ую печать. Она оторвалась с трудом.
Обмирая от очередного оглушающего раската грома, непослушными пальцами я разломила её.
Из застывшего сургуча, как из футляра, мне на ладонь выпала перламутрово-зелёная, овальная, размером с ноготь большого пальца чешуйка.
Вихрем в голове проносятся слова легенды… О Великом Обиженном боге, который мстит людям за украденные чешуйки его могучей брони и топит корабли несчастных моряков.
Я не хочу, чтобы мы стали частью этой легенды.
Зажимаю в ладони чешуйку, и она слабо отсвечивает зелёным в грозном, сгустившемся полумраке. Воздух вибрирует от потоков энергий – я чувствую это всей кожей. Волоски на руках встали дыбом, и возвращается зашитое в подсознание чувство первобытного человека, который прячется в тёмной пещере, а за её пределами – что-то огромное, грозное, непостижимое бродит в поисках добычи, принюхивается к твоему запаху. И вот сейчас я готовлюсь встретиться с этим ужасом лицом к лицу. Быть может, только ради этого, одного-единственного момента я и лечилась много-много лет назад от страха темноты.
Когда выбегаю на палубу, на скользких мокрых досках меня чуть не сшибает с ног порывом ветра. Пытаюсь глубоко вдохнуть, но едва не задыхаюсь от тугой стены солёного, напитанного морем потока воздуха, который бросается мне в лицо с остервенением голодной росомахи.
Громыхающее, чернильно-сизое небо кажется таким низким, что вот-вот рухнет на голову. Из него хлещет ливень, словно небо с морем поменяли местами и все мириады тонн воды опрокинули над нами. За секунду промокаю и замерзаю до костей, одежда прилипает к телу. Длинные распущенные волосы повисают тяжёлыми мокрыми прядями.
Растерянно оглядываюсь, пытаюсь сориентироваться, но вижу только голые мачты без парусов, торчащие рыбьими костями, смутные очертания палубы, по которой бегут реки морской воды, рыхлые груды такелажа, бочек, каких-то тюков и спасательных шлюпок у бортов корабля, и только где-то в отдалении – мельтешащие, едва различимые тени матросов.
И над всем этим, заглушая короткие команды и переклич, плывёт взволнованный, мерный, тревожный звон сигнального колокола.
Наконец, приглядевшись и привыкнув к темноте, замечаю, что на уровне груди вдоль всей палубы натянуты толстые прочные тросы, чтобы можно было передвигаться по ней, не боясь, что тебя смоет за борт. Пытаюсь так и сделать, с непривычки то и дело больно сдирая нежную кожу на ладонях о грубые волокна.
Корабль под ногами внезапно ухает вниз, словно мы падаем в гигантскую дыру в море – кажется, попали в просвет меж колоссальными волнами. Значит, сейчас будет следующая. Замечаю её – и сердце уходит в пятки, потому что она размером с дом, не меньше. Её гребень высотою – почти до середины мачты, и уж точно выше бортов корабля. Набираю побольше воздуху в грудь, стискиваю зубы и сжимаю трос в ладонях изо всех сил.
Но всё равно оказываюсь не готова, когда многотонная масса холодной воды обрушивается на корабль и падает мне на голову, словно пытается расплющить, как маленькое глупое насекомое.
На несколько секунд меня просто оглушает. Когда волна уходит, еще долго отфыркиваюсь от воды, которая попала в глаза, уши и нос и которой я, кажется, уже пропиталась вся до такой степени, что вот-вот превращусь в русалку.
И тут понимаю, что от ужаса перед разгулом стихии забыла главное дело, ради которого выбралась на палубу. Пользуясь временной передышкой между двумя гребнями волн, делаю над собой усилие и отцепляюсь от спасительного троса, с которым, кажется, уже сроднилась. Длинными скользящими шагами добираюсь до борта корабля… и размахнувшись как следует, вышвыриваю в море проклятую чешую.
- Забирай! Забирай себе и оставь нас в покое!! – кричу в лицо ветру, но он уносит мой крик, и я сама себя не слышу.
Поздно, хозяйка. Он слишком зол.
Мертвенно-спокойный голос Подарка, который раздаётся прямо в моей голове, кажется нереальным, жутким, слишком отчётливым на фоне грохота и шума, который бьёт со всех сторон в мои почти оглохшие барабанные перепонки.
А потом мир как будто замирает на мгновение. Солёные брызги останавливаются в воздухе, не долетев, корабль застывает на гребне волны, звеня струнами мачт, мы все вязнем во времени, как муха в янтаре.
В мёртвой тишине, опустившейся на мир, раздаётся утробный рокот, зов из такой пустоты и такой одинокой бездны, какой не знают даже звёзды в равнодушных небесах.
- УР-Р-Р-Г-Л-А-У-М-М-М-М…
И время снова запущено невидимой рукой, а ливень вперемешку с солёными брызгами волн обрушивается на палубу. А я слежу, обмирая от ужаса и цепляясь окостеневшими пальцами за ванты на бортах, как разверзается морская бездна, и оттуда медленно поднимается нечто тёмное, огромное, бесформенное, окружённое десятками извивающихся щупалец.
Когда гигантская вытянутая голова размером почти с наш корабль показывается из воды наполовину, я вижу, что она заросла крупной зеленоватой чешуёй – совсем как та чешуйка, что я выбросила только что в море. Глаз не видно, но кажется, существо и без них отлично ориентируется в пространстве, потому что одно из щупалец, усыпанных в нижней части круглыми присосками, взмывает высоко, а потом с размаху очень метко швыряет на палубу какой-то предмет.
Я едва успеваю отскочить.
Предмет оказывается полной бутылкой вина из тёмно-зелёного стекла, с размокшей, полусодранной этикеткой на пузатом боку. Лучшее королевское вино, какое пьют только представители благородных семейств.
Вот чем этот мерзавец Винтерстоун пытался умаслить Обиженного бога, вот что швырял с палубы перед своим побегом! Неужели хотел таким образом выпросить успеха своим гнусным планам? Это не очень ему помогло. Впрочем, как и нам – вряд ли теперь помогут мольбы. Что вообще мы можем противопоставить этому ожившему древнему ужасу? Этой слепой стихии, такой же неумолимой и жестокой, как сама природа?..
- Вы что здесь делаете?! Убирайтесь, живо!!
Скорее чувствую, чем слышу злой окрик Моржа, который оттаскивает меня от борта рывком своими огромными руками-клешнями. В ту же секунду длинное чёрное щупальце обрушивается на место, где я только что стояла, и в щепы разносит фальшборт. Остальные извиваются над нашими головами.
Мысленно взываю к лису.
Сделай что-нибудь! Хоть что-нибудь!..
Печальный голос моего питомца в голове топчет всякую надежду.
Это существо – древнее и сильнее живых замков. Оно такое же древнее, как сам океан. Я для него – не более, чем песчинка, попавшая под чешую. Но я попробую, хозяйка.
Подарок снова растёт – увеличивается в размерах до среднего такого китёнка. Подходит к самой кромке обломанного борта и застывает, вытягивая чуткий настороженный нос в сторону моря. Морская тварь на секунду прекращает смертельный танец щупалец и кажется, тоже всматривается слепой безглазой мордой в странное, упрямо сверкающее в темноте существо, которое осмелилось бросить ей вызов.
Сколько продолжается это противостояние взглядов, я не могу сказать – совсем теряю счёт времени. Только прекращается оно быстрее, чем успеваю хотя бы вздохнуть.
Сразу десяток чёрных змей обрушивается на моего лиса, обвивает его от головы до лап… и просто стаскивает за борт, топит, и он погружается глубоко в тёмные бурлящие воды, унося с собой свой дивный свет.
Не могу поверить в то, что случилось только что на моих глазах. Не могу осознать. Сознание будто раздваивается – одна его часть цепляется ледяными руками за трос, другая словно со стороны, отстранённо наблюдает за тем, как прибегают ещё люди… как плечом к плечу сражаются Ири и Морж – её сабля сверкает во тьме и танцует в руках, а его клешни впиваются в одно из щупалец монстра и отсекают кончик, но на смену ему чудовище, взревев, присылает десяток новых… как кто-то из матросов, кажется Якоб, испускает громкий отчаянный вопль – его за ногу поднимает Кракен прямо в воздух и вышвыривает за борт…
А дождь всё льёт и льёт с расколовшихся небес, и корабль, дрожа всем телом, как раненый зверь, то взмывает вверх, то камнем ныряет вниз на гигантских волнах. И начинает трещать в чёрных кольцах щупалец Кракена, который всё туже и туже стягивает их на хрупком теле упрямого «Изгнанника».
С протяжным стоном падает мачта где-то позади, на корме. И этот звук, наконец, выводит меня из помертвевшего оцепенения.
Я не буду просто стоять и смотреть на то, как умирают мои друзья.
Я не позволю.
Просто не позволю.
Кажется, все силы мироздания сплотились против меня, чтобы не позволить дойти до капитанского мостика. Волна за волной обрушивается на голову, заставляя останавливаться и пережидать. Раз за разом поскальзываюсь и падаю там, где заканчивается трос и приходится преодолевать последние метры скользкой палубы чуть ли не ползком, отвоёвывая каждый шаг.
Но я делаю это. Потому что капитан корабля может быть только в одном месте в этот страшный момент.
На капитанском мостике замер как статуя Генрих – сильные руки вцепились в штурвал. Это лишь его бремя – в одиночку направлять движение корабля в бьющемся сердце бури, в бешеном рёве разгулявшейся стихии. Невероятным усилием воли, чувствуя каждую доску на корабле как часть собственного тела, он должен контролировать движение судна через волны. Заставлять поворачиваться к ним так, чтобы очередная волна не разбила в щепы, не потопила, а вознесла на гребне и дала скатиться вниз, как по ледяной горке на санях. И если он хоть на секунду отвлечётся… если не справится… если упустит штурвал… всех нас закрутит водоворотом как безвольную щепку и море разделается с нами ещё быстрее, чем Кракен.
Забираюсь на капитанский мостик. Я добралась. Я всё-таки добралась!
С трудом могу различить Генриха в резких вспышках молний.
Потемневшие волосы облепили его лицо, рубашка кажется почти прозрачной, вздувшиеся мускулы на руках бугрятся – он из последних сил удерживает штурвал, и я знаю, что будет держать, даже если умрёт прямо здесь. Даже мёртвым будет стискивать его в окоченевших пальцах.