Но низкокалорийная диета, на которой она его держала, была убийственна.
КОНЕЦ
Что скажешь? Может такое быть, правда? Вот было бы здорово! Все бы отдала, чтобы он только вернулся домой.
Пора было нанести визит Джонни Рецепту. Он оказался занят разговором с дамой, которая жаждала получить эффективное средство от грудного кашля.
— Вот Джемма, наверное, знает.
— Знает что?
— Сколько надо взять с собой денег в Париж на выходные?
— Много, — ответила я. — Очень много.
— Он считает, четыре сотни хватит. — Миссис Грудной Кашель кивнула в сторону Джонни.
— Ну, это уж как минимум. В Париже прекрасная обувь. И украшения. И одежда. Еще о ресторанах не забудьте. — Господи ты боже мой! — Хотела бы я съездить в Париж!
— Я тоже, — поддакнул Джонни. Мы встретились взглядами.
— Я тебя свожу, — сказал он. — На пару недель.
— Тогда уж лучше на месяц. — Мы оба расхохотались. Миссис Грудной Кашель с улыбкой смотрела на нас.
Но когда мы с Джонни угомонились, посмотрели друг на друга и вновь зашлись смехом, улыбка у нее померкла.
— А что смешного?
— Нет, ничего, — задохнулся Джонни. — Ничего. — Это-то и было самое смешное.
ТО: Susan…inseattle@yahoo.com
FROM: Gemma 343@hotmail.com
SUBJECT: Новое свидание
Ни за что не угадаешь. Этот малыш Оуэн мне опять позвонил. Сказал, что посмотрел на свою ногу — чего-то в ней недоставало, и понял, что исчез огромный синяк, который я ему поставила, когда § прошлый раз спихнула с кровати. Спросил, есть ли надежда на повторное представление, и, кажется, застал меня врасплох, потому что я ответила — да. Окончательно еще не сговорились. Не знаю, как стану отпрашиваться у мамы, но что-нибудь придумаю. Я собираюсь повеселиться всласть…
Целую,
Джемма.
Это хорошо, что я собралась куда-то сходить. Постоянное, часами, сидение дома с мамой губительно сказывалось на моем восприятии реальности. Я беспрерывно фантазировала на тему рушащихся отношений папы с Колетт и затем сочиняла свои короткие эссе. Это было мое единственное утешение. Я создавала воображаемый мир, в котором, помимо всего прочего, Колетт теперь отказывалась работать, мотивируя тем, что у нее есть муж; у папы возникли неприятности с начальством, и он постепенно начинает приходить в себя.
До чего же я хотела, чтобы мама с папой опять были вместе. Было ужасно ощущать себя членом разрушенной семьи, хоть мне уже и исполнилось тридцать два.
Я забросила свои фантазии на тему фермера-кинорежиссера и целиком посвятила бессонные утренние часы сочинению разнообразных сюжетов по образу и подобию всяких романтических историй, которые все до единой заканчивались счастливым воссоединением моих родителей. Особенно мне нравился тот, где под каким-то предлогом — скажем, в связи с днем рождения общего друга — им приходится вместе совершать длинное путешествие, машина посреди дороги ломается, и они оказываются в домике в какой-то глуши, разыгрывается гроза, свет вырубается, они слышат какой-то странный шум и по соображениям безопасности спят в одной постели.
Но самым любимым моим сюжетом был тот, где папа заезжает к маме якобы затем, чтобы забрать почту. У нее красивая прическа, она скромно, но очень удачно подкрашена и одета в саронг и купальник. Выглядит — закачаешься.
— Ноуэл, — говорит она с теплотой, которая его повергает в смущение. — Как я рада тебя видеть. Я как раз собиралась обедать. Не хочешь составить компанию?
— Ну… не знаю. У тебя что на обед?
— Поджаренные тосты с сыром и ветчиной и бутылочка дивного шардонне.
— Колетт мне сыр не разрешает.
— А меня Гельмут считает вегетарианкой, — сухо отвечает мама.
— Значит, тебе тоже нельзя.
— Вот как? — По маминому лицу медленно ползет коварная улыбка. — А давай нарушим. Если ты никому не скажешь, то и я буду молчать.
— Ну, хорошо.
— Сегодня такой чудесный день, давай сядем в саду.
Они устраиваются за столиком, и солнце им улыбается. В колышущиеся на ветру пурпурные цветки наперстянки влетают и с сытым жужжанием вылетают трудолюбивые пчелки. Мама надевает темные очки от Шанель. Помада у нее такая стойкая, нисколько не бледнеет от еды. Папа смотрит на чудесный сад, некогда являвшийся его большой гордостью и отрадой — до того, как его поманила кружевная «упряжь».
— Я и забыл, какой тут солнцепек.
— А я — нет. — Мама вытягивает загорелую ногу. — Это же кильмакудская Ривьера, дорогой. Ну же, рассказывай. Как тебе живется с Клодетт?
— С Колетт.
— Ой, прости. С Колетт. Все в порядке, да?
— Прекрасно. — Сказано скорбным тоном. — А как у тебя с Гельмутом?
— Восхитительно. С таким обилием секса даже не знаю, что делать.
— А… Гм-мм…
— Секс… — машет рукой мама, слизывая с пальцев сыр. — Только о нем они и думают, эти молодые люди. Можно подумать, они его только что изобрели. Все это грустно.
— Ага. Готовы выжать тебя до капли. — Папу вдруг прорывает. — Что плохого в том, чтобы просто пообниматься? Почему всякий раз нужно все доводить до конца? Почему я не могу хотя бы раз лечь в постель и сразу уснуть?
— Точно. Это очень надоедает.
Они умолкают. (Разумеется, полное взаимопонимание.)
— А у Клодетт, кажется, двое детишек? Как они? Такой возраст, что брызжут энергией, так ведь?
— Ага. — Сказано угрюмым тоном.
— С ними сладу нет.
— Ага. — Он поднимает на нее удивленные глаза. Раньше она такой пикантной не была, правда?
— И чем дальше, тем хуже. Ты еще подожди, когда у этой барышни переходный возраст наступит… Она тебе задаст шороху!
Ноуэл не представляет себе, как можно задать еще большего шороху, и внезапно мысль о возвращении к Колетт повергает его в пучину отчаяния.
— Я, пожалуй, пойду. Мне надо забрать Гэри с танцев.
В прихожей он чуть было не забывает свою почту, но мама ему напоминает.
— Ты бы и голову свою оставил, если бы она не была закреплена, — нежно проговорит она. В полумраке прихожей, в своем голубовато-зеленом купальнике, она удивительно похожа на ту девушку, которую он когда-то взял в жены.
— Рада была тебя повидать, — говорит она и целует его в щеку. — Передай привет Клодетт. И не забудь, — добавляет она с озорной улыбкой, — про сыр. Я не проболтаюсь, если и ты будешь держать язык за зубами. Пусть это будет наш маленький секрет.
ЖОЖО
Понедельник, 14:35
Из-за двери показалась голова Мэнни.
— Жожо, пришел Кит Штайн.
— Кто такой Кит Штайн?
— Фотограф из «Книжных известий». Будет вас снимать для статьи.
— Ах да! Дай мне две минуты, — ответила Жожо. Она скинула ноги со стола и спрятала кроссворд, который никак не могла решить. Затем вынула из волос шпильку, державшую пучок. Каштановые волны рассыпались по плечам.
— Ой, мисс Харви, какая вы красивая! — восхитился Мэнни. — Только вот косметика немного потускнела. — Он протянул ей сумочку. — Сегодня вы должны выглядеть на все сто.
Уговаривать Жожо было излишне. «Книжные известия» читает весь издательский мир. Это для всех — главный ориентир.
Она открыла косметический набор и освежила алую помаду. Жожо предпочла бы тон посветлее или бежеватый. Но когда она единственный раз пришла на работу с такой помадой, на нее стали как-то странно посматривать. Марк Эвери сказал, что вид у нее какой-то больной, а Ричи Гант посочувствовал ее тяжелому похмелью.
То же и с волосами; никакая другая прическа ей просто не шла. Отпустить подлиннее — и она станет похожа на встрепанную художницу; а сделать короче… В двадцать с небольшим, вскоре после переезда в Лондон, она сделала себе озорную, как ей казалось, стрижку, и при первом же посещении паба бармен смерил ее подозрительным взглядом и спросил: «Сынок, а тебе сколько лет?»
На этом эксперимент с короткой стрижкой был признан неудавшимся — как и с прочими попытками изменить свой облик.
— Туши побольше, — посоветовал Мэнни.
— Да ну тебя с твоими гейскими штучками, — возмутилась Жожо.
— Какая вы некорректная! Нет, про тушь я серьезно говорю. Два слова: Ричи Гант. Пусть ему хуже будет.
При этих словах Жожо, неожиданно для себя, кинулась с удвоенной энергией накладывать очередной слой туши.
Стремительно пройдясь по лицу — румяна, маскирующий карандаш, блеск для губ, — Жожо в последний раз расчесала волосы и приготовилась предстать перед фотографом.
— Очень сексуально, босс. Просто шик!
— Зови его.
Увешанный железом, Кит вошел в кабинет, остановился и расхохотался в голос.
— Вы похожи на Джессику Рэббит! — восхищенно произнес он. — Или на ту рыженькую актрису пятидесятых годов. Как ее? — Он несколько раз притопнул ногой. — Кэтрин Хепберн? Нет.
— Спенсер Трейси?
— Это разве не мужчина?
Жожо сдалась.
— Рита Хейворт.
— Вот! Вам это уже кто-нибудь говорил?
— Нет, — улыбнулась она. — Никто. — Он смотрел так лучезарно, что обижаться было грех.
Кит снял с себя груз, оглядел крохотную комнатку, всю уставленную книгами, смерил оценивающим взглядом Жожо, после чего еще раз обвел взором кабинет.
— Давайте внесем кое-какие изменения, — предложил он. — Не будем снимать вас, как обычно делается, в позе Уинстона Черчилля за письменным столом, а лучше произведем небольшую перестановку.
Жожо ледяным взглядом уставилась на Мэнни.
— Что ты ему наплел? Заявляю категорически: топ я не сниму.
Кит оживился.
— А вы способны и на такое? Это было бы весьма кстати. Нужные места закрыть большими пальцами, и…
Жожо смерила его таким взглядом, что он осекся, а когда снова заговорил, игривости в нем поубавилось.
— У вас классный стол, Жожо. Что, если вы уляжетесь на нем на боку и многозначительно подмигнете?
— Я литературный агент. Имейте совесть!
— У меня идея, — подал голос Мэнни. — Что, если нам воспроизвести тот зн