Замок на болотах — страница 9 из 28

Похоже, однако, разбойная полудриада ждала чего-то подобного, и молчание ее не смутило.

— Да ты, смотрю, спишь ишшо, комес. Давай, просыпайся скорее! Дорога нам предстоит не близкая, и хоть и не шибко опасная, а все же по сторонам запоглядывайся. По ней сонным идти не след.

Верный своему зароку не говорить с Калей без нужды, Казимир молча кивнул и лишь мигом позже уразумел смысл сказанного.

— Нам? Кому это нам? Ты… что… со мной, что ли собралась? С какой это радости?

Каля ухмыльнулась, оказав белые зубы.

— А как жешь? Провожу, стало быть, вашу светлость. Ишшо понадоблюсь, не сумлевайси. Наши-то из Вольницы, не только тутошними лесами промышляют. На доспех не надейся, ежели скопом-то навалятся. И то сказать — стрелой из засады куда сподручнее. Свистнет так-то — и схватиться за меч не успеешь, шляхтич.

Подавив горячее желание наорать на незваную спутницу и прогнать ее прочь, Казимир закусил губу, стараясь умиротворить свой гнев и успокоиться. Ему подумалось, что за последнее время это приходилось делать чаще и чаще — и все с тех пор, как рядом нарисовалась Сколопендра. Девка вела себя нарочито вызывающе, словно умышленно желая поразить и озлить нового знакомца наглостью и бесцеремонством. То ли желала чего-то от самого комеса, то ли была так воспитана, Казимир особо не думал над этим, тщательно гася в себе бешенство. За шесть лет бытности средь простого народа он насмотрелся и наслушался всякого, ко всему привык, что не касалось его. Но во всем, что касалось его понятий о достоинстве и чести, он оставался благороднорожденным шляхтичем, воспитанным согласно происхождению. Из всех, с кем сводила его судьба, лишь Лихор оставался товарищем, которому Казимир мог довериться во всем, всех же прочих он всегда пытался держать на расстоянии от своей особы. Даже побратимы наемники чуяли это в нем и не смели возмущаться — у их товарища Шляхтича могли быть свои причуды, как у любого из них. И вот теперь эта девка… позволяет себе слишком… много. Особенно учитывая то, что имеет дело не с простым кметом и даже не с рыцарем.

— А с тобой, значит, бояться нечего? — несмотря на то, что веселая наглость разбойницы сильно задевала Казимира, совершив над собой еще усилие, он оставил это в себе.

— Отчего же неча, светлый комес? По дорогам не токма разбойники шастают. Иного кого тожа остерегаться бы след. Оттого и решила супроводить тебя. Не ровен час — какой случай выйдет, так и я, лесная девка, тебе пригожусь.

Проследив за ее рукой и окинув оценивающим взглядом оружие, Казимир стиснул в руках уздечку, но вновь смолчал. В здравом размышлении, стоило взять девку с собой. Не ровен час, всамделе наткнешься на ее подельников и — поминай, как звали. Комес догадывался, с какого ума Сколопендра взялась сопровождать его, только свое также держал на уме. Пусть не надеется, что оказывая ему очередную услугу, Каля получит право на поблажку с его стороны сверх того, что он уже измыслил жаловать ее разбойникам. Прочих долгов перед Лесной Вольницей у него нет.

Глава 6

— …Гаргулец!

Казимир плотнее стиснул губы, огладил взволновавшегося жеребца по шее, и бросил кривой взгляд через плечо. Уже второй день они ехали вдоль речки Плюты, ползущей между размытых илистых берегов вдоль разбитого тракта от Переплютова брода, до Вольчьей равнины в двухстах лигах выше по течению. Сколопендра покачивалась в седле, небрежно прихватив поводья одной рукой. В другой руке она держала невеликую книжку в захватанном переплете.

— «… сие есть гад преогромный, дракон водный с шеею зело длиною, мордою вытянутою и буркалами, аки карбункулы светящимися…», — вслух прочла Каля, медленно водя пальцем по строчкам. — Страсти-то какие, — прибавила она, наспех перелистывая пожелтевшие страницы, и заглядывая едва не в конец книги. — Тута про кого только не кажут, шляхтич! Не знаю, уж как столтысок на пуховиках-то почивает, да солтысиху свою посередь ночи воплями опосля кошмаров не будит. Ну? Ты чавой — язык, чтоль, проглотил? Дальше-та читать?

Казимир тронул пятками лошадиный бок. Откуда в доме деревенского солтыса, в отведенной комесу светлице, около ложа оказался бестиарий всяческих гадов, благородному шляхтичу было невдомек. Должно быть, хозяйская дочь Кшыся, прислуживая высокому гостю, оставила по беспамятству. А, может, сам хозяин положил с умыслом — дабы показать владетелю, что под его крышей не темны и читать умеют. Казимир со скуки заинтересовался, несмотря на великую утому. А, заинтересевавшись, книгу взял с собой. Впрочем, читать в седле оказалось не так удобно, как лежа на пуховике, и бестиарием завладела уже Каля. Рыцарь, удивленный больше тем, что спутница вообще умеет читать, чем иным, книгу отдал, и уже многократно успел пожалеть об этом. Ибо, в отличие от чтения, страсти от прочитанного Сколопендра держать при себе не умела.

— Огой, комес, — Каля, меж тем, никуда не делась. Она ехала шагом, подбоченившись, и потряхивая несчастным фолиантом. — Чегой-та я тебя не чую. Иль ты меня? Читать дальша, спрашиваю? Интересна?

— Не надо, — бросил через плечо Казимир, делая еще попытку отвязаться от раздражавшей его девки. — Про себя читай.

Разбойница, впрочем, сделала вид, что не слышит. Хотя слышала, и наверняка.

— «…единственного такового дано было человекам узреть подле града Руана, — повысив голос, продолжила она. — Из моря по реке к граду приплыл, вынырнул и принялся водою жутко плеваться и рыгать: отсюда и название его от слова „garguiller“ происходит. Рыгун, сиречь. Рыгал гаргулец и рыгал, весь град Руан водою залил и околичный край так обводнил, что и наисильнейший потоп вредов таких не наносил. Погибель глянула в глаза человекам, и скверно б их дела были, ежели бы не Святой Роман, епископ руанский, коий экзоризмами гаргульца изгнал. И с тех пор его уже никто не видывал». Гаргульца, значит, — прибавила Сколопендра, пальцем закладывая нужное место. — Слышишь ли, комес, солтыс наш не дурак. Бестиарий вон завел, просвещается, а зачем, с какой такой надобности знаешь?

Казимир дернул поводья, правя на раскидистые ольхи, растущие вдоль берегов. Старые ветки местами переплелись, под собственной тяжестью склоняясь над дорогой.

— Нет.

Каля скорчила гримасу в спину шляхтичу, закрыла бестиарий и, подогнав коня, поравнялась со спутником.

— Ужель не знаешь? — недоверчиво протянула она, заглядывая в хмурое, неприветливое лицо Казимира. — А что замок твой, Выжига, названье свое носит не за красу да положенье на скале неприступной, а потому как в земли ваши врезается добрый кус Выжьей Сечи, тоже впервые слышишь?

— Нет.

— До чего ж ласков ты, комес, — сплюнула Сколопендра, — слушать тебя — одно удовольствие. Что ни слово — то мёд, что ни взгляд — как соболями одарил.

Казимир пожал плечами, предоставив разбойнице ворчать и хмуриться, сколько душа пожелает. Уже он знал, что долго та молчать не сумеет, хоть что с ней делай. Даже об заклад не бейся.

Сколопендра и впрямь молчала недолго. Пролистав книжку, окнула, вперивая палец в нужные строчки.

— Вот, слушай. Стал быть, напрямую тебя касает. Э… счас. А, вот: «… еще есть в землях приграничных княжество Выжское, да одно из наивеликих будет в королевстве сем. Однак, с богатейством да знатностью имеют комесы Выжские и грузину, что не каждый согласился б на плечах своих унесть. Ровно в пироге начинка стоит посеред земель их, к Стрицкому кордону ближе, Выжья Сечь, вотчина да прибежище последнее лютого хаоса. Того, из которого и мир произошел, когда свет ис тьмой сразиши да свет и победиши. Однак, единое место, где тьму не взять — то самое, проклятое, она, Сечь, и есть. Людишкам погибель, а всякому чуду да гаду — дом родной. Не любят Выжью Сечь ни люди, ни звери. Их с чистой земли туда и батогами не загонишь, только зазря скотину измучаешь. Гиблое место, темное. Время, как кажут, в ей тянется не по-людски: вляпаешься в Сечь молодцем красным, а назад могёш ужо стариком вывалиться. Да и то, ежели Сечь сама тебя выплюнет…».

Казимир мотнул головой, одновременно подергивая плечами. Он не вынес ничего для себя нового. Про Сечь доводилось ему слыхивать давно — еще сызмальства. Отец его, Рыжий Золтан, не раз в сердцах поминал проклятые земли злым бранным словом, принимая донесения о разорах, что творило очередное, выскочившее из них чудо. Либо отсчитывая полновесные злотые мракоборцу, нанятому то чудо извести. Сечи боялись, о ней старались не говорить и — не селиться рядом с извечно туманной прорвой. Даже мракоборцы, те, что самим светом были избраны для борьбы с порождениями хаоса, не хаживали поблизу без нужды. Или — без великого вознаграждения, что время от времени вынуждены были отваливать за их услуги Выжские комесы.

Так и не дождавшись ответа, Каля вовсе нежданно для угрюмого спутника, утихла. Она вновь уткнулась в книжку, и, как видно, нашла там что-то для себя живо интересное, потому что даже к Казимиру лезть перестала, как и замечать дорогу. И только временами рассеянно отмахивалась от мошкары, бренчавшей над лошадиным ухом.

Непривычный к долгому молчанию с ее стороны, против воли комес заожидался вновь услышать раздражавший его голос и, неприметно для себя, понемногу все больше стал думать о Кале. Вел он с ней знакомство всего третий день, и за то время так и не успел утвердить свое отношение к ней. Без сомнений, полудриада была разбойницей, такой, какую и дюжие бородачи слушались, видать, было, за что. Народу, должно быть, и впрямь погубила немало. Однак, не зная, непросто было бы признать в девушке лютую душегубицу. Что-то тому мешало. Что? Этого Казимир уловить пока не мог.

В лесу Каля была как дома. Это чувствовалось во всем ее облике, в стремительной плавности движений, даже в том, как она улыбалась — открыто и чисто, совсем не так, как в людском жилье. Как будто стены человеческих домов тяготили ее.

«Хотя, если в самом деле дриада, — подумал Казимир, — что с нее взять? Нечисть и есть. Только лесная».

С самого начала разговаривать он старался с ней поменьше. Сперва — чтобы не утратить приличествующего комесу достоинства. Затем — чтобы не думать, чем отвлечь болтливую спутницу. Иногда Каля шутками допекала его настолько, что хотелось сбросить ее с коня и хорошенько оттягать за волосы, как поступали со своими нерадивыми женами простолюдины. Ее слова часто задевали Казимира, и говори она правду или заблуждайся, рыцарю казалось, что хотел он лишь одного — как можно быстрее избавиться от компании странной девушки.