич. Иначь не стал бы мараться, помощь разбойнице оказывая.
— А ты все-таки разбойница? — Казимир даже не пытался скрыть насмешки, прозвучавшей в его голосе.
Девица вновь легко оббежала коня, остановилась, стягивая с головы беретик. Мазнула по земле щегольским пером, отвешивая Казимиру почтительный поклон, в коем почтительности не набралось бы и на грош.
— Стал быть, она и есть, — она блеснула улыбкой, возвращая берет на место и лихо заламывая его набок. — Аль не похожа?
— Имя-то у тебя есть, девка? — грубовато спросил рыцарь, не замечая её улыбки.
— Конечно, — разбойница повела плечом, вновь показывая мелкие ровные зубы. — Как не быть? Всякому человеку и зверю имя имеется. На большаке да на трактах меня Сколопендрой кличут. Но то больше для охфициозу. Так-скать громкое звание. Свои же, да люд обычно Калей зовут. Каля-Разбойница. А тебя, милсдарь рыцарь, как звать-величать? Али не сподобишься с грязной, дурной девкой из лесу говорить, да себя называть?
— Каля-Разбойница, — чудовищным внутренним усилием Казимир загнал внутрь рвущуюся из него ярость. Если бы он знал, что эта лесная мразь — действительно разбойница, он не стал бы прерывать развлечений деревенщины. Но теперь уже поздно, не убивать же ее самому. Это же надо было так ошибиться! Хотя, что там удивительного, он мог бы заранее увидеть, если бы смотрел внимательнее, а не шугался какого-то сглаза.