— Нет. Поздно что-то менять.
— Но ведь все равно глупость! — в сердцах проговорил Антип. — Ты же не веришь, что сработает?
Настя обернулась (на фоне светлого квадрата окна ее хрупкий силуэт показался Антипу зловещим).
— Через несколько часов мы об этом узнаем, — просто сказала она.
Возразить Антипу было нечего.
Мария взглянула на собравшихся ребят. Здесь была вся ее группа, за исключением Насти Горбуновой. Виктор Бронников — высокий, широкоплечий, белокурый красавец с лицом римского патриция и холодным взглядом. Темноволосый красавчик Стас Малевич и его неизменный спутник Денис Жиров, румяный, конопатый, похожий на циркового силача. А вот Эдик Граубергер — кудрявые волосы, маленькая кучерявая бородка, рассеянные глаза за толстыми стеклами очков. И, наконец, красавица Вика. Она единственная из всех смотрела на Марию с искренним и нетерпеливым любопытством. По-видимому, девушке не терпелось сыграть Офелию.
Но начали они с обсуждения другой сцены — встречи Гамлета с призраком.
— По-моему, говорить стихами глупо и несерьезно, — с ходу заявил Виктор Бронников.
— Глупо? — удивилась Мария.
— Он хотел сказать: неправдоподобно, — вступился за одногруппника Эдик Граубергер и вдруг предложил: — А давайте попробуем сыграть то же самое, но прозой?
Мария усмехнулась.
— Прозой? Что ж, валяйте. Любопытно будет посмотреть, как у вас получится.
Эдик Граубергер и Виктор Бронников вооружились книжками и приступили. Граубергер поправил пальцем очки, сделал страшное лицо и завыл:
— У-у-у!
— Кто ты? — нахмурившись, спросил его Бронников.
Граубергер тоже сдвинул брови и грозно прорычал:
— Я — призрак твоего отца. По ночам я скитаюсь по улицам, а днем горю в адском огне. Так будет до тех пор, пока все мои грехи не выгорят дотла! К счастью для тебя, мне запрещено рассказывать тебе о загробном мире. А если бы я тебе рассказал, ты бы поседел от страха!
— Ты точно призрак моего отца? — деловито осведомился Бронников.
Эдик Граубергер кивнул:
— Да. И я хочу с тобой поговорить.
— О чем?
Граубергер приосанился и торжественно изрек:
— Я умер не своей смертью. Меня убили. И теперь ты должен отомстить за меня!
Бронников выкатил на него удивленные глаза, присвистнул.
— Тебя убили? Но кто? Скажи, кто это сделал, и я отрежу ему уши.
Граубергер усмехнулся:
— Вижу, ты готов для мести. Так вот, знай: меня убил мой родной брат! Он же — твой дядя.
— Что? Мой дядя?
Граубергер кивнул:
— Да. Он убил меня, чтобы стать королем и переспать с моей женой. Мерзавец давно уже неровно к ней дышит.
— Я не верю своим ушам!
— Тебе придется поверить. — Граубергер поежился и с опаской глянул по сторонам.
— Что с тобой? — взволнованно спросил его Бронников.
— Ветром утренним пахнуло. Надо торопиться. Отомсти за меня, сын. Не дай постели датских королей служить кровосмешенью и распутству!
Виктор подумал, кивнул и вдруг спросил:
— А как поступить с мамой? Ее я тоже должен…
Граубергер отрицательно мотнул головой:
— Нет. Ей хватит и мук совести. А теперь мне пора. Солнце уже всходит. Прощай, сын! И помни, что я тебе сказал!
Эдик Граубергер опустил книжку и весело взглянул на Марию.
— Ну, как?
— Терпимо, — улыбнулась Варламова.
Виктор Бронников тоже опустил книжку.
— Мария Степановна, — заговорил он со своей обычной холодноватой вежливостью, — а вам не кажется, что в пьесе много неточностей?
— Ты о чем? — не поняла Мария.
— О том, что Гамлет действительно больной и несчастный человек. Ему кажется, что он прикидывается сумасшедшим, но он на самом деле сумасшедший.
В реплике Бронникова не было никакой озлобленности. Он просто высказал свою версию понимания истины, его глаза смотрели не мигая.
— Сумасшедший, который считает себя здоровым человеком, изображающим из себя сумасшедшего? — Мария прищурила серые глаза. — Это что-то новое. Не мог бы ты объяснить свою мысль?
— Пожалуйста, — пожал плечами Виктор. — Судите сами: Гамлет своими глазами увидел призрак отца. И не просто увидел, но внимательно его выслушал и тут же бросился выполнять его просьбу. А спустя несколько страниц Гамлет вдруг начинает рассуждать об «ином мире, откуда нет возврата». Что значит «нет возврата», когда он сам — своими глазами — видел своего умершего отца?
— Да… — озадаченно пробормотала Мария. — Я как-то не обратила на это внимания.
Виктор взглянул на нее снисходительно.
— Есть и другие неточности. Но дело даже не в них. Знаете, что меня больше всего бесит?
— Что?
— Гениальным литературным произведением считается пьеса, герой которой — сумасшедший. То есть — неполноценный.
— Ну и что? В наше время на экранах и театральных сценах полно неполноценных героев.
— В том-то и дело. В наше время неполноценность становится нормой. Даже более того — образцом для подражания. Вспомните фильмы, которые получают «Оскара». Они же все об инвалидах и ненормальных.
Мария пожала плечами.
— Бывают не только физические или психические уроды, бывают еще и уроды нравственные.
— Чушь, — скривился Бронников, — выдумка. Мораль — всего-навсего свод правил, которые выдумали люди. Завтра они выдумают что-нибудь другое.
Мария поняла, что без тяжелой артиллерии в споре не обойтись.
— А как насчет нравственного императива, о котором говорил Иммануил Кант? Если мне не изменяет память, философ считал, что представление о морали дано нам с самого рождения. По-твоему, Кант не прав?
— Бывают не только врожденные достоинства, но и врожденные болезни, — небрежно бросил Виктор. — По-моему, Кант сморозил глупость. От нее один шаг до признания существования Бога.
— А ты не веришь в Бога?
— Я не нуждаюсь в этой гипотезе.
— Достоевский где-то написал, что если Бога нет, то можно людей резать.
Виктор взглянул на нее холодно:
— Мария Степановна, мы слишком далеко ушли от Шекспира. Что касается пьесы, то я настаиваю на своей точке зрения: только идиот может считать ее гениальным творением.
— В таком случае я — тот самый идиот, — с улыбкой сказала Мария. — Давайте продолжим репетицию…
Глава 3
После репетиции домой никому не хотелось, решили пойти в сквер — потусоваться, попить пива. Местом для тусовки выбрали один из фонтанов. Расселись на парапете и открыли банки.
— Однако прохладно сегодня для пива, — поежился красавчик Стас.
— Если хочешь, иди домой, — отозвался своим обычным холодноватым голосом Виктор.
Стас хмыкнул.
— Не самая лучшая альтернатива.
— Тогда пей и не возникай.
Пиво было прохладным и вкусным. Громила Жиров закурил сигарету.
— Черт, как домой неохота. Приду — опять начнется: покажи конспекты, покажи конспекты…
— Твои родители все еще не теряют надежды их когда-нибудь увидеть? — насмешливо осведомился Стас. — Вижу, четыре года их ничему не научили.
Жиров гоготнул, глубоко затянулся сигаретой и выпустил изо рта лохматое облако дыма. Порыв ветра отнес его в сторону и развеял в воздухе.
— У каждого свои проблемы, — меланхолично заметил, сверкнув очками, Эдик Граубергер. В одной руке он держал банку с пивом, а другой прятал в шарф свою русую бородку. — У меня другая история. Стоит достать книгу, как папаша начинает ныть: иди погуляй, иди развейся, прошвырнись по городу… Делать мне больше нечего, как по улицам шляться! А однажды всучил мне двести баксов, чтобы я сходил в публичный дом. Представляете?
Красавчик Стас подмигнул Жирову и сказал:
— Эдик, все знают, что женскому белью ты предпочитаешь тонкое кружевное белье своего сознания.
Вика хихикнула. Эдик Граубергер уставился на нее через толстые стекла очков.
Очкариком Граубергера сделала травма, произошедшая с ним на первом курсе, — тогда он был уверен, что влюблен в Вику, и, чтобы доказать ей свою любовь, решил пройти по парапету смотровой площадки. Для смелости он выпил сто граммов водки, и алкоголь, мягко ударив в голову, сыграл с ним дурную шутку. Эдик свалился с парапета и катился по склону пятьдесят метров, пока не ударился головой о ствол дерева. От сотрясения мозга он полностью оправился, а вот зрение у него упало. Помимо стопроцентного зрения, тот страшный удар избавил Эдика от многих иллюзий, одной из которых была любовь.
Перехватив взгляд Граубергера, Вика кокетливо спросила:
— Эдик, а у тебя когда-нибудь была женщина?
— Ты имеешь в виду секс?
— Угу.
Эдик качнул кудрявой головой и невозмутимо ответил:
— Нет.
— Почему?
— У меня на это нет времени.
— Ну ты уникум! Сколько тебе — двадцать один?
— Девятнадцать, — ответил Эдик. — Я окончил школу в пятнадцать лет.
— Девятнадцать лет — и все еще девственник. Кому скажи — не поверят. Слушай, а может, ты импотент?
Граубергер вновь покачал головой:
— Нет.
— Чем докажешь?
Эдик прищурил глаза, поставил банку пива на парапет и принялся невозмутимо расстегивать ширинку.
— Ты что? — удивилась Вика.
— Хочу тебе доказать.
Вика наморщила нос:
— Дурак. Я же пошутила. Прекрати немедленно!
— Как скажешь, — пожал плечами Граубергер и застегнул ширинку.
Несколько секунд парни сидели молча. Первым прыснул Стас. Его поддержал Жиров. Эдик тоже залился смехом — тонким, звенящим. Глядя на них, засмеялась и Вика.
— Ох, мальчишки, какие же вы кретины! — смеясь, приговаривала она.
Не смеялся только Виктор. Он отхлебнул пива, подождал, пока все успокоятся, и спросил:
— Как вам Варламова?
— У нее абсолютно нет вкуса, — ответила Вика. — Даже не верится, что когда-то она была актрисой. Не понимаю, как можно довести себя до такого состояния?
— Видимо, были причины, — лениво проговорил Эдик Граубергер и отхлебнул пива.
— Интересно, сколько ей лет? — задумчиво проговорила Вика.