— Исцелись, шаман, — чем, судя по довольному лицу, не «наломал дров». — И вы, исцелитесь, воины.
— Не «воины», — слегка нахмурился чародей. — Мужи эти — зверобои.
— Дом мой не в одном дне пути, а слова, с расстоянием, меняют смысл, — ответствовал я.
— Меняют, — понимающе покивал чародей. — Что ты хочешь, за свой щедрый дар? — перешёл он к делу.
И началась у нас беседа. Вообще, оказалось, что местные аборигены «болезненно честны». Не вообще — «враг» или «недоброжелатель» (а было у них аж восемь понятий для людей, ну и два однозначно негативных) мог быть: ограблен, отравлен, убит без каких бы то ни было колебаний. Но, я был уже «знакомым человеком», да ещё и «соседом».
То есть, дар мой приняли и местным он «зашёл». Но, на контакт они не шли, причин почему — я не понимал. А сейчас понял, что воспринимали нас как «незнакомцев», без агрессии, но и без приязни.
Соответственно, дары были эквивалентом «с неба упало, не без помощи вон того типа, так что спасибки ему мысленно».
А вот после «смерти племени» и «душегубства врагов», я не вернулся в «большую деревню», ну и не уехал на мобиле по своим делам, а, похоронив племя, явно вознамерился поселиться в джунглях. Став из условно-нейтрального незнакомца — соседом. Подарившим ценный и приятный дар, который соседу, по внутреннему папуасьему кодексу, надо вернуть, о чём меня шаман племени и спрашивал, в плане «чего мне желается».
И куча мыслей бродит в башке, неструктурированных и вообще, а надо разобраться что делать. Так что, вздохнул я, да и выдал: мол, думать мне надо, раньше завтра не скажу. Шаман на это понимающе покивал, да и срулил в туман лесопосадок с копейщиками.
А я, выгрузив из мобиля брезентовый коврик, расселся на нём да и предался медитациям и размышлениям.
Итак, если опустить момент со смертью спутников (сердце, на последнем, болезненно сжалось даже «у меня во тьме», ну и слезы в глазах появились), выходит такой расклад:
На Ниле идёт война. Насколько сильная — непонятно, пресса воюющей страны закономерно полна лжи и пропаганды. Свойственно это человекам, никуда не денешься.
Так вот, готтийцы, со своим «вторым на Стегасе» флотом, в войну влезли. И до Анта я, банально, не доберусь. Ну, или это будет крайне сложно, с не самой высокой вероятностью успеха — морда лица моя типично «антская», так что мдя.
Это тезис раз. Далее, вот говорит шаман папуасий, «сосед». А почему бы и не «да»? До Анта не доберусь, кроме того, место цели экспедиции известно, а проф, светлая ему память, примерно «куда копать» указал. Книги по археологии есть, голова у меня не самая сообразительная, но и не самая глупая, в наличие имеется.
Так почему бы мне, не без помощи тех же папуасиев, не откопать гробницу? Возможно, там ничего не будет. А, возможно, будет что-то небезынтересное.
Ну и, соответственно, тренироваться, заниматься, сёрфить местный эфир и проводить анализ Архивом.
Если подумать, выходит, что довольно разумный выход-то. Уж на ближайшее время — точно. С голоду не помру, запасов у меня телега, точнее мобиль. Дело — небезынтересное, климат… ну не очень, признал я недостатки климата. Надо бы с барахлом в мобиле подумать, а то пока что ничего, но, уже через несколько дней, всё гнить и ржаветь начнёт нахрен.
Самому-то мобилю пофиг, нержавейка, а вот оружие, барахло — проржавеет и сгниёт, если что-то не придумать. И книги археологические пропадут, что не есть хорошо. Но это всё вопросы возможного будущего. Которое я, всё-таки, наверное, проведу на раскопках. И интересно, ну и в некотором смысле почту память спутников — пусть и глупо, но было такое иррациональное ощущение.
А из сиюминутных моментов, которые могут всё мной надуманное похерить — готтийцы, пидарсы импортные. Группа гниющих гадов — военные, ну и чёрта с два они на своём каркасно-брезентовом мобиле пёрли от океана. Соответственно, некое судно, катер речной какой, стоит в городке со сложным названием. Иначе, чёрта с два бы нас эти гады нашли.
А значит, завтра с утра эти пидарасы корабельные забеспокоятся, куда делись их гадкие посланцы. И, высоковероятно, либо пришлют группу «посолиднее», либо вообще приплывут своей речной калошей, проверять. И будет это в ближайшие два дня, позже — уже маловероятно.
Соответственно, приплывают-приезжают готтийские сволочи, ну и видят сожжённый лагерь с костяками. И послатых, соответственно, нет.
В то, что найдут «путь мобиля» — банально не верю. Это саванна и джунгли: уже сейчас «путь отхода» без псины какой не обнаружишь. А завтра следов не останется даже для «обонятельного биомодуля».
Значит, для готтийцев выходит такая картина: направилась команда «потрясти гадких антцев», на тему сокровищ несметных. Антцы мёртвые, а группы нет. В то, что какому-то психу придёт в голову мобиль ныкать в джунглях… Нет, бред, не подумают.
И о смерти группы ищущие знать не будут, соответственно, наиболее логичный вывод: послатые антцев перебили, но у тех сокровища были совсем несметные. Столь несметные, что четвёрка сокровищи прихватила, да и дезертировала, уехав в неизвестном направлении.
Наиболее логичный вывод, следовательно, если пидарасы готтийские кого искать и будут, так это своих дезертиров, по городкам окрестным. А никак не меня с мобилем, в джунглях сныканных.
А значит: ждём явки готтийцев. То, что я себе надумал — высоковероятно, а не гарантированно. Заберусь, прикинул я, наверное, на дерево какое, подальше полусотни метров «уверенной чародейской сенсорки». Присмотрю за явившимися гадами. А дальше, по результатам, будем решать.
На этом я мысли мудрые свои прервал, слегка перекусил всухомятку, обложился колючей проволокой и верёвками противозмейскими, ну уснул, потому что переживания и события уходящего дня просто требовали утрясти себя во сне.
Проснулся я на рассвете, не от парда какого или змеюки, а от задумчивого, но довольно громкого бормотания:
— Хорошая ограда, однако, — бормотал шаман, посасывая явно травмированный колючкой палец. — Острая. Шаман-душегуб, — отметил он моё просыпание. — Ты решил, чем племя отплатит тебе?
— Пока нет, шаман, — ответствовал я. — Скоро явятся соплеменники врагов, — пояснил я на недовольную физиономию шамана. — Вот когда уйдут ни с чем — скажу. А так — помру сегодня или завтра, какой тут дар?
— Мудро говоришь, — понимающе покивал шаман. — Враги… зверобои племени могут тебе помочь, — произнеся это он морщился, как от зубной боли, видимо страдал, но предлагал, молодец такой.
— Не нужно, — помотал я башкой, на что дядька буквально «расцвёл». — Я не хочу убивать врагов. Убийцы моего племени — мертвы, я — один. Пусть думают, что я умер.
— Хорошо, большой шаман, я понял твои слова. Зверобои присмотрят за врагами, но не будут их добывать. А когда обманутые простофили, — на этом он по-девчоночьи хихикнул. — Опозоренные уйдут, приду к тебе говорить.
— Угусь, — покивал я.
Ну и вторично, на моей памяти, ускакал шаман в туман джунглевой лесополосы. Временами хихикая: очевидно, учитывая скрытность существования и прочие моменты, «налюбить вражину» считалось не только «крутым», но и предельно забавным у местных.
А я, сварив (не без труда, да и зарёкся до решения «готтийского вопроса» разводить костёр из местных «гнилушек» — дымил, как сволочь, да и горел хреново) пожрать, выудил из своего скраба бинокль, трофей с пидарасов, да и окинул взором окружающий меня пейзаж. Прихватил пару верёвок, присмотрел какую-то баобабину, вроде подходящую, и задумался.
Чувство животных, на баобабине, выявило пропасть всяческой пакости животного толка. То есть, вот полезу я, а меня за ценный элемент организма животина какая, типа белки клыкастой укусит. Если вообще не змеюка.
В общем, начал я взбираться по древесине, нафиг раскидывая всю живность над собой. Эфирным воздействием, подальше, от греха.
Живность исправно раскидывалась, но я разочек, на полпути, чуть не навернулся с лесины.
Дело в том, что наткнулся я на весьма толстую и большую змеюку. Подозреваю, не ядовитую, скорее душительную, уж больно велика. Ну да не суть. Почуял ее, примерился, ну и метнул телекинетическим воздействием подальше.
Вот только выражение морды змеюки, с вытаращенными глазами, до смеха напоминала одну виверну из Земного Края, попавшую под гнёт чернобыльских быдл. Несколько, конечно, отличалось, но в целом: «Граждане! Да что ж это творится-то?! Сижу, никого не трогаю — а меня в пропасть! И ни укусить, ни придушить… Безобразие!»
Именно с такой мордой змеюка летела в пропасть, а я ржал, натурально боясь навернуться. Впрочем, собрался и уже в более позитивном настроении стал взбираться дальше.
Очевидно, мудрая психика решила, что мне нужна встряска, ну и «истерика смехом» вполне мне помогла, если не избавив, то притушив остроту сожаления.
И, в итоге, забрался я на баобабину, с помощью верёвок, развилки дерева, ну и флористической матери, сотворил себе сносное гнездо-сидушку и принялся наблюдать. Листва баобабины меня надёжно скрывала, место лагеря прекрасно просматривалось. Птицы, ранее расшуганные, возвращались на дерево, противными криками выражая возмущение.
Благодать, в общем. Я даже закурил, не без сожаления отметив, что через месяц-другой мне будет и нечего. Если всё пойдёт по запланированному, конечно.
Посидел, минут двадцать, ну и логично заскучал, начав от нечего делать возится в эфирном плане. И, в один из десятиминутных «приходов в себя», во время которых я осматривался, обнаружил в бинокль бодро шуршащий по Жёлтой катер. Немаленький и явно военный.
Так, подумал я, напряженно вглядываясь в плывущих биноклем. Катер подплыл к колену, сбросил некие сходни, ну и выпустил из своих недр пяток готтийцев в военной форме и какого-то, явного местного, типа.
Место лагеря с реки просматривалось, прогоревший остов мобиля был заметен, так что почесали готтийские пидарасы и непонятно какой местный к лагерю. Походили, в машину позаглядывали, обгорелые ящики попинали.