еще спуститься в долину, а спуск там почти отвесный… впрочем, такому молодцу, как вы, все нипочем, тем более что это, еще раз говорю, единственный ваш шанс на спасение.
– Благодарю, женщина, – горячо отозвался Лакюзон, – спасибо! Но откуда вам все это известно? Вы что, жили в замке Орла?
– Мне известно не только это, но и многое другое, – ответила Маги, – но объяснять, что да откуда, сейчас не время, да и права допрашивать меня у вас нет. Может, как-нибудь потом я сама открою вам то, что скрываю сейчас. Но этот день пока не пришел.
– Можете оставить ваши тайны при себе, – ответил Лакюзон, – я и так вам обязан и еще раз благодарю вас от всего сердца и от имени всех наших.
Вслед за тем, повернувшись к трем своим товарищам, он пожал каждому руку и, преклонив колено перед преподобным Маркизом, обратился к нему с такими словами:
– Я ухожу, так благословите же меня и помолитесь за мою душу и за душу той, которая меня ждет!
Священник возложил руки на благородную голову Лакюзона.
– Ступай, сын мой, – молвил он, – и да благословит тебя всемилостивый Господь! Пусть Он хранит тебя и вернет обратно!
Капитан быстрым шагом удалился.
– Женщина, – сказал тогда преподобный Маркиз, обращаясь к Маги, которая как будто прислушивалась к удаляющимся шагам Лакюзона, – я тоже думаю, что вы не лжете, и, в конце концов, только поверив вам, Жан-Клод Прост решился на это смертельно опасное дело, где ловушки, верно, подстерегают его на каждом шагу. И не сочтите за оскорбление то, что я сейчас вам скажу. Ибо я подчиняюсь законам войны. Ваша жизнь будет зависеть от судьбы капитана – вы останетесь здесь до его возвращения.
– Иным словами, я пленница?
– Да и нет. Обращаться с вами будут самым почтительным образом, но уйти отсюда вы не сможете.
– Ладно, преподобный мессир. Пусть ваше недоверие будет платой за мою доброту, я не в претензии. К тому же Бог всемогущ, и Его воля исполнится скорее вашей.
– Что вы хотите этим сказать?
– То, что говорю, преподобный мессир, и не ищите в моих словах потайного смысла.
Преподобный Маркиз не настаивал – он позвал Железную Ногу.
– Уведите эту женщину, – велел ему священник. – Она оказала нам величайшие услуги и какое-то время останется у нас. Накормите ее, если она голодна, и напоите, если хочет пить, да постелите ей побольше свежей соломы, если она захочет спать.
И совсем тихо он прибавил:
– И чтоб глаз с нее не спускали – ни на миг! Вы за нее в ответе.
Командир горцев увел Маги – через какое-то время она уже лежала в глубине пещеры на соломенном тюфяке и, казалось, спала мертвым сном. Двоим горцам было велено приглядывать за ней, и, повинуясь приказу, они расположились в нескольких шагах от старухи, взяв ее под свой надзор.
V. Замок Орла
Прежде чем последовать вместе с нашими читателями в Замок Орла, о котором уже не раз говорилось с самого начала этой книги, мы вынуждены описать кое-какие особенности здешней местности, чтобы читатель понял, о чем у нас дальше пойдет речь.
От высокой горы, что громоздится над Илайской долиной, начинается хребет, который еще называют вторым Юрским плоскогорьем. Эта самая гора разделяет Илайскую долину и Со-Жирар, один из водопадов Эриссона, и образует громадный уступ, увенчанный округлыми холмиками, меж которых петляет дорога из Мореза в Лон-ле-Сонье.
В начале XIV века Жан де Шалон, дабы защитить Банльейскую обитель и проход к ней – настоящие юрские Фермопилы[44], повелел возвести Замок Орла в той части холмистого горного плато, что лежит слева от дороги.
К подножию скалы, образующей как бы громадную каменную стену, поднимается крутой песчаный откос усеянный мелким булыжником. Слева и спереди от неровной линии, образованной холмами, возвышается скальный выступ, остроконечный и очень высокий, как будто водруженный рукою циклопа, настолько четко он отделен от основной каменной громады.
На этой-то вершине – или игле – некогда и воздвигли главную башню и нарекли ее Игольной.
Человеческая мысль приходит в замешательство, стоит только представить себе, как дерзок был тот, кто первым задумал построить крепость на вершине этой практически неприступной скалы. Жан де Шалон мечтал о недосягаемом месте. И мечта его осуществилась: среди облаков возникла рукотворная цитадель.
Когда строительство закончилось, он назвал свое детище замком Орла, и название это подходило крепости как нельзя лучше: ибо до сих пор единственным владыкой здешних поднебесных высей был орел.
Замок занимал не все обширное плато, венчавшее гору, однако его со всех сторон окружал пояс крепостных укреплений. Прежде чем попасть сюда, надо было одолеть один за другим два подъемных моста и двое сводчатых ворот, защищенных опускными решетками. Главный вход, оснащенный первым подъемным мостом, располагался со стороны деревни Шо-де-Домбьеф. Вторые ворота и мост вели на эспланаду, посреди которой возвышался сам замок – великолепное здание с засаженной высокими деревьями земляной насыпью, сообщавшейся с Игольной башней.
Слева от эспланады, и со стороны дороги, располагалось просторное здание, где размещались латники[45]. Справа и над дозорным путем находилось другое здание, отведенное для берейторов и шталмейстеров, пажей и прислуги.
Судя по руинам всех феодальных замков, сохранившихся до наших дней в графстве Бургундском, главная замковая башня имела квадратную форму. Иголная же башня, быть может, за единственным исключением, была круглая. Впрочем, своей особенностью она была обязана, несомненно, форме скалы, на которой стояла.
В этой башне, довольно высокой, в каждом этаже имелось по одной лишь комнате. С этажа на этаж вела лестница, вырубленная в толще стены. На вершине башни была окруженная зубчатыми стенами площадка, над которой развевался господский флаг, – и с этой площадки, с высоты по меньшей мере полтора тысяч футов, открывался вид не только на долину, по которой струил свои воды Эриссон, но и много, много дальше.
На последнем холме горного уступа размещалась жилая постройка для жен владетелей Замка Орла с их чадами. Окна здания глядели на долину. Поскольку Антид де Монтегю никогда не был женат, эта половина замка скоро пришла в полное запустение. Туда можно было попасть по своеобразному продолжению земляной насыпи, разделенному пополам запирающейся решеткой, которую обычно держали открытой.
Лестница, тоже оснащенная тяжелой решеткой в верхней части, вела во двор между женской половиной и крепостной стеной. Его называли Водосборным двором, потому что когда-то посреди него в скальной породе был вырублен большой водосборник для хранения дождевой воды.
Из женской половины в этот двор, располагавшийся на уровне кухонных помещений, хлебных амбаров и фуражных складов – словом, всех помещений, где хранились подати, – вела узкая, почти сгнившая дверца, некогда заколоченная. Слуги могли попасть на двор за водой для нужд замка по сводчатому проходу, который вел сюда из кухонь и конюшен.
Партизаны-горцы, равно как и все честные люди, с оружием в руках защищавшие свободу Франш-Конте, в душе высоко ценили Антида де Монтегю, владетеля Замка Орла.
И это объясняется просто.
Как мы помним, Лакюзон сказал Раулю де Шан-д’Иверу слова, которые повторил бы любой воюющий за свой край: «Теперь Антид де Монтегю – один из самых влиятельных борцов за свободу Франш-Конте, – говорил капитан. – Из числа его вассалов я пополняю свои партизанские отряды. Это он кормит и оберегает матерей, сестер и дочерей крестьян, взявших в руки оружие».
И Антид де Монтегю действительно все это делал.
Однако большинство добрых селян не разделяли подобное мнение, потому как свою преданность великому делу народного освобождения этот богатый и благородный сеньор выказывал им же во вред.
Да, он поставлял провиант и оружие партизанам капитана Лакюзона…
Да, он набирал в своих владениях и среди своих вассалов людей, которых, отрывая от плуга, силой превращал в солдат…
Да, он заботился о дочерях и женах этих новоиспеченных вояк…
Да, он тысячу раз доказывал свою верность присяге, принесенной Испании, вернее, провинции Франш-Конте, поклявшись до последнего вздоха защищать ее от всяческих злонамерений со стороны Франции.
Однако ж при всем том он увеличил поборы во всех своих обширных владениях, включая оброки и подати, которые ленники были обязаны выплачивать ему натурой.
Все новые подати и десятины каждый божий день прибавлялись к прежним налогам, и без того непосильным.
Его управляющие объезжали округу, перерывая вверх дном все дома до самой последней убогой лачуги, дабы убедиться, что ленники не оставили себе пусть самую малую толику от излишков, причитавшихся хозяину.
Даже опустошительная война не могла служить оправданием для отказов или задержки податей. А потребность в них, казалось, росла вместе с жизненными тяготами.
Нельзя сказать, что вассалам хозяина Замка Орла недоставало чувства патриотизма, вовсе нет. За свободу Франш-Конте они были готовы пожертвовать, притом от всего сердца, последним человеком, последним экю – но все эти повинности кровью и золотом они хотели бы уплачивать добровольно, а необходимость покоряться чужой воле только разбудила в них протест против жестокой тирании и все возраставших непосильных поборов их сюзерена.
Так что, если они и связывали имя Антида де Монтегю с досточтимыми и дорогими их сердцу именами Лакюзона, Маркиза и Варроза, истинных героев и освободителей, то лишь скрепя сердце и непременно с глухим, затаенным ропотом…
Мало-помалу физические тяготы породили всевозможные домыслы. Со временем вокруг Замка Орла возникла странная атмосфера тайны и ужаса. Антид де Монтегю стал неизменным героем жутких рассказов, больше похожих на страшные легенды. Для горцев, охочих до всяких чудес, грозный сеньор сделался героем почти фантастическим, и в деревнях, на вечерних посиделках, люди поминали это зловещее имя всегда с трепетом.