С Владимиром Стрешневым история вышла еще более курьезная. Георгий уже учился на втором курсе училища, и изо всех сил старался не упустить ни дня беззаботной студенческой жизни. И вот однажды ночью, покидая под покровом темноты территорию женского пансиона, он из озорства перемахнул одним прыжком через забор.
Вот только в темноте перепутал направление, и приземлился не на улице, а в соседнем с пансионом дворе гинекологической клиники.
И не на землю, а прямиком на спину Стрешнева, откапывавшего для чародейских нужд свежий абортный материал, и ради скрытности фонарь не зажигавшего.
На следующий день московские газеты в один голос подняли гвалт, что социалисты перешли на новую ступень жестокости, начав террор не только против представителей власти, но и против лечебных учреждений. На первых полосах мелькали фотографии развороченной взрывами кирпичной стены, но к удивлению прибывших следователей Охранного отделения, нигде не осталось ни следа гари, даже наоборот – земля была насквозь проморожена, как посреди лютой зимы. Люди в охранке работали не слишком умные, безынициативные и начисто лишенные фантазии, так что решили не придавать этому значения, а поскольку на месте обнаружился окровавленный картуз, то пришли к выводу, что бомбист подорвал сам себя, и потеряли к делу интерес.
К счастью, в последнем они ошибались.
Чудом ли, удачей или божественным провидением, но Георгий и Владимир ухитрились не только не поубивать друг друга, но и в какой-то момент поинтересоваться друг у друга, а что вообще происходит. Прозвучавшие ответы оказались настолько обескураживающими, что битва угасла сама собой, а незадачливые молодые маги до рассвета лечили ромом душевные и телесные раны. О произошедшем поклялись на вспоминать – обоим было слишком стыдно.
Так и свела судьба Георгия со Стрешневыми – семьей древней, берущей начало во времена Василия III, но небогатой и без притязаний. На них накладывала отпечаток их магия, тонкая и специфическая. Во всей России невозможно было сыскать магов более искушенных в тайнах смерти и посмертия. Она отчасти перекликалась с тем зловещим искусством, что практиковали Летичевы, и хотя друзьями в привычном понимании эти двое стать не могли, но признавали друг в друге нечто родственное.
Стрешневы были мертвы при жизни. Летичевы просто не существовали.
Теперь все трое сидели за картами, и это было больше, чем игрой и встречей старых знакомых. Это была демонстрация. Смотрите, сейчас мы соперничаем, но легко можем объединиться. Подумайте трижды, прежде чем замышлять против нас.
- Ну что, еще пульку? – спросил Горынов.
– Позже, – сказал Георгий и поднялся из кресла. – Ноги что-то затекли, разомнусь немножко.
Он по-прежнему старался не привлекать излишнего внимания, и шел по заполненному гостевому залу с легкостью тени. Маг не вторгался ни в чье личное пространство, не смотрел никому в глаза. Будущая дуэль стала более отчетливой, и маг пытался определить, кто может стать его противником. Он взял еще один бокал, и прислонился к стене, где была тень поглубже.
Первым вероятным оппонентом оказался какой-то полноватый блондин. Незнакомый. Георгий присмотрелся к нему, поднеся поближе к лицу бокал. Очень светлые глаза, широкие, почти монгольские скулы, череп сужается к низу, но при этом несколько угловат… латыш, либо литвин. Литвин скорее. Чего-то неодолимого ожидать не стоит, но и недооценивать нельзя. Особенно потому, что внимательному взгляду открывается тончайшая вязь чар, облепившая блондина, словно обрывки паутины. Настолько тонкая и незаметная, что не всякий сильный маг увидел бы ее, если бы не знал, что искать. Летичев знал – и хотя в ведовских хитростях разбирался неважно, но предположил, что чары действуют на уровне эмоций. Делают жертву более чуткой и обидчивой.
Другая же вероятность обдала Георгия смертным холодом. За этим человеком он следил боковым зрением, не решаясь даже повернуть головы. Тот был мужчина огромного роста, с пышными черными усами и густой шевелюрой. Довольно смуглая кожа выдавала в нем южанина, но определить этнос не получалось. Вдобавок, когда Георгий подошел чуть ближе, то различил в его речи польский акцент. Потомок сарматов, шляхтич? Если так, то он может принадлежать к очень старому роду. Следовало выяснить больше.
Аккуратно лавируя между гостями, Георгий направился к графине.
– О, это вы, – ее улыбка со стороны могла показаться искренней. – Как вам вечер?
– Достойное общество, прекрасное шампанское, жаль только музыкантов не хватает.
– Боюсь, это невозможно, некоторые из моих гостей музыки не выносят. Видела вашу игру. Вы, похоже, давно знакомы с этими господами из Москвы?
– Да, мы много общались, пока были студентами.
– Это довольно необычно. Простите за откровенность, но вы не выглядите птицей их полета.
– Как видите, быть друзьями намного проще, когда нечего делить.
– Вы не предполагали, что вас просто используют?
– Меня? Хорошая шутка. Меня невозможно использовать, потому что с меня нечего взять. Я небогат, не имею особых связей или талантов, а прогноз от меня и так может получить кто угодно за скромную цену.
– Не стоит быть таким категоричным, господин Летичев. Вы уверены, что видя будущее, способны просчитать любые интриги?
– Прошу вас… я не могу посчитать в уме, сколько нужно заплатить за маковый калач в булочной. Последствия контузии-с. Снаряд взорвался всего в десяти метрах от меня. Что мне какие-то интриги?
– И правда, – громыхнул рядом низкий голос. – Что вам какие-то интриги?
Душа ушла в пятки – это меньшее, что можно было сказать сейчас про Георгия. Слегка обернувшись, он встретился глазами с усатым великаном и надеялся, что ему удалось не выказать страха. От этого поляка (поляка ли?) веяло смертью настолько сильно, что сердце готово было попросту остановиться.
– Господин Летичев, позвольте представить вам господина Яцека Томашевского, – графиня из образа радушной хозяйки не выходила ни на миг. – Пан Томашевский – это Георгий Летичев, предсказатель.
– Летичев… – медленно проговорил Яцек, словно пробуя слово на языке, и протянул руку. – Рад знакомству. Вы кого-то мне напоминаете.
– Это немудрено, офицерский мундир в Петербурге не редкость.
– Нет–нет, я говорю об одном давнем знакомом… хотя, наверное, я что-то путаю. Простите, еще раз, как ваша фамилия?
– Летичев.
– Вы родом случайно не из Владимирской губернии?
– Нет, из Томской.
– Тогда прошу меня извинить, я действительно ошибся.
– Не стоит. Мир велик, людей в нем много. Немудрено перепутать.
С каждой фразой и вежливой улыбкой Георгий все яснее понимал, что очень скоро Яцек его убьет. Из небытия постепенно проступало будущее, в котором его разорванный на куски труп украшает собой дорогой паркет. Но в чем причина? Он сказал, что Георгий напоминает какого-то давнего знакомого… Но маг был готов поклясться, что видел этого человека впервые в жизни. Игорь Летичев тоже не упоминал о конфликте с ним, хотя подробно описывал, кому успел за свою жизнь насолить, чтобы сын знал, от кого ждать проблем.
– Вероятно, вас смущают такие расспросы, – Томашевский добродушно рассмеялся. – Я родом из Кракова, шляхтич. Мои предки начали изучать тайное искусство шесть поколений назад.
«Ложь, – решил Георгий. – От начала и до конца – ложь».
Маг седьмого поколения не мог быть настолько опасен. Представлять угрозу – возможно. Быть неизбежной смертью – нет.
– Можно ли чем-то смутить или удивить предсказателя? – риторически вопросил он, удерживая на лице легкую улыбку. – Вы никогда не задумывались, почему так редко маги выбирают эту стезю, несмотря на все соблазны, которые она несет?
– Не задумывался, если честно, – Томашевский был сама деликатность. – Поделитесь своими соображениями?
– Предсказатель постоянно контактирует с тем, что еще не случилось, но случится. И это знание слишком тяжело выносить. Многие пытаются предотвратить предсказанное будущее, но своими действиями только помогают его осуществлению. Других охватывает апатия, ведь будущее наступит независимо от их действий.
– Но вы, как я вижу, все еще в здравом уме.
– Думаю, мне до сих пор везло.
- Везение… мне казалось, предсказатель не должен оперировать такими понятиями. Или же ваше искусство настолько… ослабло?
- Простите, не понимаю, о чем вы говорите.
Томашевский снисходительно улыбнулся. Графиня успела отойти по своим делам, и около камина они остались вдвоем. Георгий на пару миллиметров потянулся к кобуре с револьвером, и в то же мгновение предчувствие смерти заставило его отшатнуться. Он немедленно отдернул руку и Яцек только торжествующе сверкнул белыми зубами.
- Вот уж не думал, что спустя столько веков мне вновь доведется встретиться с отродьем Льета Кровожора, - прошептал он. – В прошлый раз я имел дело с вашими предками… дайте-ка вспомнить… ровнотриста лет назад.
Если до этого Георгию просто было страшно, то теперь страх превратился в ужас. Яцек не просто был абсурдно силен, не просто мог убить его одним жестом. Он знал самую охраняемую, самую жуткую тайну Летичевых, которая и заставила их бежать в Сибирь. И говорил об этом, как о чем-то забавном.
- Три сотни лет, - Томашевский сверлил мага черными глазами. – Словно три дня прошло. Как думаете, господин Летич, какие ощущения испытывает тот, чьи труды разрушили, чьих детей убили, а его самого обратили в горсть пепла?
«Плохо! Плохо! Плохо! Если сейчас он плюнет мне в лицо, у меня не останется иного выхода, как вызвать его самому. И тогда мне конец».
В том, что провокация последует, он не сомневался. Яцек продолжал улыбаться, но излучаемая им жажда убийства не оставляла иного толкования. Нужно было что-то делать. Не остановить удар, нет, но ускользнуть из-под него. Боковым зрением Георгий глянул в зал. Где же этот литвин?!
- Я думаю, это было не слишком приятно, - ответил он как можно спокойнее. – Но оказалось недостаточно, чтобы более не приходить незваным и под чужой личиной. Я не знаю, кто вы такой, и чем вам лично я не угодил, но раз вы осведомлены о некоторых интимных подробностях моей семьи, позвольте кое-что вам прояснить. Тот, кто видит свою смерть, может сойти с ее пути. А тот, кто видит смерть других, может к ней их привести.