А в двенадцать часов приходит Надя. Она непривычно робко переступает порог кабинета и оглядывается:
– Ни фига себе! По-моему, даже у директора нашего института кабинет похуже.
– Зато намного больше. Что в моем особенного?
– Не скажи. Красна изба углами, как говорится.
– Лучше скажи, ты не передумала у нас работать?
– Вообще-то так вопрос еще не стоял, но я бы могла подумать.
Евгения набирает телефон шефа:
– Валентин Дмитриевич, вы заняты?
– Через полчаса освобожусь.
– Садись, нужно немного подождать. – Она усаживает подругу в кресло и включает чайник. – Кофейку попьешь?
– Не откажусь. На улице жара, а у тебя благодатная прохлада. Красиво жить не запретишь. Только у тебя такой кабинет?
– С незначительными деталями – весь офис отделан в таком стиле. Думаю, и тебе кабинет не хуже выделят.
– Серьезно?
– Президент хочет с тобой поговорить.
– Это Валентин-то? Мы с ним в свое время враждовали, неужели он такой забывчивый?
– Наоборот. Он все прекрасно помнит и считает, что именно такие зубастые, как ты, должны отстаивать интересы фирмы.
– Посмотрим… Потом о фирме. Женька, что это за мужик такой симпатичный, здоровенный встретился мне в холле?
– Странный интерес у женщины накануне свадьбы.
– Ты что, Вовкина мать? Блюдешь его интересы? Отвечай на поставленный вопрос!
– Местный донжуан. Начальник охраны.
« – Мощный мужик! Посмотрел, как по сердцу рашпилем прошелся! Аж мороз по коже.
– Что-то я раньше не замечала в тебе такой влюбчивости. Учти, с ним шутки плохи. Это современный герцог Синяя Борода! Съест тебя, и мяукнуть не успеешь!
– Быть герцогиней – это кое-что. Тут вам не здесь! Не подполковница какая-нибудь, – шутит Надя.
– Слушай! – не выдерживает Евгения. – Мы с тобой столько не виделись и о чем говорим?! Тебе не кажется, Надечка, что наша дружба дала трещину?
– Не кажется! – Надя поднимается и, чтобы скрыть замешательство, спрашивает: – Где тут у тебя можно руки помыть?
– За перегородкой.
Надя быстро споласкивает руки и, еще держа в руках полотенце, выпаливает:
– Да мне перед тобой стыдно!
– Что?!
– Замуж собралась, идиотка! Можно подумать, я кривая или горбатая, что другой доли мне нет!
Евгения уже ничего не понимает.
– Ты о чем?
– Говорю тебе: о своем дурацком замужестве! Летчик! Подполковник!.. Как только он поверил в то, что я его люблю, так и началось. Он решил, что теперь можно все и все пройдет безнаказанно. Что бы я ни сделала, он всегда недоволен. То – не так, это – не эдак. Я и глупая, и тупая, и неумеха, и растеряха. И все у меня не как у людей! У людей, иными словами, у его Матрены. Сам же жаловался, что она его вечно концентратами кормит. Я же прыгаю на задних лапках, чтобы Вовику все свежее приготовить, все самое лучшее, – безрезультатно. По-моему, он просто мазохист. Ему нравится, когда над ним издеваются. Тогда он жалеет самого себя, тогда он «крест несет»! Но не попадайся ему кто послабее! Запилит. Вчера даже Ванька не выдержал. Говорит: «Дядя Вова, нехорошо капризничать». Тот ему подзатыльник. Понимаешь, махровый подкаблучник вдруг почувствовал себя героем. Особым, неповторимым. Которому все должны заглядывать в рот…
– Надька, ты же за него замуж идешь!
– Веришь, как под гипнозом! Умом понимаю, что нельзя этого делать, а сама – как бычок на веревочке…
– Надя, опомнись!
– Вот потому тебе и не звоню. Сама себя уважать перестала. Если и ты еще меня презирать начнешь, тогда хоть в петлю…
Вскипел чайник, и Евгения бросается готовить кофе, чтобы хоть как-то разрядить сгустившуюся до критической атмосферу. Неужели это Надюша – боевая, отважная? Та, которая не раз вытаскивала ее из серых паутинных настроений, когда жизнь кажется бессмысленной и ничтожной?
– Выпей кофе. – Она подает Наде чашку. – Помнится, одна моя близкая подруга говорила, что из всякого положения можно найти выход…
Но та будто не слышит ее и продолжает рассказывать:
– Мама к брату уехала. Сказала, погостить. Казалось бы, чего вдруг? Отгулы на работе взяла. Побоялась, что она своими советами может испортить мне жизнь. Мол, осмотрись и все реши без меня!.. А у меня теперь перед Вовиком как бы обязательство. Я же его из семьи увела! Понимаешь, он свалил на меня всю ответственность, вот и приходится отвечать. Дитя малое, неразумное, ошиблось, любимую жену оставило, ко мне, непутевой, перебралось…
– Выходит, ваша свадьба – его идея?
– Его. Он же чувствует, что дело пахнет керосином, а остановиться не может. Уж очень он себе в роли диктатора понравился!
– А ведь вы встречались не один месяц.
– Увы, пока он плакался мне в жилетку, я его по-бабьи жалела, предпочитала ничего не замечать. Все ведь мы думаем, будто та, что была до нас, хуже, глупее, эгоистичнее… Не понимала, какая у супруга нежная, ранимая душа! Вот и приходится теперь жизнь с ним связывать.
– Как это приходится? Ничего не приходится! Ты внушила себе черт знает что! Я не твоя мама, я могу взять на себя ответственность за твое будущее! Жалельщица!
– Ты права, жалость – хуже чумы! Раз уж человека приручил…
– Все ясно! Тогда вы с Эдиком друг друга поймете!
– А кто это?
– Тот, что тебя рашпилем…
Евгения включает зазвонивший телефон на громкоговоритель.
– Что вы хотели, Евгения Андреевна? – спрашивает шеф.
– Тут у меня Надежда сидит.
– Пусть заходит.
– Слышала?
– Как, прямо сейчас? – пугается Надя; совсем затуркал женщину этот летун – когда бы она прежде испугалась какого-то там разговора, пусть даже и «судьбоносного»?
– А чего откладывать?
Евгения смотрит, как на ее глазах сбегает с лица подруги неуверенность и виноватость. «Так-то лучше!» – с облегчением думает она.
– Ладно, пожелай мне ни пуха ни пера!
– Желаю.
– К черту!
Она уходит, а Евгения тщетно пытается сосредоточиться на завтрашнем докладе. Собственно, все материалы у нее уже готовы. По крайней мере их достаточно для того, чтобы выполнить при президенте свою роль советника.
Подруга возвращается через полчаса.
– Ну как? – спрашивает ее Евгения.
– Могу выходить на работу хоть завтра. Конечно, придется подчистить хвосты…
– Тебя отпустят без скандала?
– Какой скандал? Мы свободные люди… Вот только кабинетик мой, как сказал Валентин, пока не готов.
– Сиди в моем! – великодушно предлагает Евгения. Надя рассеянно кивает, но мысли у нее, похоже, далеки от новой работы.
– Пожалуй, пойду, – наконец говорит она, – обрадую начальство. Дай-ка на всякий случай твой номер телефона. Позвоню, ежели что…
Оставшись одна, Евгения некоторое время сидит в полной прострации. Надя совершает ошибку, а она, ее ближайшая подруга, ничего не может сделать. Может, поговорить с самим Вовиком?
«В своих делах сначала разберись!» – советует ей внутренний голос. «Не твое дело!» – отвечает она ему.
До конца рабочего дня ее не покидает чувство тревоги за подругу, которая неожиданно дает о себе знать. Она звонит и спрашивает:
– Женька, ты не могла бы Ивана из детского садика забрать? А то мама только завтра приезжает.
– У тебя ничего не случилось?
– Случилось. Но это не то, что ты думаешь… Про Ваньку не забудь!
Она вешает трубку, и Евгения некоторое время смотрит на телефон – неужели это все, что она хотела сказать? Но Надя больше не звонит…
В холле Эдуарда Тихоновича не видно, и собравшаяся уходить Ирина осторожно посматривает по сторонам: нету! А ведь обычно он подвозит ее домой.
– Нет его! – сообщает заглянувшая с улицы Лада. – И машины нет. Что ты волнуешься, уехал куда-нибудь с Валентином. Или помнишь, как в прошлом году, вся наша охрана дежурила на конференции, мэр попросил… Пойдем, мы с Веней тебя подвезем.
Евгения машет им, садясь в машину к Виталию.
– Как прошел день? – спрашивает он, целуя ее; похоже, этот вопрос при встрече у них становится ритуальным. – Едем домой?
– Едем в детский сад номер тридцать шесть, – говорит она без улыбки.
– Серьезно? А где он находится?
– На углу Вишневой и Северной.
– Понял. – Он больше ни о чем не спрашивает.
Она выходит из машины и поднимается на второй этаж, в старшую группу. Ей и прежде приходилось изредка забирать Ваньку из детсада, но вот так, без объяснений его мамаши, – ни разу! Правда, беспокойства особого Евгения в том не видит. Она всегда в таких случаях немножко балует его: водит в детское кафе-мороженое, катает на карусели. Доставляет ребенку нехитрые, но памятные удовольствия. Видя ее в дверях, он всегда предвкушает праздник. Вот и сейчас, играя с детьми, он поднимает взгляд и, увидев ее, бросается навстречу.
– Ваня, кто это? – спрашивает его воспитательница.
– Это моя тетя Женя, – объясняет он на-бегу.
– А, ну раз тетя – тогда иди!
Евгения одевает его, невольно прижимая к себе – так вкусно пахнет ребенок, забытым, до боли родным запахом. «А ведь не поздно еще одного! – мелькает у нее мысль. – Одного, но от кого?» Она ехидничает в рифму, но увлечься своими переживаниями ей не удается.
– Тетя Женя, смотри на меня. – Ваня берет ее лицо в руки и приближает к своему. – Мы сегодня куда-нибудь пойдем?
– Как ты насчет мороженого?
– А потом в магазин? – спрашивает хитрый мальчишка. Они выходят на улицу.
– Мы поедем на автобусе или на трамвае?
– Мы поедем на этой серенькой машинке. Тебя устраивает?
– Устраивает. – Он вырывает свою руку из ее руки и независимо подходит к «вольво».
Вышедший из машины Виталий открывает перед ним заднюю дверцу. Мальчик, помедлив, сообщает ему:
– Меня зовут Иван Михайлович.
– А меня – Виталий Всеволодович. Можешь звать – дядя Виталий.
– А меня можете звать дядя Ваня. Он усаживается в машину.
Виталий, улыбаясь, переглядывается с Евгенией.
– Это сын Нади.
– Мы должны отвезти его домой?
– Мы должны его развлечь.