То есть, всяко, конечно, бывает, но воспринимать всех окружающих за «кровавых маньячил» — столь же бредово, как и быть подобным самому. Если данный, весьма высокий, судя по шикарной одёжке, чин и подельник — то причин у него «тешить эго дохлого начальства» просто нет. И пусть ему за это, при, положим, пятом классе, тоже каторга не грозит — просто, а нахрена рисковать карьерой?
Так что, осторожным буду, но параноить и «бежать к финской границе» не буду точно. Лучше узнать, для начала, а как вообще с ентой самой границей, финской и не очень, обстоят дела.
В романах антцы «на воды в Гаагу» ездили, факт. Но без деталей, а как это вообще происходит, всем ли классам доступно — вопрос. И вот, честно говоря, обращаться в букинистическом магазине с таким вопросом я несколько опасаюсь.
У Марцила надо спросить, или у Залины. А, если по уму, то у последней лучше всего: дама в моём благополучии, очевидно, сильнее всех из мне знакомых заинтересована. Да и «подцензурная литература» у Соны довольно красноречиво намекает, что редактор газеты несколько более волен, чем прочие разные, к «информации допущена».
А по прожаренному ситуация прояснится, как только Ведомости о ситуации напечатают. Пока не напечатали — расследование и полиция на оглашение «не даёт добро». Ну а после печати станет ясно: несчастный случай принят вердиктом или всё-таки убийство.
Некоторое время потратил на угоманивание истерящего тела, ну и вернулся к книгам.
И, соответственно, направился к капищу в положенное время. Пришёл чуть раньше, но перед зданием уже были люди. Семейство Возер в полном составе, домовладелец Корнел почтил мероприятие своим пузом, ну и дюжина человек, мне неизвестных, явно сослуживцев Лада.
К моей персоне подтянулись, посочувствовали-пособолезновали, Возеры в полном составе меня пообнимали (в полутора случаях это было даже приятно), ну и в должный срок завалилась компания в молельню.
Сам ритуал, по счастью, не затянулся: «прах праху» и прочее, единственное что, жрец не преминул во всеуслышание объявить, что покойные «у престола всевышнего» пырятся, не отрываясь, на нас. И вот ждут не дождутся, когда мы «к ним». Вот с чего этот тип так угробить-то всех хочет, недоумевал я.
Ну а после направилась вся компания на Тёплую улицу. На входе в квартиру стоял некий церковный служка, кивнувший в стиле «пост сдал» и скрывшийся вдали по моему появлению. А в гостиной и вправду было прибрано, стояли некие «банкетные столы» прикрытые бордовой тканью (цветом скорби) и заставленные ритуальными «кашей и печеньками» в деревянной посуде.
А алкоголя нет, отметил я. Или не принято? Но тут же получил ответ на свой вопрос — все присутствующие извлекали из своих недр бутылки. Видимо, некий ритуальный дар покойным, который надо употребить самим, прикинул я.
Ну и начались поминки в виде еды и пьянки. Причём стульев не было, что вселяло надежду на недолгое мероприятие. Надя меня не обманула — все посиделки заняли не более полутора часов. Из любопытного был только довольно занятный и крайне противный на вкус ритуал: пришедшие капнули из принесённых бутылок в некую деревянную, явно ритуальную чашу, которую мне пришлось употребить. К счастью, это было единственным необходимым «потреблением», в дальнейшем моего покачивания головой на предложение «сообразим» вполне хватало.
А так — тосты на тему «какие хорошие они были люди» и «надеемся, у них всё хорошо». И, соответственно, поклевали ритуальной еды.
Когда поминающие уже расходились, ко мне подкатился колобок-Корнел и завёл разговор насчёт старьёвщика, в плане родительского барахла.
— Если это возможно после пяти пополудни, завтра — буду вам крайне признателен, — ответствовал я.
— А почему не с утра, Гемин? Дело-то важное, — покачал головой домовладелец.
— Гимназия, господин Корнелл, — ответил я, на что он физиономией изобразил непонимание, а я пояснил. — Учёба важна, а родители были бы только рады, если бы узнали о моей заботе о будущем.
— Разумно, Гемин, — просветлел челом дядька, сочувственно покивав. — Весьма похвальное чувство долга, хотя, я бы на твоём месте несколько дней приходил бы в себя, — покачал он головой. — Тогда завтра, в шесть пополудни, тебя устроит? — уточнил он.
— Более чем, господин Корнел, крайне вам признателен, — поклонился я.
Ну и разбрелись гости дорогие (имён которых я так и не узнал толком), уходя, желая мне всяческого, как и всяческое выражая.
Возеры же закономерно задержались. Сона ухватила меня под руку, против чего я не возражал, Зерго похлопал по плечу в стиле «парень, держись», Залина полуобняла в том же стиле.
Ну а после, под стук вновь заколачиваемой двери (вот честно, лучше б замок поставил Корнел, чем косяки дырявить, хозяйственно подумал я), мы с Соной направились к нам в студию.
По дороге я призадумался, о пусть маловероятной, но опасности для девчонки рядом со мной, но по обдумыванию забил: степень «опасности» лично ей незначительно превышает опасность от неё для меня. В плане, ну мало ли, вознегодует жоних обломом планов, да и совершит подвиг отеллы с горя.
В данном случае, выходит проще вообще ни с кем не общаться и ничего не делать, чтоб «опасности не подвергать».
— Как ты, Гемин? — на полдороге спросила Сона, прервав мои мысли.
— Не слишком радостно, — признал я. — Но, буду с тобой честным, не слишком скорблю: у нас были не самые лучшие отношения с родителями. Жалко их, конечно, но жизнь моя с ними не закончилась, — сформулировал я.
Девица нахмурилась, задумалась, но через минуту просветлела:
— Да, твой папа очень сильно тебя ругал, постоянно. Даже нашу помолвку с тобой от этого разорвали, — припомнила она, кивая сама себе. — Но всё равно, жалко их очень, — повесила нос она.
— И не поспоришь, — умеренно повесил нос я.
Добрались до дома, Сона повозилась на кухоньке, перекусили, да и завалились спать. Потуги к соитию девица, в виде ухватывания меня за хобот, проявила, но на покачивание головой понятливо кивнула, так что мы просто уснули.
На следующий день в гимназии были шепотки, сочувственные (впрочем, равнодушно-любопытных тоже хватало) взгляды. Каждый урок начинался с «выражения сочувствия» преподавателем, да и не опрашивали меня, очевидно, рассчитывая впоследствии подловить на незнании и жестокосердно выпороть.
Кстати, Ралила в гимназии не было, причём, судя по обрывкам услышанного разговора гопничающей четвёрки, во главе с Надилом, в чём причина отсутствия, они не знали.
На обеде с Соной на лавочке я призадумался: начинает холодать, зима, можно сказать, близко. Наверное, нам всё же стоит перенести обед в едальню, прикинул я, что девице и озвучил. Последняя довольно покраснела на похвалу её стряпни, но правоту мою, что «дрожать на холодрыге» смысл невелик, признала.
— И да, Сона, после гимназии у меня дела, — припомнил я. — Так что дома я буду чуть позже, да и проводить тебя не смогу. Возьми, — протянул я девице сделанный ключ, передать который помешала гибель родителей.
— Спасибо, — довольно приняла ключик девица. — Тогда я тоже сделаю несколько дел, — после короткого раздумья выдала она. — Если меня не будет, когда придёшь — то дождись, — наказала она.
С некоторым трудом подавив естественное желание ответить: «да ни в жисть не дождусь!» — я покивал. За что был вознаграждён поцелуем, и направились мы в гимназию.
Ну а после учебного дня направился я на Тёплую улицу, встречаться со старьёвщиком и окончательно закрывать «родительский вопрос». Вообще, чувствовал я некоторую неловкость от своего «отношения». Последнее было более, чем оправдано — как Гемин, так и я, став им, могли предъявить им массу претензий, более чем обоснованных, но…
Но после их смерти «долги списались», а лёгкий дискомфорт по поводу «отсутствия должной скорби» копошился неприятным червячком. Довольно неприятное ощущение, от которого я рассчитывал избавиться, полностью отойдя от «родительского прошлого».
Ну и думал по дороге о своей ситуации, строил модели, но ни черта ничего нового и «гениального» не надумал, так что оставалось только ждать и быть, по возможности, готовым к гадостям.
В родительской квартире меня поджидал Корнел и некий молодой глист в сюртуке — парень реально был столь узкоплеч и подвижен телом, что я-жердина казался на его фоне перекачанным атлетом. Глист представился Армом, торговцем, уведомил меня, что «всё осмотрел и готов приобрести вещи и обстановку за четыреста ауресов». После объявления последнего Корнел грозно засопел, нахмурившись, а глист, мученически закатив очи, увеличил сумму в полтора раза.
Ну а мне главное было «закрыть вопрос», собственно, я бы и приплатил за избавление меня от возни с не самым психологически приятным наследством, если бы не явная «странность» подобного поведения в глазах окружающих.
Так что на сумму покивал, денежкой был осыпан, после чего искренне поблагодарил лучащегося самодовольством и благородством колобка.
Реально, вне зависимости от внутренних причин, дядька весьма помог, искренне и ничего не ожидая взамен. А если я могу отплатить за это минутой восхвалений, так не переломлюсь, сделаю, это только справедливо.
— Ну полно, Гемин, не столь много я и сделал, — прервал поток моих славословий сияющий, как новенький аурес, домовладелец. — Ты захаживай, если что, расскажешь, как дела, — прощался он.
На последнее я покивал, но, признаться, вряд ли я по своей воле вернусь к этому дому: здесь будут валяться не самые приятные воспоминания и ощущения, тревожить которые у меня нет никакого желания.
И направился я домой, по дороге прикупив «Ведомости» у мальчишки-газетчика, ну и убедился, что факта смерти верховного полицая там не отражено.
Мдя, неважно, вынужденно констатировал я: значит, идёт «расследование», судя по всему. Реально, что ль, «рвануть к финской, или не очень, границе»?
Погонял я данную мысль в голове, да и вышла такая петрушка:
С границей — ни черта не знаю, но, подозреваю, сословное государство, в котором «свобода перемещения и пребывания» возможна только с подорожной от полицаев… Которые ещё, теоретически, могут её и не дать. Вдобавок, государство это «весьма шовинистично», то есть, очевидная го