– Имени его, господин, я не спрашивал; знаю только, что он купил здесь на рынке двух рабынь – одну молоденькую, а другую старуху из племени куш.
– А молодая из какого племени?
– Этого не умею сказать, господин; а говорили, будто она из царского рода.
– А какая она из себя?
– Очень красивая и с золотистыми волосами; говорили, будто она привезена из-за «Зеленого моря».
– А какой из себя египтянин, который купил ее?
– Высокий и красивый и, должно быть, из знатного рода – с золотой цепью на груди.
Больше этого ничего не мог узнать Каро от продавца оружия. Тогда он обратился к торговцам невольниками. Здесь след того, чего он доискивался, выяснился еще более. Один из работорговцев припомнил, что несколько месяцев тому назад он продал одному знатному молодому египтянину из Фив двух рабынь – одну юную красавицу из северных стран, дочь царя, город которого был разрушен и сожжен врагами, а дети его, дочери, отвезены в разные места; одна из них со своею рабынею и была отбита на море финикийскими пиратами и продана в Цоан-Танис.
– А не знаешь, как звали этого царя, ее отца? – спросил Каро.
– Не помню, господин, – отвечал работорговец. – Старая рабыня, из страны Куш, называла имя этого царя и их город, но я забыл.
– Не Троя ли этот город?
– Так, так, господин, именно Троя.
– А царь назывался Приам?
– Кажется, что так; но наверное не помню.
– А как звали эту дочь его, что купил у тебя знатный египтянин?
– Я ее звал просто «царевной» или «золотой царевной», потому что у нее волосы такого цвета, как золото священной страны Пунт.
Для Каро не оставалось теперь никакого сомнения, что это была несчастная Лаодика, дочь такого же злополучного Приама, а купивший ее египтянин – Абана, сын Аамеса.
С этими сведениями он и поспешил воротиться в Фивы.
Всю дорогу его мучили вопросы: неужели Абана зарезал Лаодику? А если он – то как он мог пробраться ночью в женский дом? Но старая египтянка утверждает, что Лаодику зарезала женщина, но только мечом, принадлежащим Абане.
«Нет сомнения, – думал Каро, – что Абана, злобствуя на Лаодику за ее бегство, подкупил одну из женщин дома фараона зарезать невинную девушку: пусть же не достается никому другому, если не досталась ему. Но в таком случае, зачем отдавать свой меч для совершения убийства? Меч этот – прямая улика. Разве нельзя было найти другой меч или простой нож? Подкупленный убийца мог совершить свое гнусное дело любым острым ножом, которые всегда находятся под рукой в женском доме. Зачем же понадобился именно меч Абаны, и притом такой редкий и заметный?»
Эти вопросы так и остались не разрешенными в голове Каро.
XXIУбийца Лаодики
В тот же день, когда Каро воротился в Фивы, Абана под наблюдением мацаев был приведен в палату верховного суда. Появление в его доме мацаев сначала встревожило его, но он тотчас же ободрился и смело явился в суд. Он даже держал себя высокомерно, зная, каким уважением в стране и лично у фараонов пользовался его отец.
– Абана, сын Аамеса! – торжественно обратился к нему Монтуемтауи. – Пред лицом Озириса говори только правду. Скажи, что ты знаешь о дочери троянского царя Приама Лаодике, которую ты купил несколько месяцев тому назад в Цоан-Танисе вместе с ее рабынею?
– Я знаю только то, что обе они на пути от Мемфиса к Фивам, пользуясь темнотою ночи и оплошностью моих рабов, постыдным образом бежали с корабля «Восход в Мемфисе», – гордо отвечал Абана.
– И ты их потом не мог найти?
– Не мог.
– И не знал, где они?
– Не знал.
– И никогда больше не видел Лаодику?
– Не видел.
– Абана, сын Аамеса! – возвысил голос один из судей, знаменоносец гарнизона Хора. – Ты говоришь неправду в лицо Озирису, ты видел царевну Лаодику.
– Абана, сын Аамеса, ты сознаешься, что сказал неправду в лицо Озирису? – спросил Монтуемтауи.
– Не сознаюсь, – был дерзкий ответ, – я сказал правду.
– Уличи же его во лжи, знаменоносец Хора, – сказал председатель суда.
– Вот как это было, – начал Хора. – Когда после отбытия ее ясности царевны Нофруры в загробный мир, в прекрасную страну Озириса, его святейшество фараон Рамзес со всею своею благородною семьею возвращался с похорон царевны во дворец и царевна Лаодика шла рядом с ее ясностью, царевною Снат-Нитокрис, ты, Абана, сын Аамеса, стоял рядом с моим начальником, с вождем гарнизона, Таинахттою, а я, знаменоносец гарнизона, Хора, стоял позади вас, и ты, Абана, говорил Таинахтте: «Она, царевна Лаодика, моя рабыня и беглянка, и я возьму ее обратно к себе как мою собственность». Вот что говорил ты, Абана, сын Аамеса.
Абана не ожидал удара с этой стороны и растерялся, но скоро обычная дерзость воротилась к нему, и он презрительно сказал:
– Судьи также могут говорить ложь в лицо Озирису: того, что на меня возводит знаменоносец гарнизона и мой судья Хора, я не говорил и Лаодики после ее бегства не видал.
– Ты утверждаешься на этом пред лицом Озириса? – строго спросил Монтуемтауи.
– Утверждаюсь, – был ответ.
Монтуемтауи сдернул со стола свиток папируса, которым прикрыт был предательский меч.
– А это что такое? – вдруг спросил он.
– Меч, – сказал отрывисто допрашиваемый и чуть заметно вздрогнул.
– А чей он?
– Не знаю.
– А не был он прежде твоим?
– Не был.
Такие дерзкие ответы возмутили судей; носитель опахала Каро даже привстал с негодующим видом и сверкающими глазами.
– Абана, недостойный сын благородного Аамеса, ты снова солгал пред лицом Озириса, – сказал он резко. – Ты купил этот меч в Цоан-Танисе, у торговца оружием Аади, в лавке на невольничьем рынке.
– Сознаешься? – повторил вопрос председатель.
Улики были слишком подавляющего свойства, и Абана оторопел. Ему сразу представилось, что его подозревают в убийстве Лаодики. Пропасть открывалась перед его глазами, и он понял, что надо спасать свою шкуру.
– Сознаешься? – повторил вопрос председатель.
– Сознаюсь, меч мой, но его у меня украли.
– Давно?
– Недели две тому назад.
– Почему же ты не заявил в свое время о покраже? Это такое редкое и дорогое оружие.
Абана молчал. Он чувствовал, что более и более запутывается: судьи, по-видимому, знали больше, чем он предполагал, и больше, чем сами высказывали.
– Приблизься к столу, – сказал ему Монтуемтауи, – взгляни на меч, видишь на нем следы крови?
– Вижу, – хрипло отвечал Абана.
– Это кровь дочери троянского царя Лаодики, она зарезана твоим мечом. Кто ее зарезал?
– Не знаю, – чуть слышно отвечал Абана, дерзость которого уступила место страху.
– Как же твой меч очутился в женском доме фараона, его святейшества Рамзеса?
– Я подарил его Атале, дочери Таинахтты.
Слова эти разом пролили свет на все, что казалось доселе темным. Атала, эта прекрасная девушка, в лицо которой так пристально всматривалась старая Херсе… Неужели Атала – убийца? Неужели она усыпила старую негритянку в ночь убийства? А что побудило ее к этому злодеянию? А то, чем единственно живут женщины: чувство, страсть, ревность. Ревность! Вот где разгадка всему. Атала, вероятно, неравнодушна к этому долговязому сыну Аамеса и, боясь, что прекрасная Лаодика опять будет возвращена ему как его собственность и может пленить его сердце, что было очень возможно с ее красотой, решила отделаться от опасной соперницы и выпросила у Абаны меч, которым и зарезала бедную, невинную жертву. Так думал Монтуемтауи, пораженный этим неожиданным открытием. Но, быть может, Абана, по злобе на беглянку, сам подговорил Аталу убить Лаодику, чтобы она не досталась другому?
– А твоя воля участвовала в убиении троянской царевны? – спросил после небольшого размышления Монтуемтауи.
– Как? – как бы очнулся допрашиваемый.
– Ты велел или советовал Атале убить Лаодику?
– Нет, не я, – с запинкой отвечал Абана.
– И ты на этом показании утверждаешься?
– Утверждаюсь.
– Уведите допрашиваемого в комнату ожидания, – сказал Монтуемтауи, обращаясь к писцам.
Абану увели в ближайшую комнату.
– Теперь надо подвергнуть допросу Аталу, – продолжал председатель.
Аталу привели к судьям.
– Отвечай истинную правду на все вопросы, которые будут заданы тебе пред лицом великого Озириса. Что тебе известно по делу об убиении дочери троянского царя Приама Лаодики?
Атала стояла спокойно, но лихорадочный блеск ее глаз обнаруживал внутреннюю тревогу. Она молчала, нервно сжимая руки.
– Отвечай на вопрос, – подтвердил Монтуемтауи.
– Я узнала о смерти Лаодики только утром, – отвечала девушка глухо.
– Может быть… А ночью ты не была в ее опочивальне?
– Нет, я спала.
Председатель показал допрашиваемой роковой меч.
– Тебе знакомо это оружие? – спросил он.
– Да, я видела его в руках смотрителя дома, Бокакамона, в утро смерти Лаодики.
– А прежде этот меч не был у тебя в руках?
– Никогда не был!
– Введите сюда Абану, сына Аамеса, для очной ставки, – обратился председатель к писцам.
При этих словах на прелестном лице девушки выразился ужас.
Ввели Абану. Трудно изобразить взгляд, которым моментально обменялись допрашиваемые: столько в глазах каждого было тревоги и взаимного недоверия.
– Атала, – сказал председатель, – Абана показывает, что он подарил тебе этот меч. Как же ты утверждаешь, будто он никогда не был у тебя в руках? Абана! Ты подтверждаешь свое показание?
– Подтверждаю, – был ответ.
– Атала! Говори правду, – настаивал председатель, – великий Озирис обнаружил твою ложь.
– Да… Он подарил мне свой меч, – чуть прошептала девушка.
– На какое употребление?
– Так… мне понравился меч.
– А что ты с ним сделала?
– Ничего… Его у меня украли…
– Ты говоришь ложь! – возвысил голос председатель. – В ночь убийства Лаодики видели, как ты вышла из ее опочивальни и зарыла меч в саду под кустом лотоса.