– Нет-нет, мне хватит сил дотянуть до грота. Идем…
– Сперва надо избавиться от головорезов, которые дышат нам в затылок, а то они наведут на нас остальных… Так что, пока их мало, справимся с ними запросто.
– Ладно, – согласился Варроз, вынимая шпагу.
Лакюзон уложил тело Пьера Маркиза на землю и спрятался за ивой. Полковник и Гарба сделали то же самое… и не успели серые выбраться из воды, как наши друзья разом набросились на них.
Трое головорезов тут же рухнули наземь – и больше не встали. Двое из них были убиты, а третий – смертельно ранен.
– Теперь, полковник, – продолжал Лакюзон, – в грот, да поскорей!
XXXII. Грот
Варроз, едва держась на ногах, собрался с духом и оперся на Гарба, пока Лакюзон взваливал себе на плечи свой груз, и, продираясь сквозь мрак, они втроем двинулись к скалам, где располагался грот.
Покуда они вот так отступали, серые переправились через реку по Пильскому мосту и бросились дальше вдоль берега.
Подойдя к тому месту, где думали встретить своих товарищей, они принялись их звать.
И в ответ услышали стон.
Пошарив впотьмах, они наткнулись на двоих убитых, а потом на третьего – он, приподнявшись из последних сил, прошептал:
– Варроз… это Варроз…
– Что ты сказал? – воскликнул главарь. – С ними Варроз?
– Да.
– А ты почем знаешь?
– Они назвали его полковником, а еще помянули какой-то грот…
С этими словами серый повалился навзничь – и отдал душу дьяволу.
– Этого просто быть не может, – продолжал меж тем главарь. – Как Варроз мог оказаться здесь, да еще в такой час, да без охраны? И про какой такой грот они говорили?..
– Ну да, – заметил кто-то из его подручных, – грот действительно есть, я знаю. Он дальше, в скалах, под Шан-Сарразеном… лакюзоновы коники там часто прячутся.
– Но тогда… – спохватился главарь, напряженно шевеля мозгами, – тогда, ежели один из них Варроз, двое других наверняка Лакюзон собственной персоной и Маркиз… А коли так, нам здорово подфартило! Один из них ранен… их трое, а нас двадцать семь… мы сладим с ними в два счета. Но сперва поищем грот.
И серые тоже бросились к скалам.
Грот, где Варроз, Лакюзон и Гарба думали укрыться, – в Юрских горах он и по сей день известен как Варрозова пещера – располагался в семидесяти-восьмидесяти футах над рекой, вровень с серединой скалы, на которой стоял Шан-Сарразен. Добраться туда можно было по довольно крутой тропинке, едва проторенной козами да пастухами, к тому же местами она пролегала сквозь заросли кустарника, а местами была завалена камнями, обвалившимися сверху.
Вход в грот был узкий и низкий – от силы пятнадцать или двадцать футов в ширину. Он вел в высокую и просторную сводчатую залу, за которой располагался узкий проход во вторую пещеру, тупиковую.
По слухам, когда-то в скале был проход и вел он прямиком в Шан-Сарразен. Но громадная каменная глыба, оторвавшаяся от свода, – сдвинуть ее с места не смогла бы и сотня человек, реши они разом взяться за дело, – напрочь завалила этот проход, если, конечно, он там был на самом деле.
Даже днем, когда все видно, как на ладони, и ничто не мешает подъему, было трудно, скажем прямо, добраться до грота. А посему судите сами, каково пришлось трем нашим друзьям, тем более что один из них нес на плечах тяжесть, а другой был ранен и страдал от невыносимой боли.
Однако, как верно подмечено, твердая воля способна и горы свернуть – и Лакюзон, Варроз и Гарба добрались-таки до заветного грота, ни единым звуком не выдав себя серым, которые шли за ними по пятам.
Что верно, то верно, горцы из повстанческих отрядов не раз прятались ночами в обеих сводчатых камерах грота. Они оставили там кучу соломы. Горба собрал эту солому и соорудил из нее некое подобие ложа, чтобы уложить Варроза.
– Ну как, полковник, вам лучше? – спросил Лакюзон.
– Нет, сынок, страдания мои безмерны, я потерял много крови, и силы оставляют меня… я уже не жилец.
– Во имя неба, полковник, не говорите так!
– Отчего же, коли так оно и есть. Я просил Бога соединить меня с Маркизом, и он, похоже, внял моей мольбе, так что, наверно, придется тебе, бедный мой Жан-Клод, похоронить нас обоих, священника и меня, в одной могиле. Только вот хотел я умереть как солдат, в честном бою, а не в стычке с разбойниками, затравленный, как лис.
– Вы огорчаете меня, полковник. Не смейте думать о смерти! Вы будете жить.
– А я думаю иначе, сынок. Будь сейчас светло как днем, ты бы сам увидел: кровь льет из меня ручьем…
– Мы остановим ее.
– Как?
– Я чем-нибудь зажму вашу рану, перебинтую…
– К чему все это?
Не обращая внимания на полное безразличие Варроза к собственной жизни, капитан оторвал несколько клочьев от своей одежды и как мог зажал страшную рану старика.
Но пуля, раздробив ему плечо, как видно, пробила и артерию – и кровотечение, хоть его и удавалось остановить ненадолго, возобновлялось опять, и повязки снова и снова быстро пропитывались кровью.
Лакюзон, потеряв всякую надежду, в отчаянии уронил голову на грудь и прошептал:
– Боже, сжалься же над нами!
– Как видишь, надежда уходит, бедный мой сын, – проговорил Варроз, – и жить мне осталось до тех пор, пока из дряхлой моей плоти не вытекут последние капли крови. А после, когда вены мои иссохнут, я вверю свою душу Богу, милосердному и грозному, ибо только он один решает исход боя, а я всегда старался служить ему верой и правдой, как добрый христианин… Надеюсь, он откроет мне врата рая своего без лишних вопросов… Я верю… Да и потом, преподобный Маркиз уже там, наверху, по правую руку от небесного престола… уж он-то, верно, замолвит за меня слово, не оставит одного… Ведь сам понимаешь, негоже полковнику Варрозу, Варрозу Франш-Контийскому, идти в ад, чтобы снова встретить этих шведов и серых, а вдобавок Антида де Монтегю, ведь скоро и он будет там… Нет-нет, этому не бывать!.. Так что сделай, как я, сынок, успокой свою душу… Преподобный умер, и я умру, а придет срок, может, очень скоро, умрешь и ты.
Лакюзон плакал.
Он стоял на коленях возле полковника, и губы его едва слышно бормотали:
– Сразу двое… двое за одну ночь. О Господи, за что ты наказываешь нас так жестоко и так поспешно!..
Между тем Варроз продолжал:
– Мне уже не больно… плечо немеет, и рану я больше не чувствую. Только вот спать хочется… я посплю. И это будет последний мой сон, сынок.
– Отец мой… – воскликнул капитан исполненным муки голосом, – отец мой, благословите же меня!
– Ляг рядом со мной на солому и положи мою правую руку себе на лоб. Я хочу так уснуть, и пусть мое благословение витает над тобой, даже когда я буду спать уже вечным сном.
Лакюзон повиновался – полковник как будто забылся сном. С губ его срывался лишь слабый, глухой стон – в такт вдохам обессилевшей груди.
Гарба, держась за рукоятки пистолетов, которые он только что перезарядил, расположился в первой камере грота. Он сидел, привалившись спиной к скальной стене и не сводил глаз с узкого прохода, что вел наружу.
XXXIII. Гомеровский герой
Прошел час или около того.
Луна, быстро спускаясь за горизонт, в конце концов разорвала плотную пелену облаков, затянувшую небо от края до края, и бледное ее сияние упало на площадку перед входом в грот. В бледном лунном свете тьма снаружи казалась еще более непроглядной, чем мрак в чреве грота.
Вдруг ординарец вздрогнул.
Ему послышался слабый шорох, как будто по склону скатился камешек.
«О-о… – пробормотал Гарба, – что бы это могло быть? Может, заяц пробежал или птица ночная крылом за что-то задела, а может, и какой человек…»
В положении наших героев, понятно, это было вопросом жизни и смерти.
Гарба приподнялся и, силясь не дышать и унять учащенно забившееся сердце, прислушался.
Через мгновение шорох повторился.
Где-то совсем рядом с гротом зашевелились кусты.
«Плохо дело, – подумал ординарец, – это может быть только человек, а человек в такое время означает враг…»
Прошло еще несколько секунд.
Гарба снова затаил дыхание.
Внезапно в лунном свете промелькнула смутная тень.
Снаружи, у входа, кто-то замер на месте…
Потом тень наклонилась, снова выпрямилась и почти сразу же исчезла.
В то же время послышался окрик:
– Эй, ребята, сюда! Они у нас в руках! Вот он, вход в их логово.
– Тревога, капитан! – живо выкрикнул Гарба. – Нас обнаружили.
– Я все слышал, – ответил Лакюзон, – а выжидал потому, что не хотел будить полковника.
– Эх, – проговорил тогда угасающим голосом полковник, – я не сплю и пока еще жив… Надеюсь, сон жизни скоро закончится и я умру как солдат… Помоги же мне встать, сынок, и дай мою шпагу.
Поддерживаемый Лакюзоном, наш герой поднялся сперва на колени, потом встал на ослабшие ноги и, опираясь на свою добрую, крепкую шпагу, стал ждать.
Снаружи послышались шаги и голоса – они становились все ближе.
Серые были совсем рядом.
Вскоре синеватые просветы на небе снова скрыло тенью, на сей раз более плотной.
Серые заняли весь проход.
– Ах ты, дьявол! – воскликнул один из них. – Да тут черно, как в печке! И впрямь вход в преисподнюю!.. Запалите-ка ветки, чтоб виднее было…
Совет был правильный – его исполнили незамедлительно. Ветки, сорванные с самшитовых кустов, что росли в расщелинах меж камней, занялись трескучим пламенем – и вход в грот ярко осветился.
В то же самое время серые, несколько человек, согнувшись, заглянули внутрь.
Гарба только этого и ждал.
Он разом разрядил оба пистолета.
Двое серых упали. Остальные отпрянули, взвыв от страха и ярости.
Гарба уступил место капитану, готовому стрелять в любое мгновение, а сам принялся перезаряжать свои пистолеты.
Не усепл он покончить с этим делом, как серые снова пошли на приступ. Наши герои дали залп из четырех пистолетов – на земле остались лежать четыре трупа.