Мысль о броне оказалась весьма своевременной. Махнув рукой Борману, он осторожно спустился в овраг, плюхнулся задом на сухую, жесткую траву:
– Ну что, Курт, задали нам задачку.
– Это точно, – немец говорил по-русски чуть замедленно и с жутковатым акцентом, но в целом понятно. У них вообще в последнее время стало положено учить русский. Приказ такой вышел, а немцы приказы выполнять умеют. В СССР вон тоже приказали учить немецкий – и что? Большинство отнеслось к нему абсолютно формально. А у немцев, как рассказывал Борман, за знание приплачивают хорошие деньги. Впрочем, похоже, командование нашло выход – стало составлять группы смешанные, как вон у них. Дело пошло веселее, хотя и ненамного.
– Приказ никто не отменит. Придется драться.
– Придется, – меланхолично кивнул немец. – Но их слишком много.
– Зато они нас не ждут. Я посмотрел, караульную службу тащат так, словно войны нет вовсе. Наш старшина бы за такое…
Тут Петров не сдержался и скопировал дословно одну из фраз, которую старшина регулярно выдавал для максимально доходчивого объяснения нерадивым курсантам, что с ними сейчас будет. Специально записал как-то, а потом поразился – в десяти строчках не было ни одного матерного слова, но все вместе они звучали до безобразия неприлично. Курт вряд ли понял больше половины, но все равно уважительно кивнул:
– Что предлагаешь?
Петров объяснил. Борман в международном жесте покрутил пальцем у виска. Ну а потом они принялись утрясать детали.
Танковая колонна, расположившаяся возле аэродрома, попала сюда волею случая и неизбежного армейского бардака. Кто-то кому-то отдал приказ. Какой-то штабной сержант, больше увлеченный фигуркой симпатичной девушки, бегающей туда-сюда с бумагами, перепутал два слова. Командир части к приказу отнесся совершенно некритично и в точности его исполнил… Ну, его-то можно понять, приказы не обсуждаются. И в результате вместо того, чтобы отправиться к канадской границе, где вот-вот ожидалось вторжение Альянса, двадцать «Грантов» прикатили сюда – и встали, поскольку топлива у них больше не было. Командир танковой колонны по рации получил совершенно незаслуженный втык, после чего высокое начальство принялось решать, что делать. Неспешно решать – над ними– то не капало. Ну а танкисты, пользуясь паузой, занялись мелким ремонтом, поскольку трехсотмильный перегон танкам, вообще-то, противопоказан.
Откровенно говоря, самым простым выходом в подобной ситуации было бы позаимствовать горючего у летунов. Конечно, авиационный бензин лучше того, которым заправляют танки, но лучше – не хуже, съедят и добавки попросят. Однако танки проходят по одному ведомству, самолеты – по другому, и неизбежная в таких случаях бюрократия грозила растянуться на месяцы. И в результате на помощь танкистам отправились заправщики, которые ожидались через несколько часов. Приди они чуть раньше, танки бы заправились, убрались – и не было бы кучи трупов и моря крови, но история не знает сослагательного наклонения.
Четыре выскочивших на холм танка американцы встретили с ленивым любопытством, а часовые даже не попытались поднять тревогу. Впрочем, их и не было уже, этих часовых – немцы сработали качественно, у них вообще была исключительно хорошо обученная пехота. Так что лежали часовые под кустиками и тихонько готовились разлагаться. А американцы так ничего и не поняли до того самого момента, когда русские танки открыли огонь.
Четыре танка против двадцати – это, конечно, немного. Но четыре готовых к бою танка против двадцати просто стоящих, с загорающими экипажами – это уже совсем другой коленкор. С трехсот метров, стоя на господствующей высоте, промахнуться можно, но сложно. А главное, одновременно с танками ударила пехота. Фаустпатрон – не снаряд, но если дать залп в упор… В общем, десять солдат, вооруженных фаустпатронами, сожгли шесть американских танков. А первый выстрел американцы сделали как раз в тот момент, когда танков у них осталось ровно четыре штуки. Четыре на четыре… Потом три на четыре, два на четыре, ноль… На этом – все, уцелевшие американские танкисты убегали прочь, и их даже не пытались преследовать – надо было поддержать штурмующую аэродром пехоту.
Более-менее серьезное сопротивление диверсанты встретили именно там. С вышек ударили пулеметы, и браунинги пятидесятого калибра[2] заставили пехоту залечь. Но как раз к этому моменту подоспели танки, просто опрокинувшие вышки и втоптавшие их в грязь вместе с пулеметчиками. Чего-то более серьезного у американцев не нашлось. Правда, откуда-то они откопали пару базук. Это новейшее оружие, которого не хватало даже частям, насмерть режущимся с японцами на Тихом океане, оказалось здесь и было применено против советских танков, но, как выяснилось, толстую наклонную лобовую броню шестидесятимиллиметровые гранаты проломить не могли. Оставили глубокие воронки на толстых стальных листах, словно маленькие вулканические кратеры, но и только. Гранатометчиков положили в считанные секунды, после чего атака продолжилась, и организованного сопротивления американцы больше не оказывали.
Откровенно говоря, можно было бы вот прямо сейчас расстрелять склады ГСМ, но Петров хорошо помнил приказ сохранять по возможности инфраструктуру аэродрома в целости. Поэтому он загнал пару танков на взлетно-посадочную полосу. Вот теперь можно было и проверить, насколько прав или не прав Рокоссовский (хотя немцы и утверждали, что насчет танков на полосе в первый раз сказал кто-то из их то ли генералов, то ли даже адмиралов, но Петров им не верил – ну не может немчура так чувствовать слово). И, надо сказать, случай представился очень быстро.
Пара самолетов, солидных, куда более крупных, чем И-16, и больших даже, чем новейшие Яки, попыталась взлететь, и им это почти удалось. Однако пулеметы, установленные в башнях танков, живо превратили размалеванные туши истребителей в дуршлаги, после чего танки чуть переместились – чтоб, значит, если кто еще попробует взлететь, то ему не хватило бы полосы. Впрочем, никто и не пробовал. Паника окончательно охватила американцев, и они бежали, оставив победителям грандиозные трофеи. Одних самолетов почти пятьдесят штук. А были еще автомобили, даже пара полугусеничных бронетранспортеров, которые хозяйственный Борман тут же прихватил для своих солдат. Опять же, целые склады с оружием…
Почти сразу пошел сигнал в штаб, и приказано было аэродром держать любой ценой на случай, если американцы попытаются его отбить. И они три часа сидели, готовясь отражать атаку, до тех пор, пока в воздухе не загудели моторы и прямо на аэродром не начали приземляться пузатые транспортные самолеты, высаживающие солдат, моментально организующих уже полноценную оборону объекта.
Уже позже младший лейтенант Петров узнал, что их рейд был одним из десятков подобных, направленных на захват аэродромов и обеспечение продвижения основных сил, которые могли теперь не бояться атак с воздуха. Получилось, конечно, не у всех и не везде, но и те, что справились, смогли обеспечить успех начального этапа наступления. Ну а где не смогли, пришлось бомбить и высаживать десант. Потери у десантников были жуткими, несмотря на работу штурмовиков, пикировщиков и истребителей, но дело они сделали.
За эту операцию молодой офицер получил свой первый орден, Красную Звезду, и звание лейтенанта. Два кубика в петлицах смотрелись куда представительнее одного. Чуть позже он с удивлением узнал, что ему и всем остальным участникам рейда положена крупная денежная выплата. Как оказалось, с недавнего времени солдаты, захватившие трофеи, могли рассчитывать на процент от их стоимости. Семьям же погибших выплачивали их долю в тройном размере – героизм надо поддерживать, в том числе и материально. Узнал он также, что инициатором сего полезного и приятного сердцу любого солдата новшества был командующий немецким флотом, один из тех людей, чье имя сами немцы, даже насквозь сухопутные, произносили с благоговейным придыханием. В общем, этот рейд оказался во всех смыслах удачным и дал даже небольшой толчок карьере простого деревенского парня, связавшего жизнь с армией…
Для получения максимального эффекта любое воздействие должно быть комплексным. Колесников помнил это, но также помнил и то, что всегда будет перекос в ту или иную сторону. Это нормально, поскольку всегда имеется что-то более важное, а что-то менее, идеал недостижим. И потому в войне с Великобританией, к примеру, всегда имели приоритет дела флотские. Выбьешь у островитян морскую компоненту – все, считай, победил, остальное дело техники. Сейчас же, хотя США тоже были в первую очередь морской державой и американский флот по боевым возможностям многократно превосходил сухопутные силы, окончательную точку в споре все равно предстояло ставить армии. Колесников хорошо понимал это и потому не пытался заняться перетягиванием одеяла, сконцентрировавшись на том, чтобы обеспечить Роммелю максимально комфортные условия для работы. А для этого, как ни странно, все равно требовалось обеспечить победу на море.
Американский флот даже после поражений начального этапа войны все еще представлял грозную силу. Три линкора довоенной постройки, плюс два линейных корабля, ушедшие из Панамы. Когда Колесников узнал, что их всего за два месяца успели ввести в строй, у него глаза на лоб полезли – о таких темпах работ в его времени и не слышали, да и немецкие, британские и советские верфи тоже не смогли бы повторить этот подвиг. Кроме того, американцы успели ввести в строй еще два линкора типа «Южная Дакота» (собственно головной корабль серии, которому устроенный советскими диверсантами пожар на последнем этапе строительства задержал введение в строй, и «Алабама») и два типа «Айова», а если дать им время, то имелся риск, что они построят еще парочку. Короче говоря, весело. Плюс линейный крейсер «Гуам», брат– близнец утопленной недавно «Аляски». В общем, армада, которая хоть и пряталась пока в портах, но в любой момент могла оттуда вылезти и устроить наступающим большие проблемы. И если против частей, идущих через Аляску и Канаду, американц