Кажется, мои мозги основательно встряхнул тот смертельный ужас, который я пережила только что. И это, пожалуй, их основательно прочистило. Пора вспоминать о том, что я не только влюблённая девушка, которая, надо признаться честно хотя бы самой себе, на волне непривычных чувств перестала замечать всё вокруг. А весьма сообразительная Леди Доктор, и мозгов мне хватило не только на звездоскоп – надёжная память, любовь к деталям и умение их подмечать не раз спасали меня в годы учёбы и вызывали уважение профессоров.
Отстранённо и словно через слой ваты слушаю, как Генрих кратко рассказывает своим людям о случившемся. Ропот, удивлённые лица… кто-то из этих людей абсолютно точно сейчас удивление разыгрывает.
Мой Ужасный Принц вновь повторяет, что раз корабль обыскан от бушприта до трюмов, это очевидно говорит о том, что среди нас спрятался подлый шакал. Надо найти.
Напоминает, что приказывал разделиться на звенья и никуда не ходить в одиночку. Даже матросы должны были нести дежурство попарно. Итак, кто за последний час отлучался?
Все отчитываются. Оказывается, что даже внизу в кубрике было организовано дежурство по двое – и дежурные клянутся, что никто из спящих не вставал и не выходил на верхнюю палубу. Морж с Эдвардом утверждают, что играли в кости и пили ром в каюте последнего, оба могут подтвердить алиби друг друга.
Кажется, допрос заходит в тупик. Я вижу, как злится Генрих, но ничего не может сделать.
Он проходит вдоль ряда, смотрит каждому в глаза.
Наконец, возвращается ко мне. У него очень усталый вид. Вспоминаю его слова о том, как невыносимо трудно ему подозревать кого-то из «своих». Сейчас он должен как-то сказать о том, чтобы все вернулись по своим местам и продолжили шпионить друг за другом, а мне объяснить, что ничего не вышло, и просто вернуть в каюту… По жёсткому блеску серых глаз вижу, что Генрих пытается подобрать нужные слова, но его упрямая натура никак не хочет признавать поражение, хоть и временное. Такое признание невыносимо ранит его гордость.
И кажется, сейчас именно тот момент, когда это я должна подставить ему плечо.
- Можно я… тоже посмотрю им в глаза?
Удивлённо выгнутая бровь, вопросительный взгляд.
- Только я видела все события этих нескольких дней изнутри. Только у меня в руках все кусочки мозаики. Вдруг получится сложить?
Кивком предлагает мне пройти вперёд. Сам – неотступно рядом, готовый в любой момент защитить, если ситуация выйдет из-под контроля.
Медленно иду, всматриваюсь в лица моряков. Чем больше этих лиц – сложных и простых, угрюмых и любопытных, молодых и не очень – проходит перед моими глазами, тем больше понимаю, что правда на поверхности, совсем рядом, и всему должны быть очень простые и понятные объяснения. Кажется, я вот-вот «ухвачу за хвост» мысль, что вот уже который день бьётся где-то на глубине сознания.
Встряска явно пошла мне на пользу. Обострила ум, который сейчас острым резцом отсекает от прошлого лишние детали, сохраняя важное.
Не раз и не два за эти несколько сумасшедших дней интуиция колола меня куда-то в солнечное сплетение на определенном событии, человеке или детали, которая не вписывалась в общую картину, казалась чужеродной. Я или отмахивалась от таких «подсказок» внутреннего голоса, или откладывала их в сторону, потому что никак не могла понять, из какой части картины выпала эта деталь и что она означает. Но вот теперь, кажется, их накопилась критическая масса. Мне просто нужно ещё раз перебрать их в ладонях, рассмотреть внимательнее… и тогда, быть может, они сложатся в цельный узор. Это как та детская игрушка с цветными стёклышками в трубке – калейдоскоп. Осталось всего лишь правильно встряхнуть.
И я начинаю «встряхивать» эти детали.
Наш первый капкан на Маску… человек в чёрном, которого Подарок так и не смог поймать…
Кровь на проломанном янтарном коконе…
Морж в кают-компании отчитывает молоденького матроса, не умеющего вязать узлы, и торопится выйти при нашем с Генрихом появлении…
Грязный след на забытом платье…
Подарок не приходит в себя – его странный сон, не дающий мне покоя…
Верёвки перерезали за те считанные минуты, что мы с Генрихом любовались звёздами… и мы не слышали не звука. А ведь такие верёвки крайне прочны, их не разрежешь маникюрными ножницами, их надо пилить – и как мы могли не услышать шум?..
Отравленный лимонад… горечь, что должна была замаскировать яд…
Скорпионы в пирожных… кинжал из темноты – он не подействовал. Любое нападение на меня «в лоб» с холодным оружием не подействует, поэтому убийце пришлось искать незаметные способы, которые не насторожили бы лисёнка…
На корабле слишком мало команды… их радость и восторженные взгляды при виде меня… давно не видели красивых женщин? Радость за капитана - или нечто большее?..
Парнишка в красной косынке всегда отводит глаза при виде меня, он не пялится в отличие от остальных… что-то знает?
Запах в нашей… в капитанской каюте, когда мы вернулись с Генрихом и нашли платье - слабый, еле различимый, но его точно не было, когда мы уходили. Почему-то он вызывал у меня ощущение диссонанса, как будто на корабле он чужероден и не вполне вписывается в атмосферу…
Жаба так настойчиво приглашает меня на маскарад, хотя очевидно терпеть не может… гадость, которой отравилась её дочь – без сомнений предназначалась мне…
Морж оттолкнул Генриха с траектории полёта кинжала. Из тёмного переулка! Как он вообще успел его заметить? Знал заранее, или есть другие объяснения?..
«Два пирата» на маскараде, в одинаковой одежде… Генрих выворачивает свой пиратский сюртук наизнанку, чтобы слиться с темнотой…
Удивлённые голубые глаза служанки с графином в руках… Какая-то деталь в комнате с раздавленными скорпионами, которая после её ухода показалась мне неправильной…
«Красная Маска» получает заказ после «Серой Маски», который не справился… значит, должен убить Генриха. Почему охота велась и на меня? Хотели убить обоих? Или меня пытались убить не Маски, а кто-то другой? Кто именно был целью человека, так удачно перерезавшего верёвки этой ночью – я, Генрих или мы оба?
Буквы на бронзовом боке колокола складываются в слово… мне кажется, или один символ стёрт, и корабль раньше назывался по-другому?
Я перетряхиваю осколки правды в ладонях так долго, что в конце концов они складываются в картину, ослепительно ясную и логичную. Мне даже странно, что я до сих пор этого не поняла. Правда, остаются и лишние детали, но мне почему-то не хочется с ними расставаться. Та же самая интуиция, от которой я больше ни за что не буду отмахиваться, потому что она всего лишь напоминает о том, что уже заметил, но чему не придал значения мой трезвый рассудок, подсказывает – эти детали мне ещё пригодятся в будущем. Быть может, помимо картины, которую я сложила только что в первом приближении, когда-нибудь я смогу собрать и более масштабное полотно.
Ну а пока мне хватит и этого.
Останавливаюсь напротив одного из членов команды. Украдкой беру Генриха за руку и крепко-накрепко сжимаю его ладонь – он поймёт, что надо быть начеку.
Глава 26. Стёртая буква
Человек, напротив которого я остановилась – тот, на которого можно подумать меньше всего. Возможно, поэтому окружающие косятся на меня удивлённо, когда я делаю это, а ладонь Генриха напрягается в моей руке.
Дядюшка Морж.
Меня встречает пристальное выражение синих глаз с затаённой усмешкой – в этом он очень похож на Генриха. И точно так же, как с Ужасным Принцем – был бы полным идиотом тот, кто дал бы себя обмануть этому добродушно-улыбчивому виду и не понял, что под улыбкой прячется человек, который может быть смертельно опасным для своих врагов.
- Дядюшка Морж, скажите мне – что у вас с рукой?
Мой голос до странности звонко разносится над притихшей палубой. Моя спина – прямая, как клинок. Я до ужаса боюсь. Сейчас у каждого слова слишком велика цена.
- К чему этот вопрос, милая? Ты же хочешь спросить что-то другое, я прав?
Его ладонь перевязана бинтом полностью, даже кончиков пальцев не видно – как клешня.
- Да, вы правы. Это может подождать. А хотела я спросить… вы и правда не отходили от Эдварда весь вечер и всю ночь?
Лицо Эдди кривится, как будто он съел лимон.
- Конечно! Мне приказал капитан присматривать за этим оболдуем.
- И как успехи?
- Он и правда валялся в лёжку. Бедолагу вывернуло наизнанку раза три – я едва успевал довести его до лееров, чтоб он мог… побеседовать с морем. Потом развлекал его разговорами, да в кости поиграли маленько… на палубу один он точно не выходил.
Я кивнула, принимая сведения. Судя по оскорблённой мине на зелёном лице Эдди, рассказ соответствует действительности. Тогда делаем следующий ход.
- Вы так заботитесь о своей команде…
- Ещё бы я не заботился. Они мне как дети, включая вот этого детинушку-переростка за твоим плечом.
- И вся команда с вами давно? Никого не добавлялось за последнее время?
- Нет, последний раз мы брали кого-то нового… года три назад, если мне не изменяет… память.
В его взгляде мелькает неуверенность.
- Сколько человек в команде, не считая вас?
- Тридцать три.
- Вы уверены?
Молчание.
Поворачиваю голову в сторону кока – он стоит тут же с несчастным видом добряка, который терпеть не может, когда кто-то рядом ссорится.
- Сколько тарелок вы наполняете за обедом, мистер Тингли?
Толстячок весь подбирается, пытается изобразить стойку «смирно».
- Всего тридцать семь, миледи!
Киваю. Это подтверждает мои мысли. Если убрать нас с Генрихом и дядюшку Моржа, должно быть тридцать четыре. Всё-таки тридцать четыре. Не тридцать три, как он говорит. Снова поворачиваю голову к нему.
- Знаете, я долго не могла понять, что меня смущает… пока, наконец, некоторые детали не сложились в картинку. И то, что я сейчас услышала, ещё раз подтверждает её правильность. Прозвучали разные цифры! Капитан тоже называл мне «тридцать четыре» - не тридцать три. Очень сомневаюсь, что вы могли бы так ошибиться, дядюшка Морж – вы же знаете команду, как свои пять пальцев. Значит, или вы зачем-то врёте…