Аллану я тоже рассказал об увиденном. Позже, дня через два, когда понял, что Гарольда не остановить. Тот выслушал меня, кивнул, произнес: «Хорошо», — и ничего больше не добавил. Он и вправду стал задумчивым и отстраненным, как будто закрылся от всех. Может, дурные вести получил? Я сам видел, как Ворон о чем-то с ним говорил, а перед этим в замок прискакал заляпанный оттепельной грязью гонец.
Контакты с домом были запрещены, но, когда речь идет о первых сыновьях высоких фамилий, то даже такие суровые наставники, как Ворон, скидку делают. Оно и понятно — сегодня ты им отказал, а завтра тебя в этом королевстве прихватила тайная стража или того хуже — орден Истины, обвинила в незаконной волшбе и сожгла наутро от чистой души. Хотя, может, дело и в чем-то другом, не тот человек наш наставник, чтобы такими вещами себе голову забивать.
Так что для меня так и осталось непонятным, то ли Аллан имел в виду: «Хорошо, я сам его убью», то ли: «Хорошо, пусть Гарольд разберется с этим делом». Но переспрашивать я не стал.
Дни бежали один за другим, и моя тревога стала стихать. Гарольд и Мартин на конфликт не шли, попросту игнорируя друг друга и не выказывая желания пустить друг другу кровь. Да и помимо этого мне было за что переживать. Задание, которое мне поручил Агриппа, с места не двигалось, и теперь моя голова болела в основном по этому поводу. Магдалена меня открыто игнорировала, видимо, приняв близко к сердцу то, что я взял перстень Рози, и общаться ни в какую не хотела, хоть я и сделал несколько попыток разговорить ее. Без свидетелей, понятное дело. Но безуспешно.
Рассказать новости Агриппе я тоже не мог — Ворон не пускал меня в Кранненхерст, мотивируя это тем, что там не так уж и много жителей осталось и второго моего пришествия населенный пункт может и не пережить. В результате мои страхи сменились паникой, ведь я так и не добрался до деревни в указанный день, когда миновал месяц с нашей встречи. Весь вечер этого дня я ждал, что кровь в моих жилах закипит и я помру в конвульсиях (я и это слово уже выучил) на глазах соучеников, но обошлось.
А вот Рози меня не донимала. Пару раз мы прогулялись по двору, и она смеялась моим шуткам, пару раз оказывались рядом за столом — и я смотрел на ее пальцы, уже запомнив к тому времени все перстни и камни в них. Словам Аманды я поверил.
И только в начале весны, когда снег стал ноздреватым, небо — пронзительно-голубым, а солнце — невероятно ярким, в одно прекрасное воскресное утро Ворон сказал нам:
— Денек-то какой, а? Прямо душа поет.
— Не только поет, — поддержал его Гарольд. — Она требует дополнительных стимулов для веселья.
— Требует — дадим, — одобрил его слова учитель. — Не всем, а тем, кто в науках на этой неделе себя проявил. Та-а-ак… Ты, Монброн, сразу можешь об этом забыть. Кто извел в среду три доли мандрагоры и думал, что я этого не видел? Кто вместо блуждающего огонька запустил в коридор могильный, и потом половина спальни орала во сне от кошмаров, а вторая уснуть не могла? Кто…
— Понял, понял, — выставив руки перед собой, сообщил Ворону Гарольд. — Я сегодня буду трезв и скучен.
— И еще — при деле. — Ворон захихикал. — Я уж расстараюсь, придумаю что-нибудь. Ладно. Итак, нынче вдохнут весенний воздух Фальк, Ромул, Лили, Пюзан, ле Февр, фон Рут, де Орти… и, и, и… еще Орибье. Развейтесь и повеселитесь.
— Я воздержусь от прогулки, наставник, — отказался Аллан. — Мне и тут неплохо. Я хотел книгу одну почитать из вашей библиотеки.
— Так я могу вместо него сходить, — оживился Гарольд и тут же сник под взглядом учителя.
— То, что кто-то отказался, не означает, что кому-то это право перейдет, — назидательно произнес Ворон. — Все, время пошло. Чтобы к десяти были в замке. А лучше — к девяти. Причем сегодняшнего вечера, а не завтрашнего утра.
Жалко, жалко, что Аллан с нами не идет. Но зато прозвучало имя ле Февр. Магдалены. И она отказываться от права прогулки в Кранненхерст не стала.
Глава 18
Погода была отменная, и даже подтаявший снег, который хлюпал под ногами, никак не портил нам настроение.
— Весна идет, — удовлетворенно шмыгнул носом Фальк. — Люблю весну. Скоро май. В мае хорошо, в мае тепло, светло и пахнет приятно.
— И комар еще не летит, — поддержал его Пюзан, дюжего вида простолюдин, которого все звали не по имени, а по прозвищу. Впрочем, одно не сильно отличалось от другого, поскольку прозвище звучало как «Пузан». — Не люблю комара. Жужжит, спать мешает. Кровушку сосет.
— А я мая боюсь, — вставила свое слово Мари де Орти, стройная кареглазая блондинка, третья дочь графа де Орти, советника славного короля Вильяма Пятого Лирийского. — Ну, инициация и все такое прочее. О-ох!
Она поскользнулась и непременно свалилась бы в лужу, если бы я не успел ее поймать.
— Инициация — это да, — поддержал ее я в прямом и в переносном смысле. — Но тут изменить почти ничего нельзя. Как оно будет, так и будет.
— Не скажи. — Ромул перепрыгнул через лужу. — Можно на нее не ходить. Просто не пойти — и все. Это разрешено правилами, нас силком туда не потащат.
— А в чем тогда смысл? — удивилась Мари, так и не отпустившая мою руку и явно жалеющая, что надела сапожки на высоком каблуке. — Чего тогда мы все сюда приезжали?
По сути, повторялась наша беседа с Амандой.
Впрочем, такие разговоры повсеместно велись все чаще, по мере того как приближалась эта самая инициация.
— Не соглашусь с тобой, де Орти, — впервые с того момента, как мы вышли из замка, открыла рот Магдалена. — Причем полностью. Даже если и не участвовать в инициации, то все равно мы из замка не с пустыми руками уйдем.
— Да ты никак наставника обнести собралась? — без тени шутки спросила Лили. — А не страшно тебе?
— Я в переносном смысле, — сердито ответила ей Магдалена. — Мы все за этот год изменились, что уже немало. Внутренне изменились. Я вот недавно сравнила себя сегодняшнюю и ту, что в конце лета сюда приехала. Разные люди, по сути, выходят.
Ну да, не без этого. Мне ведь тоже такие мысли в голову приходили, и слова мастера Гая я часто вспоминал. Те, что он сказал по поводу моего будущего. Мол, поживешь в баронской шкуре и обратно возвращаться уже не захочешь. Не сможешь. Так оно и есть — не хочу. Мне нравится то, как я сейчас существую, мне нравится ощущать вес шпаги у пояса, и общество, окружающее меня, тоже нравится. И если тогда, в конце лета, я думал о том, что пройдет год — и я смоюсь из этого замка, то сейчас… Я не знаю уже, хочу ли я этого. Что меня ждет там, в мире, кто ждет? Никто. Потому что там я тоже никто. А здесь у меня есть друзья, враги, куча непонятностей и малахольный наставник. Малахольный и мудрый. И дело у меня здесь тоже есть.
А еще не исключено, что я жив только до той поры, пока живу под защитой стен Вороньего замка. Но это — отдельная тема, о которой я очень не люблю думать.
— Ворон — очень добрый человек, — тем временем продолжала свою мысль Магдалена. — Очень.
— Ворон? — Лили даже рот открыла от удивления. — Добрый?
— Представь себе, — тряхнула головой Магдалена, причем так энергично, что чуть меховая шапочка не слетела. — Ты заметила, чем мы занимаемся последний месяц, что учим?
— Всякую всячину, — ответил вместо Лили Ромул. — Лучше спроси, что не учим.
— Вот именно. — Магдалена ловко перепрыгнула лужицу. — Народ, надо будет обратно хотя бы часов в восемь выдвигаться, а лучше — пораньше. Это все вечером подмерзнет, здесь каток будет. Ноги переломаем. Так вот он дает нам огромное количество универсальных знаний, достаточных для того, чтобы никто из нас без куска хлеба не остался. Сами посудите — основы медицины, механики, траволечения, алхимии, работы со стихиями. Даже с драгоценными металлами работать учит. Да чего я вам перечисляю, вы и сами все это проходили со мной вместе. Он закладывает нам в голову базу, и если те, кто при инициации не умрет и не пройдет дальше, окажутся не лентяями и не дураками, они найдут себе место в жизни, причем без особых проблем. Нет, кто-то просто вернется домой, его поругают, простят и все будет как раньше, а Вороний замок останется лишь сном. А остальные? Им ведь дальше жить надо, и учитель дает им шанс. Настоящий шанс. Это ли не доброта и не человечность? Да не обидятся на меня боги, но мои родители для меня сделали меньше за всю жизнь, чем Ворон за этот год. Я их люблю, они очень хорошие, но Ворон — это нечто другое. Большее.
— Если бы я тебя не знала, то подумала бы, что ты в него влюбилась, — заметила Мари и дернула меня за рукав. — Эраст, не беги так быстро. Я не успеваю за тобой. Я же на каблуках!
Да что такое! На мне что, где-то плакат висит: «Оседлай, погоняй и спуску не давай»?
А может, они всегда такие? В смысле благородные? Вон Лили идет себе и ни у кого ничего не просит.
— Нет, — помолчав, ответила Магдалена. — Он, конечно, добрый и мудрый, но очень уж старый.
— Я упиваюсь этим фактом! — Мари засмеялась. — Это шутка была! Нет, ле Февр, ты все-таки и вправду не от мира сего.
— «Вправду»? — не пропустила сказанное мимо ушей Магдалена. — Так кто-то еще считает?
— Какая разница? — покраснела Мари. — Чего ты цепляешься к словам? Фон Рут, ты что не видишь, что меня в лужу тащишь?
Отчего же не вижу? Как раз наоборот, отлично вижу. А лужа отменная — глубокая, холодная, с плавающим в ней снегом. Жалко, что не грязная.
— Все! — не выдержала де Орти, отпустила мою руку и неожиданно громко рявкнула: — Барон Фальк, теперь вы моя опора и защита! Идите сюда!
— Не, — лениво ответил Фальк, бредущий по обочине. — Мне лень.
— Барон! — даже опешила Мари. — Вы же дворянин!
— Я из Лесного края. — Фальк неожиданно мне подмигнул. — У нас народ живет все больше неотесанный, даже дикий, как ты сама недавно изволила выразиться. Врак в этом нет, мы и вправду такие.
Мари ошарашенно посмотрела на удаляющихся нас, захлопала глазами, после изрекла нечто вроде «пфр-р‑р» и, подобрав полы дорогой шубы, пустилась вдогонку.