Он был человеком богатым. Очень богатым. Он торговал всевозможными старинными предметами. Это очень выгодная торговля, она даже выгоднее, чем торговля наркотиками. В мире есть немало людей с деньгами, которые охотно скупают всевозможные предметы старины. Им-то Абрам Штеле и продавал раритеты.
Откуда он их брал? Он их воровал. Не сам, разумеется, а это делали нанятые им люди. То есть старинные ценности доставались Абраму Штеле почти даром, не считая всевозможных накладных расходов. Но это были сравнительно небольшие расходы. Основной доход от продажи раритетов попадал в карман Абрама Штеле.
Те четыре русские иконы, о которых идет речь, Ганс также отдал Абраму Штеле. Где они сейчас? Этого Ганс сказать не мог, так как не знал. Предположил лишь, что они, должно быть, отлеживаются в тайном хранилище. Может ли быть такое, что он их уже кому-то продал? Это вряд ли. Абрам Штеле никогда не перепродавал артефакты сразу же, как только они попадали в его руки. Он прятал их в тайники и выжидал, когда вокруг украденной древней вещи уляжется шум. Обычно на это уходил год, иногда – два или даже три года. И только затем Абрам Штеле начинал искать подходящего покупателя. Разумеется, он его находил – спрос на предметы старины во всем мире был высокий и постоянный.
Где обитает этот самый Штеле? Этого Ганс тоже сказать не мог. Сказал лишь, что у господина Штеле много всевозможного жилья едва ли не по всему миру. И он часто переезжает из одного своего жилища в другое. И не потому, что он чего-то опасается, а это просто его прихоть.
А вот передавал те самые иконы Ганс господину Штеле здесь же, в Гамбурге. Точнее сказать, за пределами Гамбурга, на загородной вилле. Ганс готов во всех подробностях рассказать, как лучше добраться до той виллы. Есть ли на вилле охрана? Да, есть, и немалая. Господин Штеле любит окружать себя охраной.
Имеется ли на вилле тайник, где могли бы сейчас храниться иконы? Этого Ганс не знал, но предполагал, что имеется. Иначе для чего господину Штеле было назначать Гансу встречу именно на вилле? Если вдуматься, то такие встречи назначаются именно в подходящих местах, и никак иначе. А подходящее место – это такое место, где имеется надежный тайник. Для чего такую ценность, как четыре древние русские иконы, перевозить с места на место? Абрам Штеле, конечно, могущественный человек, но даже для него такие передвижения – дело рискованное. А он рисковать не любит. Он опасается всякого риска. Он действует наверняка, все предварительно обдумав и взвесив. Значит, иконы, скорее всего, находятся сейчас на вилле. В тайнике, о котором Ганс не имеет никакого понятия.
– Все, исповедь заблудшей души окончена, – по-русски сказал Соловей.
Для Дубко эти слова были сигналом. Он ударил Ганса ребром ладони по шее. Удар был расчетливый и точный, второго удара не потребовалось.
– Часа четыре он будет в отключке, – сказал Дубко. – Еще сутки понадобятся на то, чтобы обрести память. Еще какое-то время он будет терзаться, говорить ли этому Абраму, что с ним приключилось. И то если господин Штеле сейчас в Гамбурге. В чем я, честно сказать, сомневаюсь. Так что времени у нас – вагон с прицепом.
– И что будем делать сейчас? – спросил Рябов.
– Оставим нашего Ганса отдыхать, а сами – на перекладных до порта. Степан и профессор нас уже, наверно, заждались. Все глаза проглядели, – сказал Дубко. – Слышь, Федор, а этот Ганс рассказал что-нибудь стоящее?
– Кое-что рассказал, – ответил Соловей. – А обо всем прочем нам придется догадываться по ходу действия. Все подробности расскажу в порту, когда соберемся вместе. Чтобы лишний раз не повторяться.
В это же самое время, когда Соловей, Дубко и Рябов общались с Гансом, Богданов встречался с представителями советской разведки в Гамбурге. Как и где встретиться – об этом генерал Скоробогатов сообщил спецназовцам загодя, еще до отбытия в Гамбург.
Представителем разведки оказался молодой человек – приблизительно ровесник Богданова. Они уселись на уединенную скамейку в небольшом скверике. На них никто не обращал внимания, таких, как они, здесь было немало.
– Приятно встретиться с земляком и вдвойне приятно поговорить на русском языке, – сказал разведчик. – Никогда бы не подумал, что есть такая разновидность ностальгии – ностальгия по родному языку. А ведь, оказывается, есть!
– Вот и расскажи мне на русском языке все, что вы разузнали, – улыбнулся Богданов.
– Увы, узнали мы не так и много, – вздохнул разведчик. – Во всяком случае, на след ваших икон мы пока не напали. Для этого необходимо время. А вы его нам не дали.
– У нас столько же времени, сколько и у вас. Ладно… Что удалось узнать?
– Конечно, здешнее государство крадеными древностями не занимается, – сказал разведчик. – Это дело рук частных коллекционеров. Но и сами коллекционеры такими делами не занимаются тоже. То есть самолично они иконы не крадут. Им нужно выглядеть респектабельно. Нужно держать марку. А вот краденое они покупают очень даже охотно. Тут, понимаешь ли, целая индустрия. Целая сеть, причем весьма умело и хитро запутанная. И чтобы ее распутать, необходимо время. И я уж и не знаю, сколько требуется сил и умения. Одни крадут иконы, другие – их покупают и перепродают… Зачастую таких перекупщиков может быть добрый десяток, и лишь затем икона или еще что-нибудь попадет в какую-нибудь частную коллекцию.
– То есть перекупщиков много? – уточнил Богданов.
– Не сказал бы, – ответил разведчик. – Наоборот, их мало. Потому что здесь вертятся большие деньги. Очень большие! А богатых людей не так и много. Даже в капиталистическом мире. В Гамбурге, в частности, такой лишь один. Есть, конечно, рыбешка и помельче, но такой, который мог бы купить сразу четыре уникальные иконы, лишь один. Тут нет никаких сомнений.
– И кто же это такой?
– Некто Абрам Штеле.
– Что ваша контора о нем знает?
– Наша контора, – сказал разведчик, – собрала о нем немалые сведения.
– Рассказывай по порядку и во всех подробностях…
Разведчик, разумеется, рассказал. По сути, он рассказал то же самое, что Ганс рассказал Соловью, Дубко и Рябову. С той лишь разницей, что рассказ разведчика был подробнее и обстоятельнее, чем рассказ насмерть перепуганного Ганса.
– Что ж, понятно, – сказал Богданов. – Ну, бывай здоров, разведка.
– И ты постарайся не простудиться, спецназ, – сказал разведчик. – А если мы что-то узнаем еще на эту тему, то…
– Не надо, – сказал Богданов и поднялся со скамьи.
– Почему? – не понял разведчик.
– Потому что у нас нет времени, – ответил Богданов. – Пароход «Ария» уходит в обратный рейс через два дня. За этот срок нам надо найти иконы. Так что будем обходиться тем, что имеем.
– Тогда – удачи, – сказал разведчик и тоже встал.
Глава 17
– Ну, просто-таки хвала небесам! – сказал Степан Терко, когда Богданов подошел к своим подчиненным, а также к профессору Мамаю и Кузьмичеву. – А то мы прямо-таки истомились в ожидании! Куда это, думаем, наш командир запропастился? Уж полночь близится, а…
– Вот он я, живой, – улыбнулся Богданов.
– И что же дальше? – спросил Дубко.
– А дальше… – Богданов указал глазами на Кузьмичева.
– Понятно, – сказал Дубко. – Сейчас мы с Геннадием спровадим его обратно на корабль и вернемся. А вы можете пока попить пива в этом кафе. Говорят, что немецкое пиво – высший класс. Пошли, болезный! – Последние слова предназначались Кузьмичеву.
– Ну что? – спросил Богданов у Соловья, когда Кузьмичева увели.
– В общем и целом ситуация такая… – сказал Соловей.
Он рассказал Богданову, а заодно Терко и профессору Мамаю все, что ему удалось выведать у Ганса.
– Понятно, – сказал Богданов, выслушав Соловья. – А сам-то Ганс что сейчас делает?
– Отдыхает в своей машине, – сообщил Соловей. – И будет отдыхать еще часа четыре. Затем – сутки приходить в себя… А у тебя что?
– В принципе то же самое, – ответил Богданов.
И тоже поведал о своем разговоре с представителем разведки.
– В общем, как я понял, все дороги ведут к этому… как его, черта?.. к этому Штеле, – сказал Терко. – Оно, конечно, этот Штеле, может быть, и ни при чем. Мало ли кто еще мог купить те иконы? Но шансы, что он, все же немалые. В общем, будем блефовать, как обычно.
– Хорошо, – кивнул Богданов. – Вот вернутся Александр с Геннадием, и начнем…
– А мне-то что делать? – спросил профессор Мамай.
– А вы пойдете с нами. Мы добудем иконы, а вы их опознаете. Как и договаривались раньше.
– Оно, конечно… – неопределенно и со скепсисом выразился Терко.
И эта недоговоренность, и этот скептицизм Богданову были понятны. Да, конечно, брать с собой профессора было делом рискованным, да что там – смертельно опасным. Мало ли как могли сложиться обстоятельства? На той вилле, куда пойдут спецназовцы, – охрана. Причем неизвестно, в каком количестве. И тем более неизвестно, вооружена ли эта охрана. Скорее всего, хоть чем-то, да вооружена. А вот спецназовцы без оружия. Так сказать, милостью генерала Скоробогатова… Да оно бы и ничего, как-нибудь управились бы и с вооруженной охраной, не привыкать. Но профессор! Он буквально путался под ногами, за ним нужен будет глаз да глаз. Однако же и без него нельзя. Потому что кому-то надо будет опознавать иконы. Да, спецназовцы приложат все силы и все свое умение, чтобы их добыть, но вдруг так случится, что это – не те иконы? Или что это копии, а не подлинники? Можно ли за несколько дней снять с иконы копию? Наверно, умеючи, можно… А другого шанса у Богданова и его товарищей добыть иконы уже не будет. Так что тут нужно действовать наверняка. А если наверняка, то без профессора Мамая не обойтись. Понимали это и Богданов, и Терко. Все понимали. А скептицизм Степана – это было следствие его обеспокоенности. Как-никак, и он сам, и все остальные бойцы несли за профессора ответственность. И перед своей совестью, и если разобраться, то и перед целым государством – Советским Союзом.