Ну, неплохо, рассудил я, да и прихватил девицу под ручку, направляясь к редакции. Последняя отчаянно покраснела, но руку не отняла. А через пару минут весьма забавно надулась, оглядывая редких окружающих прохожих с заметной гордостью.
Довольно забавно и мило, мысленно улыбнулся я, впрочем, посмотрим. Скорость развития «нашего романа» выходит таковой, что до секса, возможно, мы и не доберёмся до моего отъезда, невзирая на планы и слова Залины. Ну и тоже неплохо, невзирая ни на что, это девчонка мне, как и Гемину, весьма помогает в психологическом плане, хотя и вдуть тоже не помешало бы. Но — не критично, так что пусть будет, как будет.
Добрались до редакции, где я, на прощание, слегка приблизил лицо… и чуть не засмеялся в голос — Сона, прикрыв глаза, отчаянно полыхала щеками. Не убегала, конечно, но было чёткое ощущение, что из ушей её извергается нежно-розовый пар романтики. Ну реально мило, широко улыбнулся я и чмокнул замершую девицу в щёку. Думал уже уходить, но она подёргала меня за рукав.
— Гемин, прости, пожалуйста… а мне можно? — отчаянно смущаясь спросила она, на что я с улыбкой кивнул.
И был чмокнут, точнее клюнут в щёку, после чего Сона, забыв о прощании, почти бегом ускакала. Ну а улыбающийся я постоял, успокаиваясь и рассуждая, сердечки над убегающей девицей — следствие моего буйного воображения или «самопроизвольного пробуждения чародейского дара»?
Так и не решив этот жизненно важный вопрос, но хоть согнав с морды лица улыбку до ушей — прямо скажем, в предстоящих мне переговорах не вполне уместную — я ввалился в редакцию.
Меня явно ждали, молча кивнувший швейцар провёл меня к кабинету редактора.
А в приёмной сидела Залина с секретаршей, поприветствовавшей меня и потыкавшей в свой кабинет, в стиле «тебе туда».
Ну, туда и туда, пожал плечами я, вваливась в указанное место.
Ожидал меня тип довольно забавный — явно ниже ростом совсем не дылды Залины, судя по не самой большой части, возвышавшийся над столом. Лет слегка за пятьдесят, судя по виду, с ощутимы залысинами и с острыми чертами лица. При этом несколько полноватый, хоть и не толстый. В общем, вызывал у меня господин Грейс Брудсен ощущение этакого антропоморфного хомяка, прямо скажем. А защёчные мешки прячет в банке, мысленно хмыкнул я.
«Хомяк» на меня глазами-пуговками повзирал, слегка приподнялся, продемонстрировал тушку, упакованную в полосатый чёрно-кремовый сюртук, сделал мне ручкой и выдал:
— Гемин Толмирос? — на что я кивнул. — Я — Грейс Брудсен, совладелец печатного дома Брудсен, — слегка надулся он. — Подписывайте ваш договор, открывающий вам Мир Настоящей Литературы, — скупо (очевидно, чтоб не потревожить мешочки защёчные) улыбнулся он.
— Приветствую вас, господин Брудсен, — слегка поклонился я. — Прежде чем что-то подписать, с этим следует ознакомиться.
— Хорошо, Гемин, только не слишком меня задерживайте, время ценно, — изрёк он, на что я просто пожал плечами.
Последнее господину Брудсону явно не слишком понравилось, так что, забирая листы договора, я совершал если не подвиг, то заслуживающий уважения поступок: не ржал над видом надутого хомяка в полосатом сюртуке.
Ну а после этого благого деяния я погрузился в изучение договора, а через пару минут я не знал, плакать мне или смеяться.
То есть, я не то, чтобы догадывался, я скорее удивился бы, если бы меня не хотели «поиметь». Ну, всё мне известное о социуме, на это «тонко» намекало. Но договор… помимо того, что он более чем наполовину состоял из «хитровывернутых пунктов», с использованием просто неизвестных мне терминов бухгалтерско-сутяжнической направленности, даже явные пункты были… Ну скажем так, за месячную оплату среднего чиновника, подписав данный договор, я разве что не в сексуальное рабство к хомяку не шёл. Да и то, в последнем, учитывая «неявные пункты» с откровенно непонятными терминами, не уверен.
Это при том, что в гимназии «заключение договоров» давалось, было описано и даже приводились примеры.
Хотя, «юнец безусый», да ещё и «поэт». Не знаю, что было в голове у Брудсена, когда он подсовывал мне эту «хомячью грамоту», но меня он явно держал за идиота.
— Благодарю, господин Брудсен, я ознакомился с этим «договором», — ангельски улыбнулся я.
— Ну так подписывайте и начинайте работать, — брезгливо оттопырил губу хомяк.
— Нет, этот «договор» я подписывать не буду, — всё так же, ангельски улыбаясь, выдал я.
— Извольте объяснить, почему? — возмущённо надул щёки Бурнсен. — Это — типовой договор с нашими авторами, переписывать его ради вас, — «глупого мальчишки» произнесено не было, но буквально чувствовалось, — я не намерен.
— В таком случае, господин Бурнсен, благодарю за уделенное мне время, прощайте, — с этими словами я положил «хомячью грамоту» на стол и неторопливо потопал к выходу.
— Стойте, Гемин, — остановил меня голос хомяка, когда я уже брался за ручку двери. — Вам был задан вопрос.
— Не вижу смысла в ответе, раз «переписывать ради меня» вы не намерены, — остановился я. — Но, если вам интересно — слушайте. Первое, в вашем договоре, указывается, что получив весьма скудную сумму, я передаю вам права на все плоды труда своего ума печатному дому Бурдсен. Без ограничений по срокам.
— Совершенно нормально, вы пишете, мы издаём. Сумма обсуждаема, — буркнул хомяк.
— В договоре не указано «письмо», а именно «плоды умственной и творческой деятельности», — столь кротко улыбнулся я, что хомяка передёрнуло. — Кроме того, я вообще не намерен «писать» для вас, господин Бурдсен. Оговоренное с госпожой Залиной — печать сборника моих стихов. Уже написанных, и охватывать договор может только этот момент. Безусловно, с не столь смешной суммой. И да, я намерен прервать творчество и заняться наукой, — на всякий случай озвучил я.
— Как оставить, вы же… — переполошился хомячок, но тут же сам себя заткнул. — Так дела не делаются, господин Гемин, — повысил он мой статус.
— А мне, господин Бурдсен, не надо «делать дела», — сиял улыбкой я. — Мне предложила старая знакомая родителей издать мои стихи. Это мне небезынтересно. Но не слишком нужно, — покривил я душой. — Будущее со стихосложением я не связываю, соответственно, и потребности в том, чтобы быть напечатанным, у меня нет. Деньги, конечно, будут не лишними, — не покривил я душой. — Но потребность в них не критична. Так что, «делать дела» я не намерен. Продать право на печать и часть прибыли — да. Ну а если нет — так и ладно.
— Вы слишком много о себе мните, господин Гемин, — начал было хомяк.
— Так я, вообще-то, уходил, господин Бурдсен. Прощайте…
— Да стойте же, несносный мальчишка! И перестаньте так жутко улыбаться, сделайте милость! Нервирует, — признался хомячок, промакивая лоб платком. — Насчёт стихов и прекращения письма — вы серьёзно? — наконец вполне нормально спросил он.
— Скорее «да», чем «нет», — подумав с полминуты ответил я. — Вдохновения нет, хотя, возможно, в будущем…
— Новые впечатления, радости, а значит, скорее всего, писать сможете. Вам надо писать, — веско постановил он. — Ладно, это вопрос будущего, но дом Бурдсен заинтересован в праве на печать ваших будущих работ. Что у вас сейчас есть?
— Примерно, — прикинул я, — пара сотен листов ин-кварто.
— Это несколько сборников, — экспертно заключил хомяк. — Хотя, возможно, один подарочный комплект в дорогом исполнении… Впрочем, разберёмся. Мне нужно ознакомиться с ними.
— Нет, господин Бурдсен. Могу продекламировать пару стихов, не более. Всё остальное — напишу только после подписания договора, если он будет, — вновь начал улыбаться я, на что Бурдсена передёрнуло.
— То есть, вы даже не записали? — изобразил полуобморочное состояние собеседник. — Мальчишка! — выдал он, увеличив возможную сумму моих притязаний на пару процентов. — И как я могу знать, что вы имеете достойные стихи?
— Не знайте, — пожал плечами я. — Пару стихов озвучить я готов, не более.
— Озвучивайте, — надуто буркнул он, с видом делающего одолжение.
Я озвучил, хомячок проникся. И… началась безобразная торговля. Хомяк хотел меня поиметь, я зоофилией не страдал и не наслаждался, но хотел денюжки. В общем, через несколько часов симулирующий сердечный приступ Бурнсен голосом умирающего хомяка позвал Залину.
— Залина, нам с этим юношей, — поморщился он, взглянув на мою невинно улыбающуюся рожу, — надо составить договор. И напечатать двести листов ин-кварто, ваша секретарша справится?
— И я справлюсь, господин Бурдсен, — ответила дама.
— Прекрасно, тогда займёмся.
И занялись: я получал после оглашения «стихов на двести страниц» довольно ощутимую сумму, в виде именного банковского чека. Причём, это было «за десять тысяч томов», в дальнейшем, если будет «допечатываться», я получу пару процентов от продаж. На большее хомячина не «продавливался», визжа и вереща, как умирающий.
Залина, бросив на меня уважительно-удивлённый взгляд, напечатала договор на электрической печатной машинке, что тоже довольно небезынтересно, но мне пока было не до того.
А вот чем мне пришлось заниматься, так это вспоминать стихи, переводить и редактировать их, в режиме «реального времени». Довольно тяжело, но я справился, хотя допечатывала также уставшая Залина в предрассветных сумерках.
— И всё же, оно того стоило, — признал хомячок. — И вам, Гемин, непременно надо писать ещё, у вас несомненный, выдающийся талант, — веско покивал он.
— Да, Гемин, весьма и весьма достойно, скорее даже гениально, — дополнила Залина. — Я думаю, на четыре сборника? Стиль явно меняется, — уставилась она на начальство.
— Посмотрим, но думаю, да, — важно кивнул Бурдсен. — Что ж, Гемин, прощайте, рассчитываю на скорейшее возращение вашего вдохновения.
И да, вариант на «эксклюзивное право» на печать мне пришлось передать Бурдсену. Хотя, вроде, не собираюсь, но мало ли, как повернётся жизнь.
И в целом, вышло весьма неплохо, заключил я, бредя домой. Вот только, подозреваю, мой «ночной загул» вызовет весьма нехорошую реакцию Лада.