Дабы по-настоящему отметить твой гонорар, мы с тобой вдвоем должны поехать отдохнуть. Есть одно местечко, я читал, курорт на острове Антигуа. Там полно водных развлечений, а главное — все включено. Даже напитки задаром, а это, между прочим, первоклассная выпивка, не какая-то местная бормотуха, от которой мозги набекрень. Мы должны съездить, Джемма, нам это пойдет на пользу. Ну, и нашим… типа… отношениям.
— Хочешь сказать, станешь учиться виндсерфингу, накачавшись халявными коктейлями? — Ни за что в жизни не стану платить ни за какой отдых вдвоем с Оуэном. Все до единого пенса потрачу на мамин переезд. Не собираюсь транжирить эти деньги на себя. Я себя знаю: стоит начать — уже не остановлюсь.
— Моя девушка зашибла гонорар, и что она мне подарила? Вот эту машинку? — сказал Оуэн, после чего мы погрузились в угрюмое молчание. По крайней мере — он, а я сидела просто в молчании.
— Это огромное достижение — издать книгу, — в конце концов изрек он. — Ты должна это отметить, тем более что и деньги есть. Ты должна сделать что-то приятное себе. Я знаю, ты за маму беспокоишься, но жизнь ведь продолжается!
Никак не поймешь: то ли он эгоист, каких мало, то ли и вправду любит меня.
— Хорошо, принеси буклет, но учти: поедем только на неделю.
Оуэн пришел в восторг.
— Поздравляю, — сказал он. — Ты наконец начинаешь себя вести, как нормальный человек.
Это будет этапная веха. Я поеду в отпуск. Оставлю маму на целую неделю без своей опеки. Жизнь, кажется, налаживается.
— А если нам удастся пережить вместе неделю и не поубивать друг друга, то мы должны будем пожениться, я так считаю, — объявил Оуэн.
— Класс! — Я знала: этому не бывать.
— Я только что сделал тебе предложение, ты не поняла?
— Поняла. Спасибо.
— До сих пор я ни одной девушке предложения не делал. Если честно, я ожидал большего энтузиазма, чем твои «Класс» и «Спасибо».
— Жизнь — это тебе не кино.
— Ах, вот оно что. Но ты все-таки скажи: аптекарь с меня списан?
— Нет. — Врать я была не в силах.
— А с кого?
— Оуэн, — снисходительно проговорила я, — я намного старше тебя. У меня до тебя было несколько романов, и в каком-то смысле все они стали прототипами этого образа.
— Оставь свой менторский тон. Не настолько ты меня старше. И готов спорить, у меня романов было не меньше твоего.
Последовал спор о том, кто спал с большим числом партнеров, и тема Джонни Рецепта плавно рассосалась. В конце концов, когда выяснилось, что у меня связей было больше, мы жутко поругались, но это уже не имело никакого значения…
ЛИЛИ
Первый Национальный Банк
23А, Эджуэр-сквер, Лондон, Юго-Запад-1
5 декабря
Уважаемые мистер Каролан и мисс Райт. По поводу объекта недвижимой собственности, расположенного по адресу: 37, Грэнтам-роуд, Лондон, Северо-Запад-3, имею честь сообщить следующее.
В соответствии со ст. 76, п. 11 Соглашения от 18 июня с.г., заключенного между Первым Национальным Банком, с одной стороны, и мистером Кароланом и мисс Райт, с другой стороны, платеж: в 100 000 (сто тысяч) фунтов стерлингов должен быть перечислен банку не позднее 30 ноября. Поскольку на 5 декабря означенный платеж еще не осуществлен (и в телефонной беседе с мистером Кароланом было подтверждено, что в обозримом будущем осуществлен быть не может), мне не остается ничего иного, как адресовать вас к ст. 18а, которая гласит: «В случае невыполнения обязательств по погашению ссуды недвижимость незамедлительно переходит в собственность банка».
Исходя из вышесказанного, объект недвижимости по адресу: 37, Грэнтам-роуд, надлежит освободить не позднее 19 декабря, т.е. в двухнедельный срок, и все ключи от недвижимости переслать заказной почтой по адресу банка.
Искренне ваш,
Брин Митчелл, менеджер по кредитам.
Это был конец света.
Все произошло так быстро. Когда Жожо позвонила и сообщила свою ужасную новость о том, что «Докин Эмери» не хочет заключать новый договор, я сделала то, что всегда делаю, когда мне плохо: освободила желудок от съеденного обеда. После этого, покончив с формальностями, мы с Антоном взвесили наши скудные шансы. Самое большое беспокойство вызывала невозможность вовремя произвести второй платеж в банк. Но мы распрямили плечи и решили, что, вместо того чтобы прятаться и невнятно лепетать, мы станем вести себя как ответственные, взрослые люди и будем с банком честны. Антон позвонил Брину Митчеллу, «менеджеру по кредитам», и объяснил, что, хотя в данный момент у нас и нет денег, но в конце марта придет очередной чек с потиражными отчислениями. Не могут ли они подождать до этого времени?
Брин поблагодарил за звонок и сказал, что будет лучше, если мы явимся для личной беседы, но не успели мы назначить конкретный день, как пришло то самое письмо, где было сказано, что мы нарушили условия займа, что с учетом наших нынешних обстоятельств надежд на погашение ссуды нет, а потому банк лишает нас права выкупа заложенного имущества. К девятнадцатому декабря нам следует освободить дом, а ключи переслать им по почте.
Худший из возможных сценариев должен был осуществиться как раз перед Рождеством.
Реакция Антона была такова: «Они не посмеют», — а мне он поклялся: «Дом останется у нас». Но я знала, что он ошибается. Таких историй я уже насмотрелась, и ничто не помешает банку поступить так и с нами.
Мы, конечно, позвонили в банк и сделали все возможное, чтобы уговорить их дать нам отсрочку до марта, когда все может счастливо разрешиться. Я умоляла, Антон просил, мы даже подумали, не поднести ли Эму к телефону, чтобы она пропела что-нибудь про елочку.
Но Брин и его коллеги оказались неумолимы, и мы были бессильны на них повлиять: что мы могли им предложить? Когда мы это осознали, наша решимость лишь окрепла. Мы в изнеможении попросили отсрочку хотя бы до Нового года — и вновь получили отказ. Впервые с начала всего этого кошмара мы возмутились, но и это не помогло. Нам лишь напомнили, что по условиям контракта банк вообще не обязан нас ни о чем уведомлять, нам же подарили две недели из доброго расположения. В разгар всех этих жутких переговоров Зулема вдруг объявила о своем уходе, причем незамедлительном. Она нашла другую работу, в одной семье в Найт-гейте, и там ей предоставили отдельную квартиру и машину. Остаться без домработницы было сейчас совсем некстати, но я согласилась, что содержать ее нам больше не по карману.
Тем временем за перепалками с банком одна неделя из двух уже благополучно прошла. До Рождества оставалось двенадцать дней, так что у нас была одна неделя, чтобы найти себе жилье. Можно было переехать в Деттол-хаус, но Антон сказал — и я была с ним согласна, — что жить под одной крышей с Дебс — это уж слишком.
— Уж лучше тогда в ночлежке Армии спасения.
И вот Антон купил газету объявлений и отчеркнул несколько адресов. Еще прежде, чем я увидела эти квартиры, я их все возненавидела.
Я знаю, риелторы сочли нас с Антоном по меньшей мере странными. У Антона, всегда приветливого и общительного, был отсутствующий вид. На меня смотрели глаза чужого человека, а не Антона, которого я знала. Лицо у него было мертвенно-бледное, и я с изумлением увидела в его черной шевелюре седые пряди. Он вдруг стал намного старше.
Что до меня, то мне никак не удавалось сосредоточиться, глаза у меня бегали из стороны в сторону, как бывает с людьми в состоянии тяжелого стресса. Но про наш стресс агенты знать не могли, они наверняка видели в нас легкую добычу.
Меня так угнетал, цейтнот, что я почти физически слышала, как тикают часы, приближая нас к страшному мигу, когда мы должны будем убраться из нашего дома. В результате на все эти квартиры я даже смотреть не могла; будь моя воля, я бы вприпрыжку обежала все комнаты, чтоб побыстрее завершить эту горестную процедуру и двинуться по следующему адресу.
Мы планировали передвигаться от квартиры к квартире на такси, но, если машина не появлялась после трех секунд ожидания, я заставляла Антона идти пешком — причем очень, очень быстро. От нервного напряжения у меня был такой избыток энергии, что я должна была постоянно двигаться.
Так мы ходили по адресам, и стоило переступить порог следующей квартиры, как я уже не помнила, что было в предыдущей. Все процессы в моем мозгу протекали настолько стремительно, что никакая информация там не задерживалась.
После трех дней просмотра настало время решать, и я выбрала последнюю из показанных нам квартир, поскольку только ее и помнила. Она была в Кэмдене, недалеко от нашего дома, новая и безликая, с белыми комнатами, похожими на ящики. Мы подписали договор аренды сроком на три месяца. Платить нужно было наличными, поскольку мы спешили с переездом. А еще потому, что на нашем банковском счете было пусто.
А потом мы, стоя на коленях на пыльном полу, ночь напролет паковали бесчисленные коробки. Это было похоже на мои прошлогодние ночные кошмары, когда мы так рвались купить этот дом.
И вот наступило последнее утро, прибыл фургон с грузчиками в красной форме, и они дружно взялись за работу. Я прислонилась к стене и подумала: «Неужели это происходит наяву? Все это? И красная форма тоже настоящая?»
Дом опустел, оставаться не было смысла.
— Идем, Лили, — мягко проговорил Антон.
— Хорошо.
Я была совершенно убита. Я помедлила, прежде чем в последний раз закрыть за собой дверь, и вдруг почувствовала, что что-то у меня внутри переменилось раз и навсегда. Я прощалась не просто с четырьмя стенами (точнее — тремя с половиной, поскольку рабочие так и не удосужились закончить ремонт в маленькой спальне; впрочем, какое это теперь имело значение?), а с той жизнью, которой у нас с Антоном уже никогда не будет.
Если бы я была одна, боюсь, я бы так и не распаковала вещи на новом месте. Взяла бы свое одеяло с подушкой и тихонько жила бы себе в джунглях из коробок. Но из-за Эмы надо было немедленно наладить быт. Собрать ее кроватку, распаковать кухонную утварь. Конечно, она требовала телевизор. И диван — чтобы смотреть удобнее.