Меня тревожила ваша затея, капитан, потому как уж больно опасное дело вы задумали. Я готова была отдать половину из тех дней, что мне еще осталось жить на этом свете, чтобы пойти следом за вами и в случае надобности вам помочь. Сперва я думала попасть в Замок Орла вместе с другими ленниками, что привезли свои подати. Но это была глупая мысль. Ведь каждая собака в округе знает, что за душой у Маги-ведьмы нет ни гроша и расплачиваться ей не за что, да и не с кем. К тому же в своей ненависти ко мне, слепой и беспричинной, крестьяне первые же выдали бы меня, и это еще слава богу, если бы меня просто прогнали с позором…
Тогда я решила походить-побродить вокруг замка и поглядеть на тот опасный проход, о котором я вам говорила. Но днем совать туда нос я не могла, и тогда, решив дождаться ночи, я побрела в Шарезьерский лес и села там под деревом. И вот ближе к вечеру, когда только-только начало смеркаться, я увидела там стычку, о которой и рассказала сеньору де Монтегю. Серых было много – они разбили коников в пух и прах, а преподобного Маркиза захватили в плен… Мне было нипочем его не спасти. И я притаилась под деревом, как мышь. Капитан Брюне – я его сразу признала – со своими подручными прошел в двух шагах мимо меня, и мне было хорошо слышно, как он сказал кому-то из своих: «Вы, лейтенант, примите на себя командование отрядом сопровождения и отведете пленного в ущелье, что пересекает реку близ Клерво. Переправитесь на правый берег, и там вас будет дожидаться человек, который скажет вам пароль… А я покидаю вас: меня к десяти часам будет ждать хозяин. Надеюсь, ночью вас нагнать. А вы глядите в оба! За “красную мантию” отвечаете головой!..»
Засим серые ушли прочь, а капитан Брюне двинулся один в сторону Замка Орла. Понятно, что хозяином, которого он помянул, был Антид де Монтегю – во всяком случае, у меня не было на сей счет ни малейшего сомнения.
Надо сказать, капитан, что я знала про потайной ход в нижней части крепостной стены: он спрятан за кустами, и я частенько видала, как им пользовались Лепинассу и Брюне.
Брюне, само собой, собирался пройти им и в этот раз. У него был ключ от потайной двери, и, если б мне удалось его каким-то образом заполучить, половина дела была бы сделана. Но для этого надо было помешать плуту попасть в замок.
План у меня созрел довольно быстро…
В получасе ходьбы от того места, где тогда находился Брюне, тропинку, как вам, должно быть, известно, капитан, пересекает глубокий овраг, через который переброшен ствол ели – вместо моста.
Я обогнала пройдоху, кинувшись со всех ног напрямки через чащу. Перебралась через овраг, подтянула к себе ствол ели так, чтобы другим концом он едва касался каменной опоры на противоположной стороне провала, и затаилась в траве.
Через пять или шесть минут я услышала, как подошел Брюне. Он весело напевал брессанскую песенку, которую частенько исполняет Гарба. Я обождала, пока он не взобрался на шаткий «мосток», и потом, когда он уже был над серединой оврага, резко рванула ствол на себя.
Брюне дико завопил и вместе со стволом рухнул в овраг.
Я осторожно полезла вниз и там, на дне, увидала, что капитан лежит замертво с проломанным черепом. Я обыскала его и нашла тот самый ключ от потайного хода, через который собиралась попасть в замок.
По дороге туда я все думала, как бы половчее извлечь выгоду из моего положения. Граф Монтегю ждал Брюне… – что если заявиться вместо капитана, сочинив правдоподобную историю, почему пришла я, а не он, и постараться заслужить доверие графа. И я придумала, благо стараться особо не пришлось, – все вышло самым наилучшим образом: сеньор де Монтегю охотно заглотил наживку… Так что теперь, капитан, вы все знаете не хуже моего.
– Значит, – спросил Лакюзон, – вы уверены, что преподобного Маркиза повели в замок Клерво?
– Уверена – по крайней мере, в том, что его должны были передать сиру де Боффремону, чтобы тот присматривал за ним.
– Еще до завтрашней ночи преподобный Маркиз будет на свободе, а Боффремон займет его место – пленника! – воскликнул Лакюзон.
– Позволите, капитан, мне высказать… нет, не совет, а мнение?
– Конечно.
– Ну что ж, поверьте мне и не торопитесь с задуманным: спешка до добра не доведет. Прикиньте, ведь, кроме вас, больше никто не знает, что граф де Боффремон – изменник. Прикиньте, ведь преподобного Маркиза наверняка будут держать не в самом замке Клерво, а в какой-нибудь потайной темнице. Прикиньте, наконец, что у нас есть способ быстро узнать обо всем, что происходит, положась на доверие наших врагов, ведь сеньор де Монтегю самолично вручил мне письмо с кольцом, которые позволят мне приблизиться к сиру де Боффремону.
– Но это письмо нам нипочем не расшифровать!
– Вы что же, думаете, я не догадаюсь о его содержимом по впечатлению, которое оно произведет на того, кому адресовано? Думаете, оказавшись в замке Клерво, я не сумею раздобыть важные сведения?
– Ну да, конечно, а что, если из-за моей осторожности Маркиз угодит на костер, который давеча уготовили Пьеру Просту?
– Не тревожьтесь, капитан, у вас впереди еще целый день. Ежели преподобному Маркизу суждено умереть, то не сейчас и не здесь. Он фигура важная и стоит слишком высоко, чтобы Монтегю дал расправиться с ним каким-то серым и шведам, вместо того чтобы отправить его в качестве живого трофея во Францию.
– Может, вы и правы, – ответил Лакюзон. – Во всяком случае, я ничего не стану предпрнимать, не посоветовавшись с полковником Варрозом, а заодно и с вами, ибо слишком большие услуги вы всем нам оказали.
Разговор шел, пока путники поднимались по крутому склону, что вел в лес Менетрю-ан-Жу.
Вскоре они ступили под мрачный зеленый свод, образованный кронами вековых елей.
Пока наши путники шли по открытым местам, бледный свет, струившийся с небес, худо-бедно помогал им искать верную дорогу; теперь же, в густых сумерках, Лакюзон и Маги, в отличие от их спутника, слишком дорогой ценой обретшего способность видеть в кромешной тьме, боялись сбиться с пути и угодить в глубокие трещины, тут и там встречающиеся на Юрских плоскогорьях.
– Капитан, – сказала старуха, отломив несколько сухих веток, – пусть они будут нам заместо факела. Я пойду первой, чтобы лучше приглядываться к местности.
Лакюзон нарвал сухого мха и чиркнул огнивом. Маги подула на мох, и он тут же занялся зыбким пламенем, от которого подожгли только что сорванные еловые ветки. Вооружившись самодельным факелом, женщина двинулась вперед, водя над головой этим смоляным светочем, от которого тянулись вверх длинные, извивающиеся нити белого дыма.
Только теперь Лакюзон мог впервые приглядеться к своему спутнику.
Черты лицо у незнакомца были безупречно правильной формы, хотя само лицо было бледным, как у мраморной статуи, и седые волосы и борода лишь едва оттеняли эту мертвенную белизну.
Вдруг капитан вздрогнул и в изумлении всплеснул руками.
– Что с вами? – спросил незнакомец, заметив его странный жест.
– Мессир, – проговорил Лакюзон, – два часа назад в том каземате, где вам пришлось целых двадцать лет прождать своего освободителя, вы назвали меня по имени… Не угодно ли вам, чтобы теперь я назвал ваше?
– Мое? – удивился незнакомец. – Да откуда же вам его знать? Я и сам-то почти забыл его.
– Какая разница, откуда, главное – знаю!
– Быть того не может, – ответил незнакомец. – Только Господь Бог да владетель Замка Орла помнят теперь это имя. Ибо оно принадлежит человеку, которого больше не существует.
– И главе рода, который может снова зацвести! – тут же возразил капитан. – Человеку, живому и крепкому, память о котором не изгладилась в благородных сердцах местных жителей. И человек этот – франш-контийский барон Тристан де Шан-д’Ивер.
Незнакомец застыл как вкопанный и устремил на Лакюзона взгляд, исполненный глубочайшего удивления.
– Неужто сам Господь, – пробормотал он, – начертал это имя на моем испещренном морщинами лбу?
– Может, и так, – согласился капитан.
– Не понимаю вас…
– Я вам все объясню, мессир, но только позже. А пока я жду от вас обещанных признаний. Я заслужил право услышать рассказ о ваших мытарствах.
– Это будет долгий рассказ, – ответил старик, которому отныне мы вернем его настоящие имя и титул, – и если б не один странный и жуткий случай, похожий скорее на сон, чем на явь, не привнес горькое разнообразие в тяжкие муки двадцатилетнего заточения, его можно было бы передать несколькими словами: я страдал столько, сколько не дано ни одному человеку на свете… Ну что ж, слушайте, и, когда услышите, вы поймете, откуда в сердце моем взялась эта неугасимая ненависть и как она крепла… поймете, почему я готов с радостью отдать не только оставшуюся часть моей жизни в этом мире, – ведь это сущий пустяк! – но и долю своего счастья в мире ином, лишь бы достойно отомстить Антиду де Монтегю!..
XVII. Тристан
После его последних слов ненадолго наступила тишина, а потом барон Тристан спросил капитана:
– Что вы обо мне знаете?
– Я знаю только слухи, распространившиеся по округе после пожара в замке Шан-д’Ивер, и больше ничего. Как и многие, я всегда считал, что в ваш замок ударила молния и вы погибли в пожарище вместе с единственным вашим сыном. Однако теперь у меня есть серьезные основания судить иначе. Там, где прежде я усматривал злую волю случая, отныне я вижу двойное злодеяние: убийство и поджог, – и в том, и другом душа моя и совесть обвиняют Антида де Монтегю.
– Можно узнать, что же так сильно повлияло на ваши суждения?
– Скоро узнаете, мессир, а пока, умоляю, ни о чем меня не спрашивайте!
– Однако ж вы верили в мою смерть?
– Так же твердо, как если бы своими глазами видел ваше тело.
– Почему же?
– Одному старому слуге показалось, что он видел ваше окровавленное тело в горящей кровати.
– Но в таком случае, капитан, как вы могли догадаться, кто я такой? Старик, возможно, меня и признал, но вы-то сами тогда были ребенком… Нет, здесь есть какая-то загадка, и постичь ее я пока не в силах.