Однако Лакюзон определенно напал на верный след и шел правильным путем. И Господь, который привел его сюда, конечно, не оставил бы его! То же самое сказал себе и капитан – он принялся искать дальше.
Напротив входной двери располагалась еще одна дверь, когда-то прикрытая гобеленом и теперь, когда он весь разъехался, проглядывавшая сквозь его лохмотья.
Лакюзон направился к этой двери и без труда открыл ее. Она вела в длинную анфиладу, опоясавшую всю женскую половину. Молодой человек, не посмев прикоснуться к лампе, огонек которой, возможно, не остался бы незамеченным снаружи, решил взять из очага горящую ветку – вместо факела, чтобы сподручнее было осматриваться в незнакомом месте.
Он уже было двинулся к камину, как вдруг ему почудились шаги на насыпи, за нижним окном.
Он замер, прислушался и скоро убедился, что ничуть не ошибся.
Шаги приближались. Кто-то подходил к лестнице.
Капитана взяло любопытство: ему очень хотелось посмотреть, что будет дальше, но так, чтобы при этом его никто не заметил. Он живо прошмыгнул за кровать с витыми колонками и затаился за полами занавеса. Он едва успел спрятаться в укрытии и тут же услышал, как внизу, напротив лестницы, затворилась дверь и как в здоровенном замке дважды скрежетнул тяжелый ключ.
«Ну-ну, – прошептал он, – жребий брошен… я тут прямо как ласка в голубятне… интересно, чем все это закончится?..»
Тем временем легкие шаги, должно быть, женские, послышались уже на лестнице – с каждым мгновением они становились все ближе.
У Лакюзона бешено заколотилось сердце.
В комнату вошла Эглантина.
Капитан уже хотел было выскочить из своего укрытия и, протянув девушке руки, воскликнуть: «Я здесь, сестра! Вот он я!»
Но чутье заставило его остановиться.
Конечно, в первую секунду Эглантина не сможет сдержать возгласа удивления, радости и волнения при виде своего друга и защитника. А охранник или слуга, что привел ее в темницу, мог быть совсем рядом, и он наверняка услышал бы ее крик. И, вероятно, решил бы узнать, в чем тут дело. В таком случае он поднимется обратно в комнату, и, застав Эглантину в явном смущении, сразу все поймет.
Лакюзону, чтобы все это обдумать, понадобилось куда меньше времени, чем нам, чтобы описать ход его мыслей, так что, не проронив ни звука, он остался там, где стоял.
У девушки был свежий цвет лица, глаза ее сверкали – ничто: ни взгляд, ни походка – не выдавали в ней ни грусти, ни уныния. Эглантина подошла к столику и стала перед ним на колени, потом, взяв в свои маленькие ручки огромную Библию, поднесла священную книгу к устам и страстно поцеловала раскрытые страницы: в ее поцелуе угадывалась и мольба, и изъявление благодарности.
Вслед за тем она поднялась и, спешно пройдя через всю комнату, подошла к окну, у которого уже провела не один час. Ее взгляд, казалось, был устремлен сквозь тьму, а уши словно внимали малейшему дуновению ветра, ничтожному шуму.
Дело в том, что некоторое время тому назад до ее слуха долетели слова простенькой брессанской песенки, которую напевал Гарба, и слова эти, пронзив стены ее темницы, как торжественный гимн, послужили ей сигналом, вселяющим в сердце надежду на избавление.
Верно, аляповатые рифмы, непритязательная мелодия сказали ей совсем не то, о чем на самом деле была эта песня: вместо безвкусных буколик[56], которые пастух напевает пастушке, она совершенно ясно услышала такие слова: «Друзья знают, где вы, они защитят вас, они здесь, совсем рядом с вами… А значит, надейтесь и ничего не бойтесь!»
Девушка сразу ожила и утешилась и с той самой минуты стала ждать, зная наверное, что ожидания ее оправдаются.
Помнится, когда Антид де Монтегю сообщил Эглантине, что ей придется покинуть замок нынче же ночью, ее охватил невыразимый страх. Девушке казалось, что для нее начнутся новые, куда более тяжкие, испытания, нежели сейчас, и что, если она покинет замок, друзья-освободители, возможно, потеряют ее след. Кто знает, смогут ли они вообще когда-нибудь ее разыскать…
Ее смелость, непреклонность перед волей Антида де Монтегю и радость при встрече с Маги, появление которой она истолковала как добрый знак, – все это было результатом стараний Гарба.
Его голос впервые донесся до нее с Водосборного двора.
«Они здесь! – заверяла себя она. – Они придут за мной, раз я сама не в силах прийти к ним…»
С тех пор она не отлучалась от окна, откуда открывался вид на Илайскую долину, хотя левая сторона Игольной башни отчасти и закрывала его.
«Оттуда, да-да, – тешила себя мыслью Эглантина, – оттуда должен прийти новый сигнал. Только бы не пропустить его… Только бы услышать!»
X. Снова вместе
И этот сигнал к освобождению, этот долгожданный призыв прозвучал, но пришел он совсем не с той стороны, с какой его надеялась услышать девушка.
Как только слуга запер наружную дверь и отошел подальше – капитан выглянул из-за полога, за которым прятался, и приглушенным голосом шепнул одно лишь слово:
– Эглантина!
Девушка тотчас обернулась и широко раскрытыми от изумления глазами посмотрела туда, откуда послышалось ее имя.
Она увидела Лакюзона, и от радости у нее затрепетало сердце – ее душа, вся без остатка, в порыве глубочайшей, высшей благодарности обратилась к Богу.
Опасность живо учит осторожности. Эглантина нашла в себе силы не произнести ни звука. Девушка поднесла палец к губам, прося и капитана хранить молчание и, вместо того чтобы броситься ему на шею, вернулась к окну и выглянула наружу, дабы увериться, что слуга убрался восвояси. Убедившись же в этом, девушка закрыла окно и, уступив наконец порыву, переполнявшему ее сердце, кинулась в объятия капитана – положив голову на грудь молодому человеку, она прошептала:
– А вот и ты!.. Вот и ты наконец, мой брат, друг и спаситель!
От прикосновения очаровательной головки и длинных шелковых волос юной красавицы, которую еще совсем недавно он любил скорее как пылкий любовник, чем нежный брат, Лакюзон почувствовал, что у него замирает сердце, его самого охватывает дрожь и кровь в его жилах то стынет, то вскипает.
Но мы уже знаем, что у Лакюзона была железная воля. Он велел сердцу успокоиться, огню в крови погаснуть, а льду – растопиться. В ту же минуту мысли и чувства его улеглись – и теперь наш капитан видел в Эглантине лишь невесту Рауля де Шан-д’Ивера.
– Да, дорогая моя девочка, – ответил он с легкой дрожью в голосе, которая, впрочем, была едва ощутима, – да, это я, твой друг и брат, но пока не спаситель. Прежде чем заслужить это звание, я должен вызволить тебя из Замка Орла.
– А мы сумеем?
– Ну конечно! Я надеюсь и рассчитываю на это! Я же пришел сюда… а кто сумел прийти, тот сможет и выйти – так подсказывает здравый смысл. Хотя дело это, признаться, не из легких.
– Ах, – восторженно воскликнула Эглантина, – капитану Лакюзону по силам все, даже невозможное!
Лакюзон рассмеялся.
– Ты говоришь, как все, дорогая девочка, – заметил он вслед за тем.
– И все вправе так говорить, потому что это правда! – возразила девушка.
– Надеюсь, события нынешней ночи не изменят этой всеобщей веры, сделавшей из меня не иначе как героя рыцарских романов. Надеюсь, удача не изменит мне впервые жизни. С тех самых пор как горец Жан-Клод Прост стал капитаном Лакюзоном, ни одно предприятие так горячо не желал я довести до успешного конца!
– Полно! Уж будь покоен, за твой успех я ручаюсь! Господь на нашей стороне. И нынче вечером я получила тому доказательство… и еще получу, и еще…
Капитан снова рассмеялся, глядя на Эглантину, такую доверчивую и такую восторженную.
– А теперь, дорогая девочка, расскажи-ка мне скорей, что произошло с тех пор, как тебя похитили и как я тебя здесь разыскал.
– Нет, – прошептала Эглантина, опуская глаза, – сперва ты расскажи, что с моим отцом… что с Раулем.
– Отец твой спасен, – ответил Лакюзон, прибегая к благой лжи, дабы избавить девушку от еще больших горестей, – Рауль в Гангоновой пещере вместе с Варрозом и Маркизом… Господь чудом уберег его от почти неминуемой гибели.
– Да будет благословен Господь! Вот видишь, значит, я права, если говорю, что он нам помогает.
– Но ты, ты-то сама?..
– Да что, мне и рассказывать-то почти нечего. Случился пожар, я потеряла сознание. А ты меня спас, так?
– Так. Рауль тоже хотел броситься в огонь, чтобы ему помешать, Гарба и Железной Ноге пришлось удерживать его изо всех сил.
– Я с нежностью признательна вам обоим, – проговорила Эглантина, пожимая Лакюзону руку. – Когда я очнулась, – продолжала она, – прошел, конечно, не один час, потому что было уже темно… какой-то чужак привязал меня к крупу своей лошади и мы куда-то помчались с невероятной скоростью. Мне хотелось кричать – позвать на помощь. А тот тип поворачивается ко мне и говорит: «Только посмей рот открыть, мигом порешу!» Судя по тону, каким он это сказал, я поняла, что он не шутит. Мне совсем не хотелось умирать, я надеялась на Бога и на тебя. И всю дорогу молчала… Потом мы прибыли в Замок Орла, и тут-то я поняла, что попала в руки к Антиду де Монтегю – тот тип доставил меня прямиком к нему.
– В руки к Антиду де Монтегю… – повторил капитан. – Значит, все так и есть: хозяин Замка Орла – изменник!
– Притом самый подлый и презренный, который к тому же кичится тем, что ты об этом и не подозреваешь.
– Что же нужно этому негодяю? Какую выгоду он ищет в предательстве? Верно, думает, что Людовик XIII с Ришелье отдадут ему Франш-Конте! Но виданное ли дело – чтобы сын продал родную мать! Что ж, придется нам поквитаться с вами, сеньор владетель Замка Орла, и расплата вас ждет страшная! Вы кровью за все заплатите!
Вслед за тем, после короткой, исполненной негодования паузы Лакюзон продолжал:
– Но всему свое время. А пока надо бежать отсюда…
– Да-да, бежать… – вторила Эглантина, – но как? Мы здесь под замком, а если и выберемся на эспланаду, то наткнемся на запертые ворота, да и мосты никто не станет ради нас опускать…