– Да. А тебя это обижает? Я полюбила, когда мне было девятнадцать, в Париже, он был художник. – Она вздохнула.
Мор ощутил острый укол ревности. В девятнадцать лет!
– Он был французом? И что же произошло дальше?
– Да, французом. Ничего не произошло. Он не понравился моему отцу. Мы расстались. Он женился. – Она снова вздохнула, очень глубоко.
Он страстно прижал ее к себе. Он хотел ее.
– Кажется, ты вслед за мистером Эверардом думаешь, что мне страшно весело жилось во Франции… но это не так. На самом деле мы жили на юге очень скромно и редко выезжали в Париж или Лондон. Отец ревниво относился к моему окружению.
Мор пытался представить эту жизнь. Удалось с трудом.
– Ты расскажешь мне подробней о себе… со временем. – Это была утешительная фраза.
Мор глянул на часы. Оказывается, уже половина двенадцатого. Теперь, зная, что обязательно вновь увидит ее, он уже не тревожился, что она сейчас уйдет. Сердце ему подсказывало, что после всего здесь сказанного между ними возникла прочная связь… и ему не хотелось встревожить Демойта, а так и случится, если она вернется слишком поздно. Он сказал:
– Ты должна идти домой, детка.
Рейн поднялась, на лице ее читалось смущение.
– Глупо, но я сказала Демойту, что еду в Лондон и вернусь только утром. Я сказала это, чтобы уйти, иначе пришлось бы просидеть с ним весь вечер. И я действительно собиралась, бросив письмо, сесть в машину и уехать в Лондон. Машина стоит возле школы. Что же мне теперь делать?
– Можно вернуться к Демойту и сказать, что передумала. Но это будет как-то странно выглядеть. Он догадается.
– Мне очень не хочется обижать его.
Они избегали смотреть друг другу в глаза. Дождь барабанил в стены со всех сторон.
– Впрочем, почему бы тебе не остаться здесь. В такой ливень глупо куда-то выходить. Переночуешь в комнате Фелисити. Я сейчас пойду и сменю белье.
Он уже собрался идти, но она остановила его.
– Мор, ты предлагаешь мне остаться и не сомневаешься, что…
Мор опять опустился перед ней на корточки.
– Я люблю тебя, – сказал он. – Запомни хорошенько, я тебя люблю. – И он поцеловал ее.
Поднимаясь по лестнице, Мор думал: «Это невероятно, это прекрасно, она все же осталась в моем доме». Он начал стелить постель. Ему хотелось петь.
Рейн поднялась следом.
– Ложусь спать, ужасно устала.
Мор тоже чувствовал себя невероятно утомленным и не сомневался, что этой ночью бессонница ему не грозит. Он присел на краешек постели и привлек ее к себе на колени. Она обняла его за шею.
– Мор, еще одно… А вдруг твоя жена вернется ночью?
– Ну что ты, дорогая. Она же в Дорсете. И в любом случае ночью она не вернется. Я знаю, что она в Дорсете.
– И все же мне страшно. Если она вдруг вернется, я умру.
– Не вернется… а если и так, то ты не умрешь. Слушай, что я сделаю. Все двери внизу у нас с засовами. И я запру их, в том числе и дверь из коридора на улицу, значит, никто не сумеет открыть, даже ключом. Если жена вдруг вернется, раздастся звонок, и пока я буду открывать, ты уйдешь через заднюю дверь. Но это все просто фантазии. Никто не приедет.
Он ушел из спальни. Спустился и запер двери. Когда вновь оказался возле ее комнаты, свет уже был выключен. Он тихо пожелал ей спокойной ночи, услышал столь же тихий ответ и ушел к себе. Дождь не прекращался. Погромыхивал гром. Вскоре он заснул.
Мор проснулся от пронзительного, настойчивого звука. Вскочил и увидел, что уже утро. Холодный белесый свет заливал комнату. Дождь все еще шел. Он мгновенно вспомнил о прошлой ночи. Рейн у него в доме!
И снова этот звук. Мор похолодел. Это был дверной звонок. Длинный, упорный, потом молчание. Кто мог звонить в этот час? Он стоял в пижаме, боясь сделать шаг. Звонок прозвенел опять и опять, две коротких настойчивых трели. Это Нэн, понял он, никто другой так звонить не может, как будто имеет право войти. Страх и ужас наполнили его. В бледном свете он заметался по комнате, надел халат и тапочки. Опять звонок. Мор вышел на площадку.
И в этот момент отворилась дверь спальни, и вышла Рейн. Она была одета. Должно быть, расслышала звонок раньше, чем он. Она держала в руках чулки, как тогда, около реки. На ее лице он прочел свой собственный ужас. Звонок не смолкал. Соседи в окрестных домах наверняка уже проснулись и прислушиваются. В бледном молчании утра этот трезвон казался просто душераздирающим.
Мор взял Рейн за руку. Они оба не осмеливались произнести ни звука. Он повел ее вниз. Она дрожала и шла с трудом. Мор тоже дрожал от макушки до пяток. А звон продолжался. И затих, только когда они достигли конца лестницы. Они остановились в нескольких шагах от двери. Мор затаил дыхание. Их шаги наверняка расслышали снаружи. Хотя дождь все еще барабанил и, может быть, стук капель заглушил шаги.
Он провел Рейн через кухню и снял засов с двери. Руки у него так тряслись, что он едва справился. И тут снова зазвонили. Мор отворил кухонную дверь и указал на калитку в изгороди, за которой пролегала дорога. На секунду обнял ее и пошел к входной двери.
Сердце у него колотилось. Кто знает, что за демон ярости и подозрения встанет сейчас перед ним. Он предчувствовал, что Нэн набросится на него, как только он откроет дверь. Он начал медленно отодвигать засов. Дверь открылась.
Мор замер от изумления. На ступеньке спиной к двери стоял какой-то мужчина. Он повернулся и взглянул на Мора с таким же удивлением. Так они и стояли, глядя друг на друга. Мор узнал этого человека. Похожий на цыгана незнакомец из леса, игравший в карты сам с собой. И тут Мор понял, что произошло. Цыган искал, где бы укрыться от дождя, забежал сюда, под навес, и, сам того не ведая, давил спиной на звонок.
С неистовым чувством облегчения Мор прижал руки к лицу. И тут же в нем поднялся гнев на цыгана за то, что тот заставил его пережить такой страх.
– Из-за вас проснется весь городок, – прошипел он. – Вы жмете на звонок. Вы не слышите? – Голос его звучал странно после наполненного ужасным предчувствием молчания.
Цыган ничего не сказал. Он не сводил глаз с Мора. Потом не торопясь зашагал по дорожке. Струи дождя безжалостно поливали его черноволосую голову.
Мор затворил дверь. Побежал в кухню. Рейн, наверное, уже далеко ушла. Он выбежал из кухни и почти столкнулся с ней. Она ждала у двери. Он потащил ее назад в дом и сжал в безумных объятиях.
– Мор, Мор, что случилось? – На ее лице все еще отражался испуг, намокшие волосы облепили лицо.
– Это нелепость, нелепость. Мы зря испугались. Это цыган. Тот, что был в лесу. Он спрятался под козырьком и нажал спиной на звонок. – И, прижимая ее к себе, он рассмеялся беспомощно, отчаянно и горько.
– Я так перепугалась!
– И я тоже! – Он все еще смеялся, почти истерически, держа ее в объятиях.
– Мор, ты дал ему денег?
– Нет. Разумеется нет. Я так на него разозлился.
Рейн освободилась из его рук.
– Пожалуйста, пожалуйста, дай ему денег. Если бы мы тогда дали ему денег, он сейчас не пришел бы. – В ее глазах застыл настоящий ужас.
Мор почувствовал, как холодок пробежал у него по спине.
– Ты хочешь, чтобы я сейчас за ним побежал? Он, наверное, еще не ушел далеко.
– Ступай, пожалуйста. Я знаю, что это глупо, но ступай.
Мор пошел в коридор, набросил плащ поверх пижамы, обулся. Набрал монеток и вышел из дома.
Утро встретило его зябким тревожным молчанием. Дождь монотонно лил с белесого неба. Было около шести утра. Выйдя на дорогу, он посмотрел вдаль, потом обернулся. Цыгана нигде не было видно. Он прошел немного и повернул на дорогу, ведущую к полям. Намокшие туфли звучно шлепали по лужам. И тут впереди, шагах в тридцати, он разглядел цыгана. Мор догнал его и тронул за плечо. Цыган обернулся.
– Извините, – произнес Мор. Неожиданная робость охватила его. – Надеюсь, вы не откажетесь взять это. Прошу прощения за то, что обошелся с вами так невежливо. – И он протянул монеты.
Мужчина смотрел на него. На нем было поношенное, доходящее до щиколоток пальто с поднятым воротником. В форме облепленной мокрыми волосами головы угадывалось что-то восточное. Лицо его было непроницаемо. Ни удивления, ни тревоги. Он смотрел на Мора так, как смотрят на какую-то вдруг возникшую незначительную помеху. И Мор догадался, что перед ним, возможно, глухой. Этим объясняется и его странный взгляд, и то, почему он не слышал звонка. Не обратив внимания на протянутую руку, цыган повернулся и тем же ровным шагом продолжил свой путь к полям. Отяжелевшие от влаги полы макинтоша хлопали его по ногам.
Мор смотрел ему вслед, пока тот не скрылся из виду. Потом медленно побрел назад. Он был до глубины души потрясен – и кошмаром звонка, который все еще не умолкал в его ушах, и немотой цыгана. Он тут же решил, что лучше не признаваться в подобных чувствах. Он шел назад сквозь холодный дождь и неподвижность. С каждой минутой света прибавлялось, но оттенок его оставался все таким же мертвенным. Дождь все лил и лил. Но он слышал только свои шаги. Спящие дома окружали его. Он прошел через палисадник и, войдя в дом, обнаружил Рейн в коридоре.
– Ты дал ему денег? – в тревоге спросила она.
– Дал.
– Что он сказал?
– Пробормотал что-то вроде «спасибо» и ушел.
Рейн вздохнула, и он снова обнял ее.
Он увел ее в гостиную, задернул занавески и налил бренди.
– Детка, ты провела ужасный час. Мне так больно. Я виноват. Выпей.
Рейн села на софу, держа стакан, а Мор опустился на пол и положил голову ей на колени. И так они сидели долгое время.
Именно эту картину и застала Нэн, когда двадцать минут спустя вошла в гостиную. Она прошла через входную дверь, которую Мор забыл закрыть. Стук дождя помешал влюбленным расслышать шаги. Они увидели ее, только когда она появилась в дверях.
Мор первым осознал, что случилось. Он осторожно отстранился от Рейн и встал. Он уже собрался сказать что-то, но Нэн повернулась и, пробежав по коридору, выскочила на улицу.