— Не бесплатно, а по бартеру, — уточнил Черный. — Точнее выражаясь, по взаимозачету. К тому же, — с явным удовольствием напомнил он, — это была твоя идея. Я, если ты помнишь, предлагал тебе помощь по дружбе.
— А, значит, теперь это так называется? — ехидно полюбопытствовала Рита. — То есть ты мне, оказывается, дружить предлагал? А я-то губу раскатала…
— Ритуль, ну хватит уже, — примиряюще улыбнулся Лева. — Ну что ты завелась? Согласись, Зойкиному мужику больше досталось. Вот я и решил восстановить равновесие.
— Ты смотри, — восхитилась женщина, — какие мы справедливые! Просто Совет Безопасности ООН! Конституционный суд! Или выше брать? Может, ты Господом Богом себя возомнил?
— Ну все, хватит! — Лева аккуратно утопил тормоз, останавливая автомобиль. — Я все понимаю: ты на пределе, перенервничала, устала. Но, милая моя, ты, кажется, забыла, кто здесь мужчина. Завтра все закончится, ты же мне сама спасибо скажешь!
— Уже сказала. — Рита зло сузила глаза. — И очень прошу: больше никуда не соваться. Давай договоримся, что мы в полном расчете.
— Ну тогда «вольво» — это бонус, — хмыкнул Лева. — В знак партнерской признательности. Будешь должна.
— Я по вторникам не подаю, — бросила Рита, открывая дверцу машины.
— Стой, ты куда? — оторопел Черный. — Я же пошутил!
— Боюсь, на ваши шутки, Лев Давыдович, я пока не заработала, — холодно проговорила женщина, захлопывая за собой дверь.
Ее душила злость. Наверное, Лева был прав: устала, перенервничала, но разве в этом дело? С того самого дня, когда она, практически припертая к стенке ворохом информации, который вывалил на нее Черный, вынуждена была рассказать ему вчерне об их плане, он все время пытался перехватить инициативу. То влезая с советами, то предлагая свои варианты развития событий. Иногда Рита ловила себя на мелочной мыслишке: хорошо бы, чтобы Лева все сделал за нее. За них. Для него это дело привычное, можно сказать образ жизни. Ну а ей, понятно, пришлось бы доброхота отблагодарить. Известным и сильно желаемым им способом. В конце концов, он прав: не женское это дело — война. Хоть и праведная, хоть и без выстрелов и жертв. Без жертв? А они с Зоей разве не стали в одночасье этими жертвами?
И тут же поднималась откуда-то из глубины, из самого сердца, горячая душная волна боли, обиды, осязаемого и сильного унижения. Застилала глаза едкой туманной влагой, перекрывала дыхание и останавливала жизнь. Иногда — на мгновение, а чаще — на несколько невыносимо длинных минут, во время которых заново переживалось все то, что было потеряно безвозвратно, навсегда, навечно. Слезы высыхали, в сердце поселялась тянущая холодная пустота, и на место обиды и боли заступала ясная, решительная злость. Нет. Она должна разобраться с этим сама. Это — ее дело. И тогда ненужным и лишним представлялось все, что вставало на пути. Помощь ли, сочувствие ли и даже вполне человеческая привязанность, которую искренне демонстрировал Лев Черный, ощущались досадной помехой, способной лишь замедлить неуклонное движение к такой желанной и уже совсем близкой цели.
По правде сказать, было еще одно, острое, колющее, примечаемое где-то в самой глубине нутра, некое ощущение странной необъяснимой опасности. Какое возникает, когда движешься на ощупь в потемках по незнакомому угловатому двору, не зная, кто вывернется из темной подворотни, но чувствуя всеми клеточками измученного страхом тела, что этот кто-то непременно объявится, и ничего хорошего эта нечаянная (или запланированная?) встреча не сулит.
Много раз Рита пыталась разобраться, откуда приходит и с чем связано это угнетающее чувство, и все время получалось, что источником, поводом и причиной оказывался Лева. Это было странно. Ни разу, ничем, даже намеком, он не дал ей понять, что его интересует что-либо, кроме нее самой. Более того, Рита доподлинно знала, что, надумай она прекратить этот план, поставь на нем точку, Лева лишь выдохнет с облегчением и ринется с еще большим пылом и азартом на завоевание крепости с ее именем. Он и помогать-то стал, желая стать нужным, отвоевывая каждым днем возможность бывать рядом с ней. Разговаривать. Целовать руки, смотреть в глаза. И все же… Красная лампочка тревоги загоралась и вибрировала, как только Лева объявлялся рядом. Лично ли, по телефону — значения не имело.
— Ритуль, — Черный догнал ее уже у двери квартиры. Помог справиться с замком. — Ну не злись! Веришь, хотел как лучше. Я бы этого твоего Распопова как гниду раздавил. Это же не мужик! Ты не представляешь, как он сегодня передо мной лебезил! Тьфу! — Лева презрительно сплюнул. — Только что руки не целовал. Он шестерка, понимаешь? Прапорщик!
— Майор, — машинально поправила Рита.
— При чем тут звание? Я о сути говорю! — Лева снова сплюнул. — Ну вот скажи мне, почему таким слизнякам такие бабы достаются? А нам, нормальным мужикам…
— Это ты — нормальный? — язвительно осведомилась женщина. Ей вдруг стало даже как-то обидно за бывшего супруга. — А ты ночами как спишь? Спокойно? А те, кого ты раздел-разул, по миру пустил, не снятся? А те, кого на тот свет отправил, наяву не являются?
— Рит, ты чего? — оторопел Лева. — Ты за кого меня держишь? На моих руках крови нет…
— Ну да, сам-то, может, ты никого и не убивал, — зло согласилась женщина. — Робин Гуд чертов! Ты же Распопова в угол загнал! Где он деньги возьмет, чтобы за все рассчитаться?
— Рита… — выдохнул Черный. — Рита… Да ты его до сих пор любишь… Как же я сразу не допер! — Он звучно впечатал ладонь в собственный лоб. — Рита… После всего…
— Люблю?.. — Рита устало усмехнулась. — Нет, Лева. Просто мне его… — она удивленно и растерянно посмотрела на мужчину, словно сама изумляясь тому, что готовился вымолвить язык, — мне его жалко…
— Жалко! — Мужчина горько хмыкнул. — Вот и я о том же. А он тебя жалел?
— При чем тут он? Он — это он, я — это я. — Рита говорила тихо, едва слышно. — Никому не пожелаю испытать того, что испытала я.
— Даже ему?
— Даже ему.
— Ну тогда, может, все отыграем назад? А, Ритуль? Проспится завтра твой муженек, а никто к нему не идет, никто долги возвращать не просит, никто счет за машину не предъявляет. Он пару дней помечется в непонимании, а потом решит, что весь этот кошмар ему спьяну пригрезился. И заживет прежней сладкой жизнью. Давай? Одно твое слово! Только вот с Зойкиным полудурком как быть? Тоже все простим? Сейчас она приедет, вы решите тут все сами, а потом мне звякните. Буду ждать.
И Лев Давыдович Черный, вымещая ярость на грязных ступенях, потопал вниз.
— Лева, — хотела было остановить его женщина, но голос подкачал. Вместо слов вырвался сип, и Рита махнула рукой, дескать, ладно. Как вышло, так и вышло.
Сбросила одежду, щелкнула кнопкой пульта, взывая к жизни телевизионные голоса, мигом заполнившие пустоту квартиры и создававшие иллюзию присутствия хорошо знакомых людей, вжалась в уголок дивана, уткнув лоб в ворсистую подушку.
А может, и вправду, все бросить? Наплевать и забыть? Пусть живет Андрей Андреевич спокойно. В конце концов, она уже доказала себе, что все может сама. У нее — новая жизнь. Новые знакомые. Новая работа. И Лева… Пожалуй, она все время сама себе врет, что ничего не испытывает к этому мужчине. Пожалуй, она даже немножко влюблена. Чуточку. Капельку. И может быть, то самое чувство опасности, которое возникает в его присутствии, это как раз сигнал того, что она просто боится влюбиться по-настоящему? Умный, сильный, красивый. Ей такие всегда нравились. И что ей до того, чем он занимается? Бизнес в России — штука изначально опасная. Был бы бандит, сидел бы в тюрьме. А так… Разве она не наблюдала, с каким уважением относятся к нему люди? Причем самые известные и достойные в городе… Достойные? Ну да. Ежели достоинство измерять должностями и состояниями…
«А что ж ты хочешь, — спросила она себя, — чтоб мужик был состоятельным, при деле, сильным и умным и при этом — честным?»
Хочу, да. Но так не бывает…
Вот Распопов… Что он будет делать завтра? После всего? Напьется? Естественно. А потом, когда протрезвеет? И поймет, что нищий? Как он будет жить? Он же ничего не может. Ничего! То есть она своими руками роет ему могилу? Но ведь она сама и сделала его таким! Разве он виноват, что рухнула страна, которой он мечтал служить и честно служил? Разве его вина, что она сумела приспособиться к обстоятельствам, а он нет? Разве не она взвалила на себя весь груз по обеспечению семьи? А может, если бы она была чуть послабее или — поумнее? То есть не превратилась бы в рабочую лошадь, а, наоборот, демонстрировала бы свою беспомощность и показывала бы, что вся надежда на него — мужчину? Не зря говорят, сила женщины — в ее слабости. А ей для понимания этого не хватило ни ума, ни мудрости, ни терпения. Результат налицо — семьи нет, сын за границей, а она строит козни, чтобы уничтожить и без того слабого человека. Вместо того чтобы пожалеть.
Пожалеть?
А он ее пожалел, когда выкинул из дома, с работы — из жизни! — как шелудивого котенка! Как старый половик, не забыв напоследок вытереть ноги! Жалел, когда она не могла спать, потому что ноги и руки, обездвиженные неподъемными «челночными» сумками, ныли так, что спасение было одно — упаковки анальгина и стоны в подушку? Куда там! Как суслик сопел рядом, да еще обижался, что она не отзывается на его сексуальные призывы. Бурчал, что она там в своих поездках любовника завела, потому и муж побоку. Терпела ведь? Терпела. Возражать и убеждать — сил не было. Задыхаясь от боли, уступала, а когда у нее прорывался стон, Распопов думал, что это она от страсти… И потом, сыто отваливаясь и уже засыпая, довольно бормотал: «Ну вот, а ты не хотела, лучше законного супруга все равно никого не найдешь».
Да, конечно, Распопов — сволочь. Но и она не Господь Бог, чтоб определять его судьбу. Узнает сын, что она мужа и отца по миру пустила, что скажет? Какие слова для матери найдет?
А что он ответил, когда она ему на Андрея пожаловалась? Всего сказать, понятно, не могла, стыдно, как такое ребенку поведать? Но ведь Вадик и не расспрашивал ни о чем. Отмахнулся. Типа, вам о душе думать пора, а у вас там — мексиканский сериал. И поспешил попрощаться.