– Ну, посмотрим, – пробормотал Элио на иларском, поманил к себе один светящийся шарик и устремился куда-то к ему одному ведомой цели.
Натан пошел за ним, стараясь ступать бесшумно; за его спиной тихо пыхтел Саварелли.
Как оказалось, вдова развернула на заводе то ли ремонтные работы, то начала постройку нового флигеля или корпуса. В одном из цехов у стены были свалены в кучу строительные инструменты, а по полу тянулась прокопанная траншея, на дне которой журчала вода. Джилах сбросил сюртук, шляпу и присел на корточки над траншеей.
– А вот и новшество, – себе под нос сказал юноша. – Она искала воду… и нашла… – Он окунул палец в ручеек, затем облизнул. – Чистая и пресная. Значит, хотела брать ее для пива. Ну что ж, кого она тут потревожила?
Элио сел на пол, достал из кармана сюртука книжку и принялся листать. Бреннон переступил с ноги на ногу, и кардинал сердито шикнул. Но бывшему комиссару оказалось довольно трудно сохранять строго наблюдательную позицию: он привык к тому, чтобы действовать, а не покорно ждать, чем все закончится.
Кроме того, все настойчивее в мозгу зудела мысль о том, что юному джилаху вовсе не восемнадцать, а Саварелли просто накинул ему два-три года, чтобы Натан быстрее согласился. А в результате в опасности может оказаться совсем ребенок.
– Ну ладно, попробуем, – наконец решил юноша, вытащил из корешка книги костяной стилус, встал и принялся чертить на полу вокруг себя некий знак, сверяясь с рисунком.
– Слишком узкий, – чуть слышно проворчал его преосвященство. – Когда он наконец запомнит, что уже вырос!
Когда герон был закончен, Элио оказался в его центре. Он повернулся лицом к траншее, в которой журчала вода, и нараспев произнес заклинание призыва. Натан в нем помнил только строку «явись передо мной!» и понадеялся, что перед мальцом явится не кладбищенский грим размером с медведя.
Герон меж тем мягко засветился, над ним поднялись знаки и слова заклятий, заключив Элио в кокон золотистого мерцания. Журчание воды тоже стало громче, а мерзостный запах нужника вдруг сменился ароматом луговых трав. Юноша стянул маску и сунул ее в карман, едва не задев локтем границу герона.
– Говорил же ему – черти шире! – прошипел Саварелли. – Но нет: я стар, а молодежи виднее!
Вода в траншее плеснула вверх, как в фонтане, перелилась через край и поползла к герону. А затем что-то произошло: воздух будто дернулся, и над водой внезапно появилась девочка футов двух ростом, в белой рубашке, у подола перетекающей в воду. У девочки были длинные золотистые волосы, закрывающие лицо, на макушке – пышный венок из трав. Она чуть покачивалась в воздухе, как призрак, но выглядела при этом совершенно реальной.
– Доброй ночи, сеньора корриган, – сказал Элио. – Спасибо, что пришли.
Девочка подняла голову, и Натан с удивлением понял, что это очень красивая женщина, только крошечного роста.
– Зачем ты звал меня? – спросила она.
– Поговорить, – ответил юноша. – О том, почему вы прокляли пиво и троих людей.
Корриган задумчиво склонила голову набок и облетела герон по кругу, рассматривая Романте.
– А что тебе до них? Ты не из их числа, ты другого рода и чужой земли.
– Я бы хотел обсудить вопрос отмены проклятия.
Она поднялась повыше, чтобы ее лицо было вровень с лицом юноши, протянула руку и тронула стену герона; поморщилась и отодвинулась.
– Эта особь, – неприязненно сказала корриган, – замутила воды моей подземной реки и стала красть мою воду. Воровка и свинья!
– Она не знала, что вода принадлежит вам.
– Знала или нет – какое мне дело? Пока она крадет мою воду и пускает в нее грязь – я буду пускать грязь в ее пиво.
– Вы взяли души троих ее людей.
– Они пили из моей реки, – пожала плечами корриган. – Без моего разрешения. Взяли без спросу – так угощайтесь!
– Мы могли бы решить этот вопрос.
Женщина от удивления воспарила еще выше. Ее волосы затрепетали, как от ветра, но рубашка осталась неподвижной. У Бреннона уже стала кружиться голова от густого аромата трав.
– Она зароет траншею и перестанет брать вашу воду, а вы расколдуете ее пиво, ее людей и не будете впредь ничего портить на ее заводе.
Корриган еще раз облетела герон, рассматривая Элио с возросшим интересом.
– Ты ничего не просишь для себя? – удивленно спросила она. – Почему ты не просишь для себя? Вы, смертные, обычно так и поступаете. Почему ты просишь для нее?
– Благотворительность, – пояснил Романте. – Дама в беде, рука помощи и все такое.
Корриган снова задумалась.
– Ты просишь три вещи, – наконец сказала она и подняла руку, на которой было только четыре пальца и каждый – с четырьмя фалангами; женщина принялась загибать пальцы, складывая их пополам: – Чтобы я расколдовала ее пиво, сняла проклятие с ее людей и не вредила ее пивоварне.
– Да, сеньора.
– Но взамен ты даешь только две: она закопает эту дрянь и не будет красть.
– Закопает траншею, не будет брать вашу воду и не станет ее загрязнять. Получается три вещи за три. Это справедливый обмен.
Корриган поджала губы:
– Она всего лишь исправит то, что сама испортила. Так что это две вещи за три. Если хочешь получить три – дай мне еще одну.
– Какую?
– Черт побери! – прошипел Саварелли. – Нельзя у них спрашивать!
Женщина чарующе улыбнулась:
– Можешь дать мне себя. Только один раз, на эту ночь. Три вещи за три.
Ее рубашка вдруг стала прозрачной, и Элио густо покраснел. Хотя Бреннон сразу же заметил, что ноги прекрасной дамы почему-то заканчиваются ниже колен. Там не было ничего, кроме туманной дымки.
– Я расколдую ее пиво, отпущу души ее людей, оставлю в покое ее завод. А ты заставишь ее зарыть траншею, не трогать мою воду и станешь мне мужем на эту ночь. Три вещи за три.
– Нет, сеньора, я еще слишком молод для брака, – ответил джилах, старательно глядя в пол. – Но вы можете дать мне испытание. Если я его пройду, то мы посчитаем его как третью вещь для трех. Обмен?
– Ладно, – ответила корриган и весело, заливисто засмеялась. – Если доживешь до утра – то я сделаю то, о чем мы договорились. Обмен!
Она хлопнула в ладоши и исчезла. Романте, комиссар и кардинал принялись настороженно озираться в поисках подвоха. Но пока ничего подозрительного не происходило – за исключением каких-то странных звуков, которые доносились со двора, где стояли будки с псами. Сначала это было испуганное поскуливание, затем – непонятный треск и скрежет, который быстро прекратился.
– Не нравится мне это, – тихо сказал Бреннон и вытащил из кобуры револьвер.
Элио сделал то же самое и напряженно вглядывался в темноту, хотя и без особой паники, поскольку оружия на нем было больше, чем одежды. А потом Натан различил в полной тишине звериное сопение и другой звук – мягких прыжков, словно по заводу мчалась стая крупных животных.
В этот же миг Романте переменился в лице, а Саварелли взревел «Volare me![24]» и сгреб комиссара за шкирку, как щенка. Они вдвоем взмыли к потолку, где приземлились на массивную балку. Точнее, кардинал бросил туда Бреннона, который сам кое-как вскарабкался на балку и вцепился в нее обеими руками, в ужасе глядя, как стая огромных псов разрывает внизу Элио…
– Кхм! – недовольно послышалось с другой балки, перекрещивающейся с той, где свили гнездо его преосвященство и Натан, который с облегчением понял, что собаки рвут сюртук и шляпу юноши.
– Шпионить и подглядывать – нехорошо, – сказал джилах, строго глядя на старших по званию.
– Мы следили за вашей безопасностью!
– Спасибо, – с холодком ответил юноша, – теперь мы в ней по самые уши. – И посмотрел вниз.
Неестественно огромные псы с горящими красными глазами и оскаленными пастями кружили под балками, жадно глядя на добычу и рыча. На пол капала слюна и пена.
– Что будем делать? – спросил кардинал.
– Ну, поскольку дама, с которой общался Элио, поставила только одно условие – чтобы он пережил эту ночь, то, полагаю, мы можем просто сидеть…
Один из псов подпрыгнул. Его попытка взлететь не удалась, но клыки щелкнули буквально в паре футов от ноги комиссара. Натан опасливо поджал ноги.
– А что, если поутру зверюги бросятся на заводских рабочих? – с укором сказал Саварелли. – Или того хуже – разбегутся по деревне и городу и начнут жрать всех подряд?
– Motus, – произнес Элио и указал на двери.
Тяжелые дубовые, окованные металлом створки захлопнулись, отрезав свору от внешнего мира. Но собаки не обратили на это внимания: единственным предметом их желаний были трое людей под потолком завода.
– Его преосвященство прав, – сказал джилах. – Если никто из вас не сможет расколдовать собак, то их придется перебить.
Бреннон взглянул на кардинала, но тот покачал головой.
– Ладно. – Комиссар проверил револьвер. – Не хотелось бы, но придется.
– Стойте! – крикнул Романте. – Уговор с корриган заключил я. Если вы вмешаетесь, она может посчитать это обманом.
– Но…
– Если что – бросите мне револьвер, – заявил юноша, шепнул заклятие левитации и указал на лопату, что валялась в куче инструмента.
Лопата влетела в руки Элио, и он, оседлав ее, как ведьма метлу, ринулся вниз.
– Ну и молодежь пошла, – пробормотал Бреннон.
Джилах пронесся над сворой псов, и она разделилась: четыре самые упорные (или оптимистичные) собаки остались караулить Бреннона и кардинала, а шесть с ревом и лаем помчались за Романте. Он описал по заводу полукруг и на развороте дважды выстрелил в псов. Одно животное взвизгнуло и упало: пуля угодила ему в глаз и разнесла полчерепа, но другой выстрел был неудачным и только оторвал второму зверю кусок уха.
– Сколькизарядный у него револьвер? – быстро спросил комиссар.
– Для обычных пуль – два стандартных шестизарядных, для «архангелов» – тоже два на шесть патронов.
– Почему вы не дали ему восьмизарядный?
– Он для Элио пока еще слишком тяжелый, – со вздохом признал его преосвященство.