«Жаль только, что при этом ты не потеряла золотую туфельку, Белоснежка», – писала она.
«Белоснежка не теряла туфельку – она съела отравленное яблоко и померла, ты, злой карлик Румпельштильцхен»[18], – написала я ей в ответ. Мне не слишком нравилось представлять себя (то бишь практикантку) Золушкой, а Бена (то бишь наследника отеля) – принцем. Однако эта идея на удивление наглядно иллюстрировала слова Романа Монфора о том, что кто-то срочно должен указать мне моё место. С его точки зрения, оно находилось где-то в золе, из которой я должна была выбирать горох. Или что там в сказке – чечевицу?
Ну ладно. Если продолжать примерять сказку о Золушке к создавшейся ситуации, Роман Монфор играл роль злой мачехи, а месье Роше – доброй феи. В качестве сестёр-зазнаек мне представлялись либо Гортензия и другие девицы из Лозанны, либо, ещё лучше, Гретхен и Элла Барнбрук. Выбор, согласитесь, у меня был приличный. А стайка Хуго прекрасно подходила на роль голубей, готовых прийти на помощь, если мысленно перекрасить их в белый цвет. Я могла бы научить их выговаривать: «Погляди-ка, посмотри, а башмак-то весь в крови»[19], это имело бы оглушительный успех.
Однако каждый раз, когда я попадалась на глаза Бену, замечала, что мои фантазии в сказочном духе (спасибо, дорогая подруга Делия!) слегка расходились с действительностью. Да, мы с Беном танцевали вальс на крыше, но больше-то ничего не было. Практикантка Золушка и принц – наследник старинной гостиницы (к тому же этому наследству в ближайшем будущем предстояло самоликвидироваться) были просто друзьями. Друзьями, по уши заваленными работой, которых хватало только на то, чтобы улыбнуться друг другу на бегу.
Снегопад, снова начавшийся в сочельник, не прекращался целый день, а когда двадцать шестого декабря на отель опустился ещё и туман, почти все гости предпочли не покидать своё уютное пристанище. Для служащих отеля это автоматически означало дополнительную работу и сверхурочные. Если удавалось согласовать время ужина, я видела Бена полчаса вечером. Иногда мы перекидывались парой слов в ложе консьержа у месье Роше или в прачечной у Павла, в остальном нам оставалось только руководствоваться принципом «улыбаемся и машем».
Я не имела ничего против, если бы Делия по нескольку раз в день не выпытывала у меня по WhatsApp, поцеловались мы с Беном наконец-то или нет. Уже после третьего сообщения подружки: «Вообще-то Золушка может первая поцеловать принца. Наша Золушка, в конце концов, девушка современная» – я стала с завидной регулярностью задумываться над этим. При встрече с ним мне приходилось прямо-таки заставлять себя не пялиться на его губы.
Хотя я, безусловно, была девушкой современной, но ни в коем случае не хотела, чтобы он прочитал мои мысли. В остальном же, если вынести за скобки навязчивую идею о поцелуях и кучу работы, я целых три дня испытывала восхитительное чувство, что жизнь прекрасна и удивительна.
Вокруг царила тишь да благодать: ссора с Беном благополучно забылась, госпожа Людвиг получила назад своё кольцо, а Стелла Егорова якобы лежала в панорамном люксе с мигренью (а я предполагала, что она ломала себе голову над тем, как украденное ею кольцо из её тумбочки попало обратно на палец госпожи Людвиг, и ей было очень стыдно).
Мы с Тристаном даже придумали, как лучше всего сообщить Людвигам об истинной стоимости кольца. Точнее, это придумал Тристан и специально подстерёг меня с утра двадцать пятого декабря перед игровой, чтобы обсудить предполагаемый план действий. По нашим представлениям, разговор протекал удивительно цивилизованно – никаких поспешных прыжков в укрытие, никаких глупых шуток про тайных агентов и гостиничных воров, никаких рискованных трюков на фасаде. Вероятно, мы оба слегка конфузились, вспоминая о том, как закончилась наша предыдущая встреча, ведь ещё не стёрлись из памяти её детали.
Мы договорились, что на пару дней оставим Людвигов в покое, чтобы тема немного забылась, а потом осторожно сообщим им, что их находка с барахолки стоит целое состояние. Эту миссию согласился взять на себя дедушка Тристана. Я решила, что Людвиги наверняка сразу поверят квалифицированному геммологу, поэтому обрадовалась, когда Тристан сообщил, что уже посвятил дедушку во все подробности этой запутанной истории. Конечно, тот рассердился, когда узнал о фокусах Тристана на фасаде и о том, что его внук без разрешения проник в чужой номер, но согласился с тем, что помочь милой пожилой даме было необходимо.
– Ты рассказала Бену Монфору, сколько кольцо стоит на самом деле? – спросил под конец Тристан, а когда я отрицательно помотала головой, с облегчением улыбнулся. – Ну и правильно. Мой дедушка считает, чем меньше людей знает об этом, тем лучше.
Я не успела спросить, почему он так считает, потому что в этот момент в игровой появились первые дети, но меня очень успокоило, что дедушка Тристана был в курсе дела. Значит, после рождественских каникул Людвиги уедут отсюда сказочно богатыми (и вероятно, совершенно ошарашенными) и счастливыми людьми. Кроме того, у этой истории имелся приятный сопутствующий эффект: следующие несколько дней у Тристана под чутким присмотром деда уж точно не будет возможности снова полазать по фасаду. Ещё одной заботой меньше. Хотя Тристан с такой завистью смотрел на Яромира, который во время нашего разговора балансировал на стальных распорках под большим стеклянным куполом над лестницей, что я от души его пожалела. Причём Яромир, понятное дело, занимался этим не для собственного удовольствия. Ему и старому Штукки поручили проверить крепления всех гостиничных люстр. Роман Монфор ни в коем случае не хотел допустить, чтобы ещё один тяжелющий старинный светильник грохнулся на пол, ведь в следующий раз под ним мог оказаться кто-то из гостей!
Однажды я поймала себя на мысли, каково было бы целоваться с Тристаном. Правда, я пялилась на его чётко очерченные губы всего лишь три секунды, но он этого точно не заметил, потому что, в свою очередь, пялился на мои. Да что ж такое-то?! У меня создалось ощущение, что Делия со своими сообщениями выпустила на волю целый ворох мыслей про поцелуи. (И кстати, Золушка могла выбрать себе только одного принца.)
К счастью, у меня было столько дел, что после нашей беседы мы практически не встречались. Я либо возилась с детьми в игровой, либо дежурила в спа-центре, где как раз образовался большой наплыв посетителей. Однако я неоднократно видела Тристана издалека в обществе Эллы и Гретхен. Может, он решил насладиться их компанией, чтобы компенсировать недостаток адреналина (ведь лазать по фасадам ему запретили), а может, от скуки он подпал всё-таки под очарование их золотых волос. Во всяком случае, Грейси и Мэдисон рассказали мне, что Элла хвасталась направо и налево, что танцует с ним первый вальс на новогоднем балу. Никуда не денешься, эти две противные девицы закадрили двух самых славных мальчиков из имеющихся в наличии. В общем, в семействе Барнбрук новогодний бал являлся главной темой для разговоров. Даже Грейси и Мэдисон сшили для него бальные платья из розового гипюра.
В отличие от них Эми настояла на том, чтобы её платье было чёрным, закрытым и как можно более простого покроя. По её описаниям я представила себе нечто среднее между гостиничной униформой горничных и монашеским облачением. Танцевать Эми в любом случае не хотела. По её словам, на балу она собиралась подпирать стенку и мрачно взирать на окружающих, если она вообще там появится. В сочельник она набралась храбрости и пригласила Эйдена потанцевать с ней тридцать первого декабря.
В ответ Эйден высказался в духе, что лучше бы Эми выбрать для этого мальчика, который слышал бы музыку, под которую она собирается танцевать. Эми, естественно, страшно расстроилась и была глубоко убеждена, что теперь каждый раз при виде Эйдена будет сгорать со стыда. В течение следующих дней она прилагала нечеловеческие усилия, чтобы не пересекаться с ним, что в сложившихся обстоятельствах было, прямо скажем, непросто.
Все подступы к отелю завалил снег, поэтому разнообразные прогулки, катания на санях, поездки на горнолыжные склоны и в соседние городки пришлось отменить, и уединённые уголки, где Эми обычно проводила время, один за другим оказывались заняты. В библиотеке играли в карты, в бильярдной устроили соревнования по дартсу и бильярду, а дегустаторы виски тянулись в бар сразу после завтрака. В бальном зале под руководством Мары Маттеус разучивали танго, а в малой музыкальной гостиной проходила незапланированная лекция политической деятельницы из Швейцарии, которая зачитывала там отрывки из своей автобиографии «Политика – занятие не для слабаков», совершенно случайно оказавшейся у неё с собой.
Невозможно было спрятаться даже в нишах в вестибюле третьего этажа: там либо брала интервью у кого-то из знаменитостей госпожа фон Дитрихштайн, либо устраивал фотосессию господин фон Дитрихштайн. Поэтому день за днём Эми после завтрака приходила в игровую вместе со своими младшими сёстрами и сидела там в углу. Воспитательница Каролин великодушно закрывала на это глаза. Она была мудрой женщиной и хорошо понимала, что Эми в её состоянии просто необходимо укромное местечко, где бы её никто не беспокоил. В утешении она также нуждалась.
– Если мы не займёмся бедной девочкой, её, чего доброго, заберёт Белая дама, – заметила она.
– Я думала, Белая дама является только по ночам.
Каролин покачала головой:
– Нет, необязательно. Моей матери она как-то явилась посреди бела дня. Прямо здесь, в этой комнате. Мама собирала игрушки и вдруг почувствовала ледяное дуновение ветра за спиной. Она обернулась и увидела Белую даму, стоящую в дверях с печальной улыбкой. Мама утверждала, что в тот момент почувствовала жгучее желание распахнуть окно и выпрыгнуть.
Я сглотнула:
– Просто так, без видимой причины?
– Нет, конечно, не просто так. Из-за парня по имени Клаудио, в которого мама была сильно влюблена. А он в неё, к сожалению, нет.