А потом тут и там вспыхивает алым.
Вспоминаю рассказ Ири. Она ведь не договорила. Если туман становится алого цвета, надо как можно скорее… что?
- Закрой глаза, Эмбер! Сейчас же закрой глаза.
Генрих появляется из тумана резко, практически набрасывается на меня. Хватает мою голову, прижимает её к груди. Я закрываю глаза, крепко-крепко жмурю веки. Слышу его тяжёлое, надсадное дыхание. Чувствую движение напряжённых мышц под тонкой тканью, когда он отмахивается мечом. Скрежет и визги каких-то тварей, которых он убивает. Они вокруг нас. Всё ближе, всё плотнее сжимается кольцо.
Со мной в руках Генрих вертится в разные стороны, не выпуская, продолжая наносить удары. Если он отвлечётся на мгновение, если не заметит, если пропустит бросок из тумана…
Нужно как-то помочь! Хоть что-то сделать!
Упираюсь ладонями, пытаюсь отстранится – сильные пальцы сжимают мой затылок, до боли путаясь в волосах, не пускают, не дают поднять лица.
- Не. Открывай. Глаз.
Даже сквозь плотно сомкнутые веки бьёт алый свет, сводящий с ума своей яростной, злой пульсацией. Гнев нездешней стихии, чуждой человеку, мстящей тем, кто потревожил её покой. Раздавить, смять, уничтожить. Мы пожалеем, что осмелились явиться сюда. Мерзкие людишки.
Движения Генриха становятся замедленными. Он… притормаживает, рубит словно наугад.
Земля снова начинает дрожать… но это иная дрожь. Так дрожит оленёнок на хрупких ножках при рождении. И словно тихий звон колокольчиков вплетается в мешанину звуков.
Даже сквозь плотно сомкнутые веки проникают отблески янтарного сияния, которое мешается с алым.
В конце концов Генрих совсем замирает, и мы останавливаемся. Время будто растянулось, невидимые песчинки в песочных часах замерли в полёте.
Что происходит?
А потом будто лопается невидимая пелена. Разом сдергивается морок с окружающей земли, или спадает обруч, что давил на грудь и не позволял сделать вдох.
И я делаю его – этот глубокий вдох, и терпкий воздух обжигает лёгкие.
Мы снова двигаемся, Генрих делает шаг, и я вдруг чувствую, как мой бок прижимается к твёрдой и ровной тёплой поверхности. Стена?!
Стихли все звуки. Звенящая, невероятно чистая и прозрачная тишина – такая, верно, была над миром в день, когда его сотворили.
Медленно, робко я открываю глаза.
И запрокидываю голову, не веря в то, что вижу. Мне хочется смеяться от счастья.
Прямо передо мной, прекрасный и величественный, древний и юный, как лепесток, омытый утренней росой, высится Замок янтарной розы. Не во сне, не в мечтах, не придуманный и не спетый – настоящий, живой, неподвижный, но словно в любой момент готовый сорваться в полёт, как воплощённая в камне песня.
Каменные розы увивают янтарные стены. Две тонкие изящные башенки, галерея с рядом тонких колонн опоясывает стены, большие круглые окна с витражами, где прихотливо переплетаются собранные из разноцветного стекла розы с шипастыми стеблями, и рыжие прозрачные лисицы играют меж цветов.
И над всем этим великолепием – хрустально-ровное ночное небо с редкими пробликами мерцающих звёзд. Прохладный ветер овевает лицо, колышет спутанные пряди волос. Тихо. Спокойно. Прозрачный как слеза воздух безо всяких следов тумана. Как будто и не было его никогда, как будто мне это всё приснилось в кошмаре. Никого нет вокруг – и даже земля залечила раны, потому что я не вижу ни единой трещины ниже по склону, когда оглядываюсь по сторонам. Значит, мы закрыли разлом! Создали новую печать – и она, я верю, простоит века, так же, как стояли замки роз на Ледяных Островах.
Задыхаясь от восторга, я шепчу, цепляясь за тонкую ткань рубашки Генриха.
- У нас получилось, любимый… Мы смогли! Посмотри… посмотри только на эту красоту!
А он молчит, только тяжело дышит, опустив меч и левой рукой всё ещё обнимая меня за плечи.
- Прости. Но я не могу.
Я поднимаю глаза и вижу серые туманы, клубящиеся в его неподвижном, слепом взгляде.
Глава 54. Последнее письмо
Светлеющее небо. Рассветные лучи проникают сквозь полупрозрачные стены и подсвечивают их снаружи. Янтарь отзывается, вспыхивает всеми оттенками рыжего и золотого, играет отбликами, как живой. Магия стен такова, что находясь внутри, ты можешь наслаждаться солнечным светом, но снаружи не видно, что происходит в Замке.
Отмечаю это механически. Волшебная красота рассвета в Замке янтарной розы не трогает моего сердца. Не сегодня.
Иду одна по коридорам и анфиладам, ведя кончиками пальцев по стенам. Подушечки касаются рельефа там, где попадается резьба или выпуклые завитки. Приятно. Почти.
Один, два, три завитка… тонкие пальцы скользят по янтарным панелям. Я иду вперёд, не замечая красоты вокруг, не глядя на эту ожившую мечту, воплощённую грёзу, которая сводила с ума многих и многих долгие столетия. Теперь она у меня в руках. Но оплачена слишком страшной ценой.
Возвращаюсь мысленно на пару часов назад – туда, где мы оставили эту невероятно долгую, бесконечную ночь.
Когда туман рассеялся окончательно и последние клочья его на склонах Слепых холмов истаяли без остатка, я увидела, что земля усеяна обрубленными лапами каких-то тварей, похожими на конечности скорпионов, и ошмётками хитиновых панцирей. Но постепенно и они растворились в воздухе, как только их коснулись первые лучи солнца. Все трещины закрылись до единой, земля стала девственно чиста и черна, будто только что вспахана. Но спутников наших не было видно. Никого – на всем обозримом пространстве. И мне хочется надеяться, что всё же их просто вытолкнуло куда-то хаотическим порталом. Не буду думать о самом худшем. Не выдержу ещё и этого. Тело отца Ири нашли, когда твари из туманов его убили. Мы же на Слепых холмах сейчас одни. Это даёт мне робкую надежду.
Четыре… пять… шесть завитков… пальцы проскальзывают над пустотой там, где рельеф узора на стене ныряет в углубление… семь…
Я иду в комнату в самом конце янтарного коридора, где за полуприкрытой дверью меня ждёт любимый человек. Это самая ближняя комната, в которой нашлась кровать. Он дошёл туда сам. Запретил помогать, даже поддерживать. Просто сказал, что хочет немного отдохнуть.
И я оставила его одного ненадолго, как он просил. Ушла подальше. На самом деле, мне самой захотелось спрятаться - хотя бы на пять минут, чтобы как следует прореветься. Чтобы он не слышал моих слёз.
Толкаю высокие створки тёмно-шоколадного дерева, на каждой из которых – выпуклая янтарная роза в середине золотого венка из листьев. Двери распахиваются от простого прикосновения, как будто ждали, что я приду.
Внутри уютно. Мне кажется, всё осталось, как было, со времен древних королей. По крайней мере, мебель выглядит более массивной и крепкой, чем та, что украшает королевские дворцы в нынешние времена. Менее вычурной. И она из тёмного дерева, а не белого, как любят сегодня. Широкий шкаф, секретер, стулья с выгнутыми спинками, крохотные столики… огромное витражное окно в полстены напротив. На нём – один-единственный белый лис держит в лапах янтарную розу на фоне восходящего солнца, укрытого розовыми облаками. Настоящее солнце там, за окном, подсвечивает всё это великолепие золотыми лучами.
Я перевожу взгляд на широкое ложе, где под королевскими вензелями прямо поверх белого покрывала, не снимая сапог и положив руки под голову, лежит мой Ужасный Принц. Невидящий взгляд широко распахнутых глаз остановился на потолке. На полу возле постели небрежно валяется меч.
Еле заметно дёрнул головой. Услышал, как я вошла.
- Ты была права, Эмбер. Я не должен был выпускать твою руку тогда, много лет назад, когда мы шли с тобой вдвоём по тёмному коридору. Судьба наказала меня за слепоту.
Мне хочется его ударить, чтобы выбить это спокойствие и равнодушие из голоса.
- Не говори так! Мы бы не стали теми, кто мы есть сейчас, не ценили бы так друг друга, если б не пережили… и это мы тоже переживём. Подарок! Ты можешь сделать темно?
Мой лис… вернее, мой Замок, со мной больше не разговаривает. Но он всё слышит и всё понимает.
Витражная картина в раме окна темнеет. Её словно заволакивают тучи. И с каждой секундой гаснет свет в комнате, пока не наступает абсолютная тьма.
Я медленно, неуклюже, путаясь непослушными пальцами в шнурках расстёгиваю платье на спине. Ткань с шелестом скользит по моей коже и опадает к ногам смятой розой, которую я почти не вижу в темноте.
Резкий вдох через стиснутые зубы – я слышу, как он втягивает воздух.
- Что… ты делаешь?
- Я приказала выключить свет. Теперь мы вместе в этой темноте, как тогда. Я снова хочу прижаться к тебе, и чтобы ты излечил мои страхи.
Иду осторожно в обнимающей меня тьме. Надеюсь, я хотя бы правильно запомнила направление. Наконец ребро постели мягко тычется мне в ноги. Опускаюсь на неё, тянусь, нащупываю впереди тонкую ткань рубашки, которая не может скрыть жара его кожи.
Устраиваюсь рядом, опускаю голову на плечо. Чувствую, что он вздрагивает, ощутив, как тесно и без малейшей попытки спрятаться, в абсолютной, предельной честности я прижимаюсь к нему всем телом. Веду рукой вниз, робко ныряю под рубашку, кладу руку ему на живот.
Запястье перехватывает кольцо сильных пальцев.
- Мне не нужна твоя жалость.
- Кто здесь говорит о жалости? Я влюбилась в тебя без памяти, когда мне стукнуло семнадцать. Много лет сходила с ума, не зная, где ты и с кем ты. Сыпала на подушку ту дурацкую пряность, что ты подарил, и засыпала с ней в обнимку, зарываясь лицом. Вдыхая твой запах и представляя, что ты рядом. И вот наконец ты рядом. Так что не смей меня отталкивать! Лучше… помоги немного. Я… не совсем представляю, что мне делать дальше.
Молчание. Вздох.
- Глупый, глупый Птенец… родная моя.
Даже если звёзды упадут с небес, я буду помнить.
Даже если реки вскипят и выйдут из берегов, не забуду ни единого мгновения.
Любовь с привкусом горечи. Наслаждение с привкусом боли.
Целый мир – на кончиках пальцев в темноте. На губах, которыми он собирает моё рваное дыхание.