Он вешает трубку. Евгению охватывает злость: а почему она так задрожала? Кто такой Аристов? По дороге домой она мечтала, что придет, примет душ, – неужели кто-нибудь помешает ей это сделать?
Она оставляет дверь приоткрытой, а то и правда придет и станет в дверь колотить – не хватало еще, чтобы соседи услышали! Небось Аристов подумает, что она пошла мыться специально к его приходу. Ну и черт с ним! Пусть думает.
Она стоит под душем и слышит, как он, царапнув дверь, сообщает:
– Не возражаешь, если я телевизор включу? Сейчас «Новости спорта» показывают. Я хочу посмотреть, как наши с аргентинцами сыграли.
– Чувствуй себя как дома, – ехидно говорит она.
Халат Евгения не надевает, чтобы, как говорится, не создавать прецедента. Выходит к нему в джинсах и закрытой футболке.
Аристов в своих неизменных кожаных перчатках – неужели рукам не жарко, лето на дворе! – подавшись вперед, сидя смотрит телевизор.
– Есть будешь? – буднично спрашивает она.
– Куснул бы кого-нибудь!
– У меня есть плов. Могу предложить устрицы. Консервированные.
Он отрывается от телевизора и смотрит на нее долгим взглядом.
– Небось и маслины есть?
– Есть, – говорит она спокойно.
– И крабы?
– И крабы.
Он рывком поднимается из кресла и выключает телевизор. Смотрит невидяще на погасший экран и спрашивает, не оборачиваясь:
– Я тебе неприятен?
– Ты – чужой.
– Чужой по духу?
– По паспорту!
– А этот… Алексей был не чужой?
– Алексей мог быть чужим. Он пришел и ушел, а с тобой я этого не хочу!
– Чего же ты хочешь?
– Все. Или ничего! – выпаливает она и испуганно замолкает, не успев прикусить язык.
Он стремительно оборачивается и подходит к ней близко. И целует ее долго. Нежно. И тихо говорит:
– Спасибо.
Потом отодвигает ее от себя и идет к выходу, по пути сунув ноги в какие-то босоножки без пяток.
– Ну вот, больше ты мне ничего не должна!
Он выходит, осторожно прикрыв за собой дверь, и как Евгения ни старалась, шума лифта она не слышала. Аристов спускается по лестнице. Она еще какое-то время бродит без цели по комнате, но тут ей на глаза попадается записка, переданная с фруктами супругами Ткаченко: «Лопухина, ты не забыла? Мы все еще твои друзья!»
Она некоторое время стоит столбом, потом что-то перехватывает ей горло, и Евгения начинает рыдать. Она плачет долго, надрывно, горько и все повторяет кому-то: «За что? За что?» Незаметно засыпает и спит на диване одетая до самого утра.
Утром сама она говорит: «Хватит, поплакала, и будет!» – и, поймав себя на диалоге с внутренним голосом, думает: «Надо завести попугая и с ним разговаривать. Или сдать эту квартиру внаем и переехать к маме. Никита будет рядом».
Так ничего и не решив, она принимается за уборку, но тут приходит Маша.
А приходит она в черных очках, закрывающих пол-лица. Моет в ванной руки и садится за кухонный стол, наблюдая, как Евгения возится с кофемолкой – Маша предпочитает натуральный кофе растворимому. Все как в лучших домах Лондона и Ново-Титаровки!
– У тебя глаза болят? – спрашивает подругу Евгения.
– Не глаза, а глаз, – прыскает Маша и медленно, будто стриптизерша лифчик, снимает свои очки-колеса.
Да, прятать есть что! Под левым глазом у нее такой огромный синяк, что глаз опух и не открывается, зато другой, правый, непривычно воинственно блестит.
– Красиво?
– Смотря на чей вкус! – медленно говорит Евгения, вдруг со стыдом вспоминая свою нелепую идею насчет того, что неплохо бы Маше изменить мужу.
– Если тебя не шокирует мой вид, я, пожалуй, сниму очки, – между тем говорит Маша. – В комнате сидеть в очках – моветон!
– Не шокирует, – говорит Евгения. – Кто это тебя?
– Любимый муж Сереженька! Кому бы еще пришло такое в голову? Я так хохотала!
– Хохотала?!
– Ну да! Сережа себя всегда считал суперменом. Мол, он ни при каких обстоятельствах не теряет самообладания. А женщин бьют только слабаки. Сильные их себе подчиняют. И вдруг… Посмотри, какая шишка, – вдруг озабочивается она, – это я башкой о шкаф стукнулась!
Евгения покорно трогает шишку и кивает, не сводя с Маши удивленных глаз. Она не только не расстроена, а даже будто гордится следами побоев.
– Ты, наверное, хочешь знать, за что? – насмешничает Маша. – Ему почему-то не понравилось сравнение с таким благородным животным, как олень. Радовался бы, что не с козлом!
Она улыбается.
– Так сильно ударил из-за оленя? – «врубается» Евгения.
– Правда, не из-за всего оленя, а только верхней части.
– Имеешь в виду рога?
– Конечно, что же я еще могу иметь в виду!
– Ты сказала, что Сергей – олень…
– Нет, я сказала, что у него рога как у оленя!
– Но в прошлый раз ты сожалела, что не видишь никого достойного.
– Ой, Женечка, человек предполагает, а Бог располагает! Вчера не было – сегодня есть. Представляешь, выхожу я из офиса, а Витя как раз поднимается мне навстречу. Собственно, я тогда еще не знала, как его зовут. Вдруг я цепляюсь каблуком за эту дурацкую металлическую решетку для чистки обуви и начинаю падать. Человек я, как ты можешь догадаться, совершенно неспортивный, группироваться, как другие, не умею и при падении разбиваюсь вдребезги! Так бы я и расшиблась, если бы не он!
– Да кто он-то?
– Я же тебе говорю: Виктор. Ты его не знаешь. В общем, он меня подхватил, и мы познакомились.
– Давно это было?
– В минувший понедельник. Для кого-то понедельник – день тяжелый, а мне, я заметила, именно в понедельник везет.
«Не может быть такого совпадения! – думает Евгения. – У нее тоже Виктор?»
– С недавних пор меня прямо стали преследовать совпадения, – слышит она голос Маши. – Виктор, оказывается, живет в соседнем с тобой доме.
– Он симпатичный? – спрашивает Евгения, чтобы хоть как-то поддержать разговор: этого не может быть!
– Он умный, – Маша улыбается, – и добрый. Мы знакомы всего пять дней, а кажется, я знаю его всю жизнь!
– Как же Сергей узнал обо всем?
– Я ему сказала, – безмятежно признается Маша. – Если жена не ночует дома, что можно придумать?
– Не ночует! – ужасается Евгения. – Ты же говорила, что панически его боишься.
– Боялась… Все прошло, как с белых яблонь дым. Собственный муж меня не узнает. Казалось, я должна была чувствовать себя виноватой, а я выгляжу победительницей. Даже мой синяк – как полученная в бою рана… Пусть теперь он боится! Вчера ко мне подъехал, а я говорю «Не хочу! Ты в сексе не разбираешься, думаешь только о себе, а мне так и заболеть недолго!»
– Машка!
– Не беспокойся, Женечка, ничего ему не сделается. Сказки все это, будто мы, женщины, мужиков калечим своими неуместными замечаниями. Мол, они такие уязвимые! А мы? Стоило мне встретить нормального мужика, посмотри, что со мной стало! Я хочу, внутри все поет, радостью не с кем поделиться. Потому к тебе чуть свет примчалась… Да, кстати, будь осторожна: Сергей на тебя злость затаил. Считает, что твой дурной пример на меня подействовал.
Мысли у нее скачут – непривычное состояние для рассудительной, спокойной Маши, она никак не может к этому привыкнуть.
– Женечка! Впервые в жизни я… как бы это сказать… Не нравится мне это идиотское слово – оргазм. Такое насквозь медицинское, будто речь не о людях идет, а о подопытных морских свинках… По-моему, я даже сознание потеряла. Витька испугался, трясет меня: «Маша! Маша!» А я где-то летаю. Теперь я знаю, почему некоторые женщины ходят хмурые и злые. Потому что не кончают!
– Мария, что за откровения?!
– Точно! Будут меня убивать, я сейчас и умру с улыбкой. Потому что я – женщина. И могу доставлять удовольствие мужчине! – Она лукаво улыбается. – Возможно, и не одному! А то этот мент поганый чуть было меня не угробил. Как женщину. Если бы не Витюша! Жека, я ему готова ноги целовать!
– Маш, пожалуй, экзальтация нам ни к чему. В крайности-то зачем бросаться?
– Конечно, я шучу. Но ты не можешь себе представить, что чувствует такая, как я, уже погибающая и вдруг воскресшая для новой жизни!
– Почему не могу? Могу. Зато ты теперь можешь догадаться, почему мы с Аркадием разошлись!
– Неужели и ты?..
– И я. Немного в другом варианте, но итог тот же: неуверенность в себе как в женщине, желание махнуть на себя рукой и просто плыть по течению, ощущение того, что для тебя жизнь закончилась. Что ты больше никого не сможешь взволновать, а тебя никто не сможет полюбить…
– Бедная ты моя! – Маша обнимает и целует ее.
– Я больше так не думаю. Бывают, конечно, еще приступы слабости. Так сказать, отрыжка прежней жизни. Теперь я даже верю, что еще найду свою половинку!
– Ты вроде погрустнела, – участливо склоняется к ней Маша. – Что-то не заладилось?
– А у кого все сразу ладится? Сначала надо помучиться. Лучше о себе расскажи. Что ты решила?
Теперь на Машино ясное чело набегает облачко грусти.
– Свиданье было без любви, разлука будет без печали, – перефразирует она известное изречение. – Заметь, мудрецы все за нас сказали: умный человек может быть влюблен как безумный, но не как дурак! И потому я не могу не признать, что как бы ни был симпатичен мне Виктор, он не герой моего романа.
– Но Сергей-то был твоим героем!
– Ты права, остатки юношеского романтизма покидают нас медленнее, чем хотелось бы… Витюша не подойдет мне по той простой причине, что я – человек домашний. Я не представляю себе жизни вне семьи; легкая, необременительная связь не для меня. Я уже знаю, как буду докучать ему своим постоянством, стремлением к уюту и спокойной жизни… Я не представляю себе жизни вне семьи, а он – ветер, эфир, странник.
– Я думала, ты за него замуж собралась.
– Замуж? Мне бы с тем браком, что есть, разобраться! А заодно и в себе. Кто я? Почему столько лет прожила лежачим камнем? Почему поверила в собственную несостоятельность?
– Ну, для меня это слишком сложно, я живу эмоциями!