— После гибели Сабурова Настя Горбунова поджала хвост, — продолжил он. — Она все еще хотела стать «сверхчеловеком», но предпочла не настаивать. И вместо открытых угроз придумала цирк со спиритическим сеансом. Я подумал, что будет весело, но несчастная дуреха пошла гораздо дальше, чем я рассчитывал. Фокус с материализацией Сабурова в углу комнаты был почти шедевром.
— Спиритический сеанс — не ее идея, — сказала Мария.
Веки Бронникова настороженно дрогнули.
— А чья? — быстро спросил он.
— Коли Сабурова.
— Вот как… — неопределенно проговорил Виктор. — Странно, но это ничего не меняет.
«Это меняет очень многое, — подумала Мария. — Только тебе пока невдомек».
После пламенного монолога Виктора о войне между чудовищами и людьми Варламова чувствовала себя разбитой. Ей нужно было за что-то зацепиться мыслью, чтобы хоть как-то поколебать уверенность Виктора в собственных доводах. Пересилив себя, она заговорила:
— В концлагере Дахау заключенных загоняли в ледяную воду, а потом заставляли пленных женщин, привезенных из концлагеря Равенсбрюк, заниматься сексом с замороженными, почти мертвецами. А еще там проводили эксперименты по выяснению воздействия на человека перепадов давления. От резких перепадов у пленных разрывалась грудная клетка, и нацистские врачи наблюдали, как долго продолжает биться сердце в лопнувшей груди.
— Зачем вы мне это рассказываете?
— В Бухенвальде заключенным отрезали половые органы и пересаживали их животным. Просто так, любопытства ради. Там же цыганским и еврейским детям ампутировали руки и ноги без наркоза — чтобы проследить, насколько высок болевой порог человека.
— Перестаньте! — Виктор гневно сверкнул глазами. — Я уже говорил вам, что мы — не фашисты.
— Нацистские врачи тоже считали себя гениями. Они были уверены, что действуют ради будущего человечества.
— Хватит нас равнять! Вам наша цель кажется дикой. Но в чем же тогда смысл человеческой жизни, если не в стремлении к совершенству?
— Жить, любить… Растить детей, радоваться солнцу, болтать с друзьями…
Бронников усмехнулся.
— Обычные банальности мелкого разума, — небрежно проговорил он. — Я лучше умру, чем стану рассуждать так же, как вы.
Виктор повернулся к стене и взял со стеллажа флакон и марлю. Повернулся, откручивая флакон, к пленнице и взглянул на нее спокойным и холодным, как у палача, взглядом.
— У меня в руке эфир, — объяснил он. — Мне придется вас усыпить.
Марии понадобилась вся ее сила воли, чтобы заставить голос прозвучать спокойно:
— Зачем?
— А вы думали, шоу закончилось? — Виктор усмехнулся. — Нет, это была только первая часть.
— Что ты задумал?
— Не скажу. Но обещаю — скучно не будет.
— Еще не поздно остановиться. Если ты добровольно во всем сознаешься…
Виктор вылил немного эфира на марлю, склонился над Марией и приложил марлю к ее лицу.
В комнату вошел Эдик Граубергер. Он взглянул на Марию и поправил пальцем очки.
— Не согласилась?
Виктор покачал головой:
— Нет.
— Так я и думал. Будем действовать по плану?
— Да.
— Надеюсь, ты сознаешь весь риск?
— Конечно. Но серьезного повода для беспокойства нет. Никто ничего не сможет доказать. Я все предусмотрел.
— Надеюсь, что так, — отозвался Граубергер, разглядывая спящую Марию. — А она ничего.
Бронников прищурил голубые глаза и сухо заметил:
— На любителя.
— Нет, правда. В ее лице что-то есть… Она похожа на Жанну Д’Арк. Только уставшую и постаревшую. Ты позвонил Наставнику?
— Еще нет.
Граубергер снова взглянул на спящую Марию.
— Ты оставишь ей трость? — спросил он.
Виктор отрицательно качнул головой:
— Нет. Она ей больше не понадобится.
— Тогда подари ее мне. — Эдик облизнул губы и пояснил: — На память. Ты же знаешь, как я сентиментален.
Виктор пожал плечами, как бы говоря: ничего не имею против.
Мелкий моросящий дождь, казалось, пробрал ее холодом до самых костей. Впрочем, во всех ощущениях было что-то странное и искусственное — как будто она не испытывала холод, а читала о нем в какой-то книге. Кожа, безусловно, принадлежала ей, но словно отслоилась и омертвела, и каждое касание дождевых капель доходило до нервных окончаний не сразу, а чуть спустя.
Открывать глаза очень не хотелось. Но все же Мария сделала попытку приподнять тяжелые вялые веки. И обнаружила, что лежит под деревом, неподалеку от остановки автобуса. Она лежала на мокрой траве и смотрела на поток машин, неторопливо скользящий по ночной дороге. Гудели сигналы автомобилей, а желтое ожерелье фар тянулось цепочкой вдоль тротуара.
Мария не делала попыток встать, ей это просто было ни к чему, но попробовала осознать свое положение: как она здесь очутилась? И зачем? Однако мыслительные усилия были слишком трудными для ее одурманенного разума, и она оставила их.
Варламова снова закрыла глаза. Лежать так, с закрытыми глазами, было приятно и легко. Никаких проблем и забот, никакой спешки. Положение портил лишь моросящий дождь, прикосновения которого становились все холоднее и болезненнее.
Но всему на свете приходит конец. Пришел конец и ее блаженной дреме. Чей-то резкий, грубоватый голос окликнул ее:
— Девушка, вам плохо? Что с вами?
Но Мария и тогда не расстроилась. Открыв глаза и увидев перед собой двух мужчин в форме, она лишь улыбнулась им — смутной, наркотической улыбкой.
Лицо одного из мужчин показалось ей вытянутым, как у коня, и она тихо засмеялась. Мужчина, нахмурившись, сказал своему спутнику сердито:
— Ну-ка, Палыч, посвети ей в лицо.
В глаза Марии ударил лучик карманного фонарика. Она зажмурилась и забормотала что-то вроде банального «мужчины, перестаньте… как вам не стыдно». В голове пронеслась мысль, что, вероятно, теперь, после таких слов, ее примут за пьяную проститутку.
— Наркоманка, — выдохнул грубоватый мужской голос. — Третья за сегодняшний вечер.
Кто-то бесцеремонно закатал рукав ее плаща. Потом другой. Один из мужчин присвистнул.
— Да на ней же места живого нет! Палыч, давай ее в машину!
И тут Марию объял ужас. Сейчас ее поднимут с земли, и сказка закончится. На голову снова свалится гора проблем, и жизнь, та самая жизнь, которая только-только начала налаживаться, снова превратится в кошмар.
— Нет! — в отчаянии пробормотала Мария, силясь вырвать руки. — Нет, я не хочу… Оставьте меня…
Но попытка ее сопротивления была пресечена.
— Давай-давай! — рявкнуло у нее над самым ухом. — Шевели ногами!
Мария ступила больной ногой и вскрикнула.
— Не ори, — грубо осадил ее один из мужчин.
— Куда вы меня… ведете? — хрипло спросила Мария.
И услышала в ответ насмешливое:
— На курорт.
Впереди мигала огнями милицейская машина. Взглянув на нее, Мария подумала, что самым лучшим выходом из положения сейчас будет потерять сознание. И мозг мгновенно среагировал на решение, словно только и ждал сигнала. Сознание Марии затуманилось, и она провалилась в небытие.
Первым, что Мария увидела, когда пришла в себя, было гладкое лицо доктора Иевлева. Увидев, что пациентка приоткрыла веки, врач прищелкнул несколько раз пальцами у нее перед глазами, улыбнулся и сказал своим хорошо поставленным баритоном:
— Давно не виделись, Мария Степановна.
Она молчала.
— Как вы себя чувствуете?
«Отвратительно», — хотела ответить Мария, но язык ее не послушался, и получилось что-то неразборчивое.
Доктор еще несколько секунд изучающее вглядывался в ее лицо, после чего констатировал:
— Значит, все-таки сорвались.
— Нет, — совладала наконец с голосом Мария.
— Нет? — вскинул брови врач. — Вы говорите «нет», а ваши вены говорят «да». И состояние ваше далеко от идеального. Не хочу вас пугать, но скоро начнется ломка. Не знаю, как вы ее переживете.
— Это… не я, — пробормотала Мария.
Иевлев лучезарно улыбнулся.
— Конечно, не вы, а ваше подсознание. Та ваша неприятная половина, которую вы вот уже несколько лет пытаетесь держать в рамках.
Мария попыталась приподняться.
— Мне надо… идти.
Доктор Иевлев чуть отклонился в сторону, и в глаза Марии ударил яркий свет ламп. Мария снова обессиленно опустила голову на кушетку.
— Боюсь, вы не до конца понимаете, в какое скверное дело вляпались, — сказал доктор Иевлев. — Вас нашли обколотой, на улице. Но это еще не самое страшное. Самое страшное, что карманы вашего плаща были набиты разного рода наркотиками.
Вот оно что! Они накачали ее наркотиками и положили в карманы всякую дрянь.
— Это Виктор… — хрипло прошептала Мария. — Виктор…
Доктор вздохнул и грустно произнес:
— Кроме того, у вас в сумочке нашли дюжину бланков для фальшивых рецептов. Боюсь, вам не удастся спихнуть вину на подельников, будь они реальными или мнимыми.
В голове у Марии слегка прояснилось.
— Вот, значит, как… — она угрюмо поглядела на доктора Иевлева.
Тот кивнул:
— Да, именно так.
— Но… — Мария сделала над собой усилие и приподнялась. — Что меня ждет?
— Сначала принудительное лечение, а потом… Потом, как понимаю, будет суд.
— Да… — Мария облизнула сухие губы распухшим языком. — Я влипла…
Разговор с врачом вымотал ее, сознание снова начало туманиться. На этот раз никакие усилия не помогли разогнать пелену, и Мария погрузилась в наркотическое беспамятство, из которого ее вывел все тот же холодноватый и резкий, как скальпель, голос Иевлева:
— Мария Степановна! Вы слышите меня?
Она с трудом открыла глаза. Посмотрела на лощеное лицо доктора.
— Вы можете идти? — снова спросил тот.
— Не… знаю.
— Надо попробовать. Сейчас вы отправитесь в больницу.
— В боль… ницу?
Доктор Иевлев кивнул:
— Да. Это специальная больница. Для таких, как вы. Разумеется, вас будут конвоировать два милиционера. Если хотите, я, как ваш лечащий врач, могу поехать с вами.