Вогнав гвозди на максимальную высоту, я прикладываю вторую доску параллельно первой и тоже прибиваю ее к дереву. Потом отпиливаю от третьей доски кусок и делаю первую ступеньку. Я вглядываюсь в ветви и представляю, каково будет сидеть в доме и смотреть на темнеющее небо.
Меня зовет папа. Это был самый короткий час в моей жизни. Я убираю молоток в ящик и закрываю металлическую крышку. Руки устали поднимать доски и заколачивать гвозди, но почему-то я чувствую огромное удовлетворение, словно сделала большое дело. Я поднимаюсь по пригорку к дому. Интересно, чем сейчас занята Дилан.
Сегодня мисс Дилейни пришла в платье. Оно черное, пышное и без рукавов. На шее повязан красный платок, и, когда она проходит мимо меня, раздавая наши работы, платок развевается у нее за спиной. Его конец трепыхается туда-сюда. Мне ужасно хочется за него дернуть.
Она останавливается передо мной и шлепает на стол уродливый засвеченный снимок земли. Мой пейзаж. Я переворачиваю его. Жирной красной ручкой на нем написано: «Неуд.», а ниже: «Подойди ко мне».
Вернувшись к доске, мисс Дилейни говорит:
– Ваше следующее задание – автопортрет. Вспомните о том, чему научились в прошлом году. И, пожалуйста, – добавляет она, – больше глубины. Больше смысла.
Звенит звонок, и я сползаю на край стула. Мне не хочется к ней подходить.
Я пытаюсь слиться с толпой и выскользнуть из кабинета, но мисс Дилейни меня замечает.
– Кейтлин.
Я неохотно подхожу к ее столу.
– Да?
Она берет фотографию, которую я сжимаю в руке.
– Кейтлин. – Она качает головой. – Что это? Это не искусство.
Я смотрю на нее самым холодным из арсенала своих взглядов.
– Вы отказались помогать мне с целями, – говорю я. – Я просила вас, но вы меня проигнорировали.
Она вздыхает.
– Сперва движущаяся машина вместо натюрморта. Теперь голый участок вместо пейзажа. Я ведь знаю, что ты способна на большее.
Я отворачиваюсь к стене. Окидываю взглядом все фотографии и нахожу свою.
– Не я, а Ингрид. Ингрид была способна на большее; а я никогда звезд с неба не хватала, помните?
Я выхватываю у нее свой пейзаж, комкаю его и заталкиваю в рюкзак.
Она снимает очки и трет переносицу, как будто из-за меня у нее разболелась голова. Она опускает лицо в ладони. Я неловко топчусь рядом и жду, когда она поднимает голову и предложит мне вычеркнуть курс из расписания, или скажет, чтобы я прекратила тратить ее время, или снова отправит к психологу. Я жду и жду. В кабинет начинают заходить девятиклассники. Звенит звонок на второй урок.
– Э-э… – Я переминаюсь с ноги на ногу. – Мне пора идти.
Она молчит.
Наконец она выпрямляется, и у меня сжимается сердце. Губы мисс Дилейни дрожат, щеки пылают. Она закрывает глаза, и по ее щекам струятся слезы. Она ничего не говорит. Девятиклассники тихо сидят, опустив глаза и стараясь на нас не смотреть. Она берет чистый листок для заметок и что-то пишет. Протягивает его мне и уходит в свою подсобку. Я смотрю на листок.
«Прошу извинить Кейтлин за опоздание на второй урок. В. Дилейни», – написано там.
– В общем, так. – Тейлор заталкивает вещи в рюкзак. – Я сейчас еду к Генри, и мы вместе ждем Джейсона. Хотим сгонять в крутой ресторан эфиопской кухни в Беркли. Хочешь с нами?
После школы мы встретились в библиотеке, чтобы сравнить наши заметки о Жаке де Соре. Пока мы решили, что начнем презентацию с того, как и почему его выбрали. Еще мы решили купить карту Европы, чтобы отметить на ней все места, где он побывал, и показать классу.
Я немного нервничаю при мысли о том, чтобы поехать к Генри, но мне не хочется отказываться и идти домой одной, когда можно провести время с Тейлором, поэтому я соглашаюсь. Скорее всего, Генри даже не подозревает о моем существовании, хотя мы ходим вместе на английский и я знаю, в каком квартале и на какой улице он живет. Я знаю, что у него трехэтажный дом, а его родители почти всегда в разъездах. Я знаю это, потому что почти каждую пятницу он устраивает вечеринки и потому что мы с Ингрид несколько раз собирались на них сходить, доходили до самой двери и поворачивали назад, когда видели силуэты внутри, слышали смех и болтовню, видели машины, припаркованные во дворе, и вспоминали, кому они принадлежат. Нам хотелось пойти, но мы просто не могли заставить себя войти внутрь и увидеть, что все уже нашли себе компанию и разбились на маленькие закрытые группы. Мы боялись, что, едва мы войдем, все глаза обратятся на нас с одним вопросом: кто мы и что здесь забыли.
Вот почему я так хорошо знаю, как выглядит дом Генри, но, когда я вслед за Тейлором прохожу в дверь, вокруг нет ничего знакомого. Я впервые вижу огромный семейный портрет, висящий у входа, мраморные полы, бурлящий фонтан посреди холла. Интересно, чем занимается подросток, который живет в таком месте практически один.
Генри и еще пара смутно знакомых мне ребят сидят на дорогом диване, пьют пиво и смотрят телевизор.
– Привет, – говорит Тейлор. – Помните Кейтлин?
Один из них, не Генри, говорит:
– Привет.
Они возвращаются к телевизору. Это именно то, чего мы с Ингрид боялись, когда разворачивались и уходили от дома Генри. Я чувствую себя лишней.
Хотелось бы сказать, что в голове у меня роится миллион идей и я просто перебираю варианты: как лучше попрощаться или какую шутку пошутить, чтобы все рассмеялись, Тейлор расслабился и напряжение спало. Но в действительности я в полной растерянности. Я готова сделать первое, что придет в голову. Но прежде, чем я успеваю определиться, Генри, не отрываясь от экрана, спрашивает:
– Ты вроде дружишь с новенькой?
Что ж, я была неправа: он знает о моем существовании.
– Да, – говорю я и задумываюсь, так ли это. Видимо, ему действительно не слишком интересно, раз он до сих пор не заметил, что мы с Дилан уже две недели не сидим вместе.
Генри кивает.
– Она ничего, – говорит он. – Она только по девочкам?
Я киваю, но понимаю, что на меня никто не смотрит – даже Тейлор, который разглядывает свои шнурки с тем же интересом, что и нашу книгу про Жака до Сора.
– Думаю, да.
– У нее есть девушка?
– Да.
– Она такая же горячая?
– Э-э… – Я покачиваюсь на носках. – Какой-то странный разговор.
– Ладно тебе, – говорит Генри. – Это же простой вопрос. Да или нет?
– Тейлор, я подожду снаружи.
Я выхожу и закрываю за собой тяжелую дверь.
Секунду спустя Тейлор стоит рядом со мной.
– Прости, – говорит он. – Вообще-то Генри классный.
– Не сомневаюсь, – отвечаю я с каменным лицом. Не понимаю, уловил ли Тейлор мой сарказм. Я вообще ничего не понимаю. Я не хочу ничего – даже строить дом на дереве или спать в машине. Не хочу даже, чтобы Тейлор меня поцеловал. Единственная относительно приятная мысль – найти Дилан и сказать, что я сожалею, что я вела себя нелогично и странно. Раздается рев двигателя, и из-за угла на желтом «датсуне» выруливает Джейсон.
– Знаешь, мне пора, – говорю я асфальту.
– Но ты должна побывать в этом ресторане. Честное слово, там классно. Ты не пожалеешь.
– Мне правда нужно идти.
Джейсон останавливается перед нами.
– Давай я хотя бы тебя подвезу, – говорит Тейлор.
Я спускаюсь с тротуара на дорогу, разворачиваюсь к Тейлору и говорю:
– Я хочу прогуляться. – Потом выдавливаю из себя улыбку и добавляю: – Но спасибо за предложение.
Тейлор похож на ребенка, который вместо долгожданного подарка получил на Рождество какую-то ерунду.
– Если что-нибудь останется, можешь принести мне завтра на обед, – говорю я и направляюсь к торговому центру.
Я захожу в лапшичную. Внутри пахнет кокосовым молоком и ананасом. Из музыкального автомата доносится голос Элвиса. Дилан нет.
Я все равно заказываю суп. Я сижу на нашем привычном месте и ем в одиночестве.
После четвертого урока я выхожу в коридор, и тут кто-то касается моего плеча. Это Алисия. Ее рыжие волосы собраны в небрежный пучок на макушке. Даже небрежность Алисии к лицу.
– Кейтлин, – говорит она, – как хорошо, что я тебя нашла. Я никогда не вижу тебя на обеде. Где ты сидишь?
Я не могу признаться ей, что провожу большую перемену в туалетной кабинке, поэтому пожимаю плечами и говорю: «Всегда по-разному» – в надежде, что это звучит загадочно, а не так, как если бы я стеснялась сказать правду.
Но, кажется, ее не слишком интересует мой ответ. Ее глаза бегают по сторонам – такое чувство, что ей вовсе не хочется со мной разговаривать. Убедившись, что поблизости нет никого, заслуживающего ее внимания, она снова переключается на меня.
– Послушай, Кейтлин…
Она делает паузу, словно на этом месте я должна что-то сказать.
– Что?
Она делает глубокий вдох и выпаливает на одном дыхании:
– Мы с тобой так давно дружим. Ужасно давно. Так что я чувствую, что это мой долг – рассказать тебе, что про тебя и эту… девушку… ходят разные слухи.
– Про Дилан?
Она энергично кивает, сморщив нос.
– Не подумай, я, конечно, не верю в эту чушь, но тебе стоит об этом поразмыслить. Я знаю, что тебе сейчас тяжело, и говорю это только потому, что мне не все равно. Мне бы не хотелось видеть, что ты связалась не с теми людьми.
Я не утруждаюсь заметить, что речь идет всего об одном человеке. И не говорю, что ее совет несколько запоздал.
– Тебе нужно беречь репутацию, – подытоживает она. Доверительно заглядывает мне в глаза. И улыбается.
Я смотрю на прядки рыжих волос, тщательно уложенных в художественном беспорядке, на ее ясные зеленые глаза, поглядывающие то на меня, то на что-то вдалеке, и не задумываясь вдруг говорю:
– Ты считаешь себя пустышкой, Алисия?
Внимание Алисии мигом возвращается ко мне.
– Что?
– Вот и я себя пустышкой не считаю. Но, как по мне, люди, которые судят тех, с кем даже не знакомы, – пустышки. И люди, которые распространяют сплетни, тоже пустышки. И мне абсолютно плевать, что думают обо мне пустышки.