Воронок на редкость новый, краска свежая, лавки еще не изуродованы хабариками. На весь трюм играет музыка, заряжающая из кабины. Для автозака невиданная роскошь. Репертуарчик соответствует моменту, из недоступных взгляду колонок льется гундосое: «Мама. Не ругай меня, я пьяный, я сегодня пил и буду пить…». Следующий трэк развивает тему: «На зеленые погоны упадут твои ладони, заискрятся белые снежинки». Впрочем, звук, отличный от милицейского, не может не услаждать слуха. Через решетку на противоположной стенке, возле коммутатора и кнопок управления светом две наклейки: «Чем больше народа, тем мягче дорога» и «Заходи, садись. Держись и заткнись». Глянцевые надписи дополняют забавные картинки.
Следом за мной в рукав воронка заводят коренастого мужчину со спокойным, волевым лицом, с глубокими, но жесткими глазами. Хызыр — единственный вор на всю Карачаево-Черкесию. Говорит сдержанно, интеллигентно. Каждое его слово заключает уверенность, достоинство и чеканность мысли. Хызыр сидит за наркоту в прямом и милицейском смысле. Обладая огромным влиянием в республике, он поставил запрет на торговлю «дерьмом». Барыги жестоко и безжалостно наказывались. Бизнес, завязанный на ментов, терпел убытки. Были приняты меры. При задержании Хызыру подкинули 27 граммов анаши. Суд длился очень долго — семь месяцев, поскольку свидетели, — все исключительно опера, не являлись на заседания. (Примерно через месяц после описываемых событий Хызыра осудили на шесть лет строгого режима.) Сидит Хызыр на нашем этаже в 605-й.
В Басманке встречает хозяин конвоирки — улыбчивый старлей, закрывший меня в светлый, просторный бокс.
— Как там полковник? — расстегивая наручники, интересуется он судьбой Квачкова.
— Вердикт сегодня.
— Это я знаю. Ничего пока не известно? — с искренним участием волнуется служивый.
Через пару минут старлей затаскивает в бокс грязный, но мягкий стул с широкой спинкой.
— Устраивайся. Пыльный, правда, но какой есть, — извиняется за подарок милиционер.
Определив под голову свернутую куртку, собираюсь скоротать время сонным обмороком. Но тормоза открываются, и в стакан вводят парнишку в дешевом спортивной костюме, с пачкой сигарет и «Желтой газетой» в руках.
— Здорово, — он дежурно протягивает руку.
— Привет. Откуда?
— С «пятерки», с малолетки.
— Лет-то тебе сколько?
— Почти шестнадцать, — парнишка закуривает.
— Зовут как?
— Ленар, — улыбается молодой. — Но можно — Косяк.
— 228-я? — я высказываю первое пришедшее в голову объяснение кликухи.
— Нет, 105-я, — усмехается малолетка.
— Почему тогда «Косяк»?
— Фамилия моя — Косяк, — поясняет парень. — Ленар Косяк.
— Кого замочил, юноша?
— Таджика, и то не до конца, — машет рукой Косяк. — Поэтому через тридцатую (попытка. — Примеч. авт.).
— Это случайно не у вас банда мальчиков-одуванчиков, пионеров-моджахедов?
— Ну, типа того, — не без гордости подтверждает Ленар свое отношение к подростковой группировке скинхедов-убийц, разрекламированных на всю страну.
— Не похож ты на скинхеда.
— Я не скин, я фанат, у меня подельники скины, — вздыхает парень.
— В школе учился?
— Ага, в одиннадцатом классе.
— За кого болеешь?
— За ЦСКА, — оживляется Ленар.
— Мама, папа, сестры, братья?
— Мама, папа и сестра, старшая, двадцать один год.
— Студентка?
— Ага. На четвертом курсе.
— Ну. И надо вам таджиков резать?
— Я не резал — держал.
— Откуда 105-я? На нанесение тяжких телесных нельзя съехать?
— Адвокат сказал — сложно.
— Почему?
— У таджика восемнадцать ножевых ранений.
— Живучий, собака. Показания давал уже?
— Нет. Он подлечился и сразу в Таджикистан свалил.
— Вот ты можешь мне объяснить, что вас в это скинхедство тянет?
— Не знаю, — парнишка задумался. — Наверное, это модная тема. У нас больше половины на малолетке скинхеды.
— Хорошо, а идею вашу ты можешь сформулировать? Лицо Косяка заходило широкими татарскими скулами.
— У меня по делу два брата родные проходят, у вас на «Матроске» сидят. Так они все знают.
— Это такие маленькие, тщедушные, интеллигентные? С ранцами? — я вспомнил двух ребятишек с большими глазами и тонкими шеями в обвислых, отутюженных мамой рубашках из «Детского мира». Они часто ездили с нами в воронке. За плечами у них всегда болталось по веселенькому рюкзачку, купленному в соседнем от рубашек отделе.
— Ага.
— Ладно, идеи пока оставим, — я решил зайти с другой стороны. — Что читаешь?
— Я мало читаю, — честно признается Косяк. — А у братьев любимая книга — это Ницше. Я хотел себе загнать, но на «пятерке» Ницше запрещен.
— Как это запрещен?
— Официально. Все пускают, а Ницше нельзя.
— Давно сидишь?
— Полгода.
— Наркоты много на малолетке?
— Вообще нет. Воры на «лекарство» запрет поставили. Все к воровскому тянутся, у нас только один решил жить мужиком и отдельно три пидора. Каждый, кто заехал, должен выучить «воровской уклад жизни нашей» — пятнадцать пунктов. Должен как бы точно знать, что значит каждое слово.
— Например?
— Ну, «вор», «мужик», «дорога» и так далее.
— Усвоил?
— А как же.
Парень собирается с мыслями и, словно на экзамене, принимается докладывать усвоенный материал. Чтобы ничего не упустить, еле успеваю записывать за ним.
— Значит, так, «вор» — это высокоуважаемый человек в преступном мире, добившийся святого имени вора без неподобающих поступков. Он ездит по тюрьмам, лагерям, наводит черноту, греет общее. У вора есть три святых имени: вор, жулик, урка.
— Плачет по тебе высшее образование, Ленар, — за годы учебы в институте я очень редко встречал, чтобы материал так отскакивал от зубов.
— «Дорога», — вдохновленный моим поощрением, продолжает Косяк. Это продвижение воровского хода, а также святая идея вора. По «дороге» гоняется «нужда»: сахар, чай, глюкоза. По «дороге» идет общение. Общение по нашей жизни свято. По «дороге» может решиться судьба арестанта. «Дороги» бывают разные: навесная, конь, перевал, перегон, брос, «Ева», «Север», БД (большая дорога), мокрая дорога (через нычку), — Ленар вздохнул, посмотрел на потолок и перешел к следующему термину. — «Стремяга» — стремится к святому имени вора без неподобающих поступков, ездит по тюрьмам, лагерям, наводя черноту, греет общее. «Мужик» — на первом у него стоит личное, на втором — воровское. Придерживается воровского. «Шнифтовой» — глаза и уши хаты. Глаза заключаются в том, что он курсует все движения на продоле. Уши заключаются в том, что он курсует о всех звуках на продоле. Он гоняет голосовую дорогу — «цепи». «Ночной шнифтовой» — то же самое, что и дневной, но это еще и спина дорожника, его ответственность заключается в том, что при залете в хату мусоров, он морозит тормоза. Ну, кто такой пидарас, понятно. Есть вольные и рабочие пидарасы. Вольные — это те, кто с воли дырявыми заехали, рабочие — опущенные уже на тюрьме. Гашеные — те, кто гасанулся (прикоснулся) через посуду пидора. Зафаршмаченный, фаршмак, чушок, черт — тот, кто не следит за личной гигиеной.
— А сука — это кто? — настала очередь дополнительных вопросов.
— Сука — это тот, кто сдает запреты мусорам в пользу своей выгоды, — не растерялся Ленар.
— Молодец! В теории разбираешься. А как обстоит дело со словарным запасом?
— По-честному, я за полгода от нормального языка даже отвык.
— Я заметил. Общечеловеческие фразы даются с трудом, — усмехнулся я. — Заодно и вспомнишь.
— С чего начать? — Косяк напрягся над шарадой. — Чашка — это фаныч или фанка, тарелка — шленка, раковина — ракушка, матрас — машка, ведро — аленка или аленыч, ложка — черен или весло, телевизор — тэвэха, подставка под тэвэху — язык, туалет — нычка или дальний, огородка дальнего — слоник, одноярусный шконарь — вокзал, там обычно пидор спит — напротив дальнего, двойной шконарь — пальма, лавочка — козел, курево — куреха, фильтровые, одеяло — бычка, каркас шконаря — струны, вольная одежда — волька, дырка в тормозах, чтобы за продолом смотреть — пика, вытяжка — ресница, наркота — кайф, деньги — филка, кисть руки — пакта, кипятильник — кипятло, малява — мулька или эмка, наколка — партак, игла — першня, веник — ковырло, тупой человек — бивень, грязная хата — чушатник, спрятать — сухарнуть, подожди — повремени. Не делал, не делаю и не буду делать — это западло…
— Что за партак на пакте? — рассмеялся я, показывая на левую руку Косяка, безымянный палец которой украшен синим перстнем в виде солнышка: точка и восемь отходящих от нее черточек.
— «В кругу друзей», — поясняет Ленар смысл наколки.
— Тебе оно надо, руки уродовать? Не твое это. Или твое?
— Не знаю, — насупился парень.
— Как не знаешь? Ты, когда выйдешь, пойдешь воровать, стремиться, сидеть и страдать за общее или учиться и работать?
— Учиться и работать. — Косяк вконец погрустнел.
— Тогда зачем на себе масти рисовать? Чтобы потом их сводить или всю жизнь прятать руки?
— Нет. Честно говоря, я о ней уже пожалел. Если буду бить, то только фанатские. Вот, смотри! — Ленар закатал рукав, обнажив правую руку, по которой от локтя до запястья большими вертикальными буквами было выбито “hooligan”. — Надо было, конечно, готикой делать. Красиво получается. У нас пацаненок себе “gop-stop” готикой набил. Класс! Я хотел себе «БЕС» набить, но передумал.
— Что значит «БЕС»?
— Братство — единство — сплоченность.
— Кто вас партачит?
— Скинхед один. Сидит на серьезке, без прикола, но кольщик — гений.
— Много вас в хате?
— Шесть человек. Я за хатой смотрю.
— Чем занимаетесь?
— В карты играем, тэвэху смотрим.
— Читаешь?
— Я не люблю читать.
— Любовь приходит в процессе. У тебя такая возможность грамотешки поднабраться! На зоне школу закончишь, заочно пару лет в институте отучишься, а там и свобода. А пока читай книги хотя бы для того, чтобы русский язык не забыть. На одном «а-у-е» (арестантско-уркаганское единство. —