Старый жрец помолчал, по-видимому, приготовляясь сказать что-то еще более непостижимое. Иосиф сидел, погруженный в думы.
– Да, – продолжал старик сам с собою, – слышать, видеть, думать, чувствовать, дышать, хотеть – все это великие тайны божества… Думать, чувствовать, хотеть… Я говорил о воле человеческой, мягкой, как сырая глина, и твердой, как адамант. Но воля, сын мой, неразлучна с мыслью. Много лет я думал над этим, совершая бессмысленные жреческие обряды и в храме Амона-Ра, и в храме Мут в качестве верховного жреца. Я думал так: звук, будь это голос человеческий, стук молота о камни, шум нильского водопада, плач крокодила, шелест камышей на берегу Нила, крик птицы, даже во мраке ночи, клекот орла в невидимых глазу высотах неба, рыканье льва в пустыне или гром в небесных пространствах, каждый такой звук доходит до нас и поражает наш слух и наше сознание: мы его воспринимаем, слышим. С другой стороны, я думал: отдаленные от нас предметы, освещенные светом солнца или даже светом огня, поражают наше зрение и наше сознание, мы их видим, мы с ними сообщаемся через расстояние. А наша мысль, наша воля, наше хотение? Когда я думаю, я как бы создаю несуществующее, создаю даже самые звуки: умом, мыслью я слышу голос человеческий, хотя мне никто не говорит, слышу стук молота о камни Мокаттама, слышу клекот невидимого орла, рыкание льва Сахары, шелест нильских камышей, удары грома, плач крокодила. Когда я думаю, я вижу невидимые предметы, создаю несуществующее или переставшее существовать: мыслью моею я вижу давно умерших и похороненных в своих гробницах фараонов, вижу моего покойного отца в жреческом одеянии, мумию моей матери в фамильном склепе, вижу всех мертвых Аписов, которых мне довелось на своем веку хоронить в подземном царстве Озириса, вижу даже твой Ханаан, которого я никогда не видал, вижу, наконец, твоего отца и братьев, которые продали тебя…
– И я их вижу, – со слезами в голосе тихо проговорил Иосиф, – и во сне их часто вижу.
– Такова, мой сын, сын Ханаана, сила мысли, – продолжал жрец, – она подобие божества; подобно божеству, она создает, творит, она повелевает умершим вставать из гробов и приходить к нам; она велит нильским камышам шуметь, и камыши шумят; она велит плакать невидимому крокодилу; по ее велению в пустыне раздается рыкание льва; она вызывает громы и молнии. Она всемогуща: она пробегает во мгновение ока неизмеримые пространства, достигает солнца, видит невидимое и слышит то, что не издает звука. Подумай, сын мой: если стук неопределенного предмета, молота в каменоломнях, заставляет нас слушать себя; если эта пальма заставляет нас видеть себя, то как же после этого всемогущая и творческая мысль наша, наша воля не могут заставить других слушать себя? Могут и могут! Тебе я хочу передать мои знания и тайны разлива и оскудения вод Нила, и будешь ты господином земли фараонов, и фараоны вознесут тебя до высоты своего трона. Ты заслужил это: на тебе покоится рука божества, потому… потому, что ты добр, смирен и кроток, потому что правда руководит мыслию твоею и твоими делами.
Иосиф, казалось, был совершенно подавлен всем, что он слышал. Бывший верховный жрец Египта, нравственную силу которого испытывали на себе сами царственные фараоны, перед ним, рабом из ничтожного Ханаана, ниспровергает в прах мнимых богов своей страны, богов, перед которыми трепещут сами владыки страны Нила; великий старец разоблачает перед ним, рабом из Ханаана, такие сокровенные тайны природы и такие тайники человеческого бытия, которые трепетом наполняют его душу. И этот великий, казалось бы, всемогущий старец – жалкий узник тюрьмы фараонов; еще недавно он был окован цепями, которые до кости разъедали его старческое тело… Что же это? Неужели и это сон, видение, посланное на него великим старцем? И этот узник обещает ему, рабу из Ханаана, владычество над страною фараонов!…
– Но, отец мой, – с тревогой проговорил Иосиф, – как же ты стал узником, как мог ты допустить, чтобы люди, которые должны трепетать перед тобою, осмелились наложить на тебя тяжкие оковы и ввергнуть тебя в заключение? И за что?
– За что, ты спрашиваешь, сын мой? За то, что я отринул богов египетских, разоблачил их ничтожество и посрамил жрецов их, изобличил перед народом Фив их ложь. А что для меня оковы и заточение! Я уже давно отжил телом. Уже давно тело это ждет более тесного и вечного заточения в недрах земли, из элементов которой взяты и эти кости, и это высохшее на них мясо, и эти побелевшие на мне волосы. Что мне цепи! Они не мешали мне думать и думать; они не мешали мне созерцать свет солнца, слышать говор нильских камышей; они не мешали мне глядеть в мое прошлое и вспоминать: это все, что остается для такой старости, как моя. Если бы я еще и желал чего, то это возможности движения, только движения! Я бы желал бродить из конца в конец видимого мира и наблюдать, как живут и движутся пески пустыни, как плещется великое Зеленое море; я бы желал видеть то таинственное лоно, где зарождается Нил, – где та огненная печь, великий горн, из которого дышит на нас знойный хамсин… Но годы отняли у меня эту силу, так что мне оковы!.. А у тебя, сын мой, впереди целая жизнь, и пусть тебе послужат мои силы и мои знания.
– Но, отец мой добрый! – грустно возразил Иосиф. – На что мне твои силы, твои знания? На что мне величие власти, владычество над Египтом, когда я иноплеменник здесь, когда нет со мной моего отца Иакова, моих братьев, всего рода моего?
– Не скорби, сын мой, – продолжал старый жрец, – то, что я дам тебе, возвратит и отца твоего Иакова, и братьев твоих, и весь род твой.
– Но как это может статься, отец мой?
– Станется могуществом знаний, которые я передам тебе силою твоей воли, а главное – познанием тайн Нила.
– А разве эти тайны неизвестны другим жрецам, которые осудили тебя?
– Нет. Я изучил эти тайны по тысячелетним записям, которых нет более.
– Где же они?
– Те многочисленные свитки папирусов, на которых они были записаны, во время нашествия на Египет черных обитателей земли Куш сгорели вместе с храмом при нильском водомере, где свитки эти хранились со времен фараонов Мена и Тота. Их сберегла только моя память, мое многолетнее изучение их, когда я был смотрителем нильского водомера, сооруженного на месте обветшалого при фараоне Аменемхате двенадцатой династии царей Египта после династии Мена и Тота.
– А давно царствовал фараон Мен? – спросил Иосиф.
– А вот сосчитай этот ряд годов и династий, пока мне не изменила память: первая династия, Мена, царствовала 267 лет, при восьми фараонах; вторая династия, Буцау, 167 лет, при пяти фараонах; третья династия, Цацаи, 233 года, при семи фараонах; четвертая династия, Хуфу, того самого, чью величественную гробницу ты видишь вон там, «в городе мертвых», эта династия царствовала 167 лет, при пяти фараонах, соорудивших себе величайшие из всех гробницы; пятая династия, Ускафа, царствовала 266 лет, при восьми фараонах; шестая династия, Ускари, ровно 200 лет; седьмая, Нутеркары, и последующие династии до двенадцатой занимали престолы Египта 634 года, при девятнадцати фараонах; двенадцатая династия Аменемхата царствовала 233 года, при семи фараонах; да прибавь еще 500 лет на остальные четыре династии до последнего, ныне царствующего фараона Апепи, и выйдет 2660 лет. И в течение всего этого ряда веков и тысячелетий делались записи разливов Нила и его оскудений, и я изучил их, вырвав тайну у Нила. И эту тайну передам тебе, сын мой, пока я жив и пока жива во мне мысль и память моя.
Иосифа поразила подобная память в таком старце.
– Отец мой, – робко заговорил он, – ты говоришь, что эти записи велись в течение 2660 лет и это делалось во все дни года?
– Во все, сын мой, и притом три раза в день: утром, при восходе солнца, или, как принято говорить у жрецов, когда бог Горус показывал смертным свое лицо, потом в полдень, когда Горус в полном сиянии, и вечером, когда Горус скрывался на ночь за песками пустыни.
– Но ведь это должно быть поражающее число записей?
– Да, их я насчитал два миллиона восемьсот восемьдесят две тысячи семьсот записей.
– И ты их всех помнишь?
– Нет, на основании их я вывел общие законы для разливов Нила, и законы эти неизменны, так же неизменны, как неизменны законы движения небесных светил. Надо только посредством наблюдений и изучений уловить эти законы, и тогда у Нила будет похищена его тайна. И я ее похитил, хотя не скоро, уже на склоне дней моей многолетней жизни. Знай же, сын мой, голод никогда не посетит страну фараонов, если только правители ее будут знать причины разливов Нила и оскудения его вод; тогда в ожидании неизбежного в известные годы неурожая они сделают достаточные запасы хлеба в годы урожайные. Только при мудрых правителях страны фараонов страну эту не постигнет голод; если же судьбы Египта будут находиться в руках недостойных жрецов и недобросовестных и невежественных слуг фараонов – сарисов, то голод страны Нила неизбежен.
V
Более года прожил еще старый жрец Тутмес в мемфисской тюрьме, сохранив ясность ума и свою удивительную память. За это время он успел передать Иосифу все свои знания тайн природы.
Но однажды, зайдя утром к нему в камеру, Иосиф нашел только холодный труп мудреца. Так как он верховным советом жрецов был осужден за оскорбление богов страны, то тело его не было предано обычному погребению в «городе мертвых», а было сожжено чрез палоли, и пепел от костра был рассеян среди песков пустыни.
После его смерти Иосиф почувствовал себя вторично осиротелым. Но это продолжалось недолго, и обстоятельства скоро вызвали его на обширную государственную деятельность.
Выше мы упомянули, что во время первой беседы Иосифа с жрецом Тутмесом о тайнах природы в тюрьму приведены были для заключения двое из первых сановников фараона, с высокими титулами семер-уат. Сановники эти были Циамун и Хорхеб. Первый из них, по словам Книги Бытия, назывался «старейшина винарск», а второй – «старейшина житарск».
Хорхеб же был государственным казнохранителем, в ведении которого находились все продовольственные богатства фараонов, скоплявшиеся путем собирания со всей страны податей натурою, преимущественно хлебом