День выдался поистине тяжелым, но в половине пятого над нами неожиданно смилостивилось небо: у Дебс была назначена тренировка по теннису. Она оставила отца по локоть в мойке с грязной посудой и помчалась переодеваться. Спустя пять минут она уже сбегала вниз по лестнице в легкомысленной белой юбочке и с волосами, стянутыми лентой.
— Ну… — восхитился Антон. — Вы прямо как школьница, а не какой-то сорокашестилетний эльен.
Дебс приняла игривую позу с ракеткой на плече, хихикнула и вдруг насупилась.
— Сорокашестилетний — кто?
— Эльен, — бодро ответил Антон. Мне захотелось убежать.
— Это ирландское слово. Означает «богиня».
— Правда? — В голосе слышалось недоверие. — Понятно. Что ж, мне пора. Время не ждет.
— Тем более эльенов, — подмигнул Антон. — До свидания. Удачной игры! И пожалуйста, потом ни с какими подружками не шляться! — погрозил Антон. — Знаю я вас, проказниц!
Она снова хохотнула, затем молча отпихнула липнувшего к ней Джошуа, протрусила к своему светло-желтому «Ярису» и была такова.
— Нет, — заключил Антон уже в метро, когда мы возвращались домой.
— Что — нет?
— Ни за что не поверю, что ей знакомо, что такое секс. У нее вместо сердца мочалка для мытья посуды. Непонятно, как Поппи-то появилась? Будем смотреть правде в глаза: из всех мужчин ее интересует только «Мистер Мускул».
— Наверное, она кладет с собой в постель флакон моющего средства.
— Прекрати, мне дурные мысли в голову лезут. Господи, какая она мерзкая!
— Да уж, — согласилась я. — Но папа от нее без ума, поэтому я вынуждена ее терпеть. Во многих отношениях она для него — благо.
— В каких же?
— Она, например, умерила его страсть к рискованным денежным операциям.
— Еще скажи: у нее хватило предусмотрительности записать дом на свое имя.
— Зато у них всегда есть крыша над головой.
— Это правда.
— Ты можешь сделать для меня одну вещь? — спросил Антон.
Я, наивная дурочка, ответила:
— Любую.
— На Грэнтам-роуд продается дом. Не съездишь со мной посмотреть? Вместе с Эмой, конечно?
Помолчав, я спросила:
— Сколько просят?
— Четыреста семьдесят пять.
— Зачем смотреть дом, который мы никогда не сможем себе позволить? Даже через миллион лет?
Я каждый день мимо него прохожу по дороге к метро, и он меня заинтриговал. Он похож на дом из сказки, совсем не такой, как все. В нем есть что-то совершенно не лондонское.
— А почему продают?
— Он принадлежал одному старику, тот недавно умер. Родственникам дом не нужен.
У меня в животе вдруг встал ком. Мне ничего не сказал, а сам провел целое расследование.
— За спрос денег не берут, — он словно услышал мои мысли.
Я была категорически против. Но Антон так редко меня о чем-то просил, как я могла ему отказать?
— Вот он, — объявил Антон, остановившись перед крепким особняком красного кирпича с острой готической крышей. Он был похож на миниатюрный замок и при этом не был ни слишком громоздким, ни слишком маленьким. То, что надо.
Черт!
— Викторианской постройки, — сказал Антон, распахнул невысокие ворота и сделал приглашающий жест. Мы с Эмой проследовали за ним по дорожке, ведущей к крыльцу под черепичной крышей. Массивную входную дверь синего цвета мгновенно распахнул перед нами молодой человек в костюме. Это оказался Грег, агент по торговле недвижимостью.
Я шагнула в холл, дверь за мной закрылась, и меня охватил странный покой. Освещение здесь было какое-то необыкновенное. Веерное витражное окно над входной дверью отбрасывало разноцветные узоры на деревянный пол, и все вокруг казалось таким мирным и мерцало золотистым светом.
— Большую часть мебели вывезли, — сообщил Грег. — Родственники забрали. Начнем отсюда, не против?
Мы последовали за ним в зал, тянущийся на всю глубину дома, и наши шаги гулким эхом разносились над деревянным полом. С фасада располагался прелестный эркер, а задней стороной зал застекленными дверями выходил в сад, весь увитый какой-то старомодной листвой. У правой стены высился выложенный изразцами камин.
— Настоящий Уильям Моррис, — сказал Грег, постучав по плиткам.
В доме стоял едва уловимый запах трубочного табака, и я сразу представила себе, как дети в этом доме ходят в ботинках на шнурках, едят яблоки в глазури и качаются на деревянных лошадках.
С другой стороны холла была небольшая уютная комнатка квадратной формы, тоже с эркером и камином.
— Тут мы бы устроили твой кабинет, — сказал Антон. — Лили — писательница, — пояснил он Грегу.
— Да? — вежливо отозвался тот. — Известная?
— Лили Райт, может, слышали? — засмущалась я.
— О, — сказал он. Конечно, мое имя было для него пустым звуком. — Что ж, похвально.
Половицы у окна скрипнули, а я вдруг вспомнила об одной американке, которая мечтала воссоздать викторианский дом и специально заплатила за настоящие скрипучие половицы. А тут они уже есть, и платить не надо.
— Здесь я бы поставила письменный стол, — сказала я и провела рукой по стене. Мне в ладонь насыпалась крошка от старой штукатурки.
— Дом, конечно, требует кое-какого ремонта, — сказал Грег. — Но это, по-моему, даже интересно.
— Да, — согласилась я, причем совершенно искренне.
Мы прошли на кухню. Мрачноватое убежище.
— Тут можно убрать одну стену, — сказала я себе под нос, не очень хорошо представляя себе, как это будет делаться и кем. Я вдруг вошла в роль будущей хозяйки.
Я уже видела перед глазами «свою» новую кухню. Расширенная, она будет в четыре раза больше нынешней, а пол сделаем с подогревом и выложим плиткой терракотового цвета. На бледно-голубой газовой плите будет постоянно дежурить большая кастрюля, и если кто-нибудь нагрянет неожиданно, я смогу в любой момент босиком пробежать на кухню и принять гостя как полагается, накормить ужином и напоить домашним ягодным вином.
Случится у кого неприятность — он явится в мое уютное гнездышко, зная, что здесь ему всегда дадут приют. Укроют пледом, уложат на кушетку в эркере и дадут любоваться игрой ветра в ветвях деревьев, а потом подадут ромашковый чай в симпатичных разнокалиберных чашках с блюдцами, пока буря в душе гостя не уляжется.
Грег повел нас к лестнице, я нагнулась взять Эму на руки и заметила в половицах малюсенькие черные дырочки. Жучок. Как это славно. Это так… так по-настоящему. В этом доме невозможно не быть счастливым.
Три спальни наверху были одна лучше другой. Кованые кровати, вышитые покрывала, кресла-качалки и тюлевые занавески, колышущиеся на ласковом ветру, — все это меня просто очаровало.
Я мельком заглянула в тесную допотопную ванную и снова пробормотала что-то насчет перепланировки.
Потом Грег повел нас вниз показывать гордость «объекта» — очаровательно заросший сад. Изгибающаяся дугой аллея, обсаженная деревьями и густым кустарником, словно подалась к дому и закрывала большую часть соседних зданий.
— Черная смородина. Малина, — показывал Грег. — Яблоня. Летом у вас будут свои фрукты.
Мне пришлось ухватиться за Антона.
Возле заднего забора стояла невысокая, старомодная теплица с помидорами. Рядом с ней — обращенная к югу садовая скамья с сиденьем и спинкой из белых деревянных реек, на кованых чугунных ножках. Она была похожа на скамейку в парке.
— Забудете, что вы в Лондоне, — заметил Грег.
— М-мм… — согласилась я, радостно отмечая про себя, что визг автомобильной сирены на соседней улице меня нисколько не беспокоит.
Я уже представляла, как стану сидеть в этом саду, писать в красивом блокноте, а рядом со мной будет стоять корзинка свежесобранной малины. В лучах солнца волосы у меня будут сверкать и пушиться, как будто надо мной поработал классный визажист, а одета я буду во что-то белое и летящее, непременно от знаменитого дизайнера.
Самым отчетливым видением была Эма, играющая с другими детьми — наверное, братишками и сестренками? По какой-то причине все были в кудряшках и с упоением кидались камешками в стенку теплицы.
Я бы стала сушить цветы. На стеклянные двери повесила бы легкие муслиновые занавески, которые будут колыхаться на ветру, а я буду ходить босиком из сада в дом с секатором и корзиной в руках.
Это было похоже на полузабытую мечту. Все здесь казалось давно знакомым, словно я уже бывала здесь раньше, хотя я точно знала, что нет.
Я никогда не отличалась материалистическим взглядом на вещи. Сколько себя помню, я всегда считала, что деньги штука обманчивая: обещают тебе весь мир — а иногда даже ненадолго дарят, — а потом забирают обратно.
Но сейчас мне вдруг стало ясно, какой я была дурой. Надо было с самого начала думать о деньгах и добиваться более высокого гонорара.
В тот момент мне так захотелось иметь этот дом, что я забыла о здравом смысле. Ради этого я бы, наверное, собственную бабушку продала — если бы она была жива и если бы сыскался покупатель.
Никогда и ничего я еще не жаждала с такой силой. Мне казалось, я жить не смогу без этого дома. Но для таких страданий не было нужды. Это и так уже был мой дом. Оставалось только раздобыть где-то полмиллиона фунтов.
Не помню, как добрались домой, но, вновь очутившись в своей убогой квартирке, я набросилась на Антона. У меня было ощущение, будто я только что пережила клиническую смерть и уже прикоснулась к божественному, как вдруг вернулась в свое бренное тело, потому что, по чьему-то небесному недосмотру, время мое еще не пришло. И теперь для меня ничто иное не существовало.
— Зачем ты мне его показал? У нас никогда не будет денег его купить.
— Послушай меня. — Антон выводил на бумажном пакете какие-то расчеты. — У тебя уже продано почти двести тысяч экземпляров, значит, порядка ста тысяч фунтов потиражных у тебя, считай, в кармане.
— Повторяю: первые авторские мне переведут не раньше сентября, то есть ждать еще как минимум пять месяцев. К тому времени дом наверняка уже уйдет.
Он покачал головой.