Вдовствующая императрица Мария Федоровна на прогулке в саду при дворце
23 мая. Вторник.
Даже после завтрака из дому не выходила из-за жары. В сад вышла только после чая, собрала множество роз, навестила Ольгу. К обеду была одна Зина, затем – домино.
24 мая. Среда.
Сегодня немного прохладнее, спускалась снова за розами. Такого великолепия никогда ранее не видела. Вернулась наверх в экипаже Долг[орукого]. После завтрака мы с Ксенией навестили Соню Ден, где встретили Ферзена, который сообщил, что Ирина Долг[орукая], по-видимому, заболела, поскольку ее не удалось добудиться, несмотря на все попытки. Он считает, что она приняла слишком много снотворных пилюль – страшная, жуткая история. Соня живет в доме Кати Кл[ейнмихель], где мы пили чай и где я познакомилась с Шелаггутиной, у которой в прошлом году жил Миша. Это очень располневшая, но симпатичная и веселая женщина. Она в отчаянии от всего, что творится. Много рассказывала о войне. В течение двух лет у нее был собственный полевой госпиталь на Рижском направлении, она руководила им два года. Обедали у меня Ирина, Андр[ей] и Феодор. Потом пришли игроки в домино.
25 мая. Четверг.
Плохие новости от бед[няжки] Ирины Долг[орукой], она все в том же состоянии, никак не очнется. После завт[рака] мы с Ксенией поехали на море, где на пляже в Мисхоре видели всех детей Воронцовых и двоих – Ферзенов. Мы подъехали к калитке, где встретили Софи Ф[ерзен] и Соню, которые сказали, что она [Ирина] все еще не пришла в себя и врачи ничего не могут понять. И когда мы уже собирались ехать домой, вышел сам бедняга Сережа [Долгорукий] и пригласил нас пройти в дом, где нам предложили чай. Присутствовали вся семья и несчастная Тебро Нарышкина, которая совсем состарилась. Ужасно грустная история. Трудно описать, как я сочувствую всем им, особенно ему и бедной матушке! Вечером темп[ература] у Ирины поднялась до 40.
26 мая. Пятница.
День рождения моего любимого незабвенного малыша беби Алекс[андра], он родился 48 лет назад! Бедная Ирина Долг[орукая] все в том же состоянии, надежда очень слабая. У нее ко всему прочему еще и воспаление легких – кошмар! Как все это печально! Соня и Митя Дены были к чаю, после чего мы с Ксенией спустились в сад, собирали розы. Неожиданно сильно похолодало.
27 мая. Суббота.
Дела в Мисхоре не улучшаются, ночью темп[ература] у больной подскочила до 40,8! С утра шел небольшой дождь. После завтрака мы с Зиной поехали к Харокс, погуляли в саду, который выглядит теперь неухоженным и пустынным, несмотря на все богатое цветение. В саду работают австрийские [военно]пленные.
28 мая. Воскресенье.
Была в церкви. Поступили плохие известия от бедняжки Ирины, она по-прежнему без сознания. К завтраку были Юсуповы. Они очень недовольны тем, что их сын и Ирина сегодня уезжают в Петербург. Я передаю с ними письмо для Софии! Пару слов я еще черкнула Элле. После этого поехала в Мисхор справиться о здоровье бедной больной. Видела Софи Ф[ерзен] и несчастного Долгорукого, они в полном отчаянии – надежды больше никакой! Какая трагическая и жуткая история: красивая молодая женщина и бед[ные] дети, которые все останутся теперь одни! Вернулась домой к чаю, затем в 6 часов Ирина с Феликсом отбыли под проливным дождем, который продолжался весь вечер. По телефону из Мисхора сообщили, что Ирина скончалась. Не прошло и часа, как я была там. Ольга с мужем и Никита обедали у меня, играли в домино.
29 мая. Понедельник.
Хмуро и холодно. Могла думать только о наших несчастных в Мисхоре, куда мы после завтрака в 2 часа отправились на панихиду. Приехали, к счастью, так рано, что застали там только членов семьи. Сердце разрывалось при виде отчаяния, в каком находились бедные дети, муж и мать. Прибывшая прямо из Петербурга несчастная Лоло Дол[горукая] даже не знала, что она [Ирина] больна. Вся комната была заполнена людьми, среди которых я увидела Марию Барятинскую, Бетси, гр[афиню] Нирод и еще множество других лиц. У меня возникло довольно странное ощущение, когда я увидела сразу так много людей, – столь долгое время мы провели в уединении. Ирина Долг[орукова], красивая и умиротворенная, лежала на постели, которая была чудесно убрана цветами ее несчастными детьми. Грустно! Она, такая молодая, в расцвете своего счастья, внезапно покинула навсегда мужа, детей, мать и всех, кто ее любил. Я не могу обвинять ее, но какая это трагедия для семьи покойной! Когда мы возвращались домой, начался дождь, и я больше никуда не выходила. Вечер прошел как обычно.
30 мая. Вторник.
Прекрасная погода, немножко погуляла с дочерьми. После завтрака отправилась с Зиной на панихиду. Ксения решила прийти позже, к выносу гроба. Долго беседовала с Лоло Долгоруковой. Неописуемая горестная картина: он [Долгорукий], бед[няжка] Тебро и дети. Домой вернулась к 5 часам. К чаю был Сандро. Ксения отправилась в Кореиз в экипаже. Она проследовала с процессией в церковь и, вернувшись в начале 8-го, рассказала мне, какой красивой, но и душераздирающей была эта церемония!
31 мая. Среда.
В 10 ½ часа утра мы все поехали в кореизскую церковь к обедне и на панихиду. Для утешения несчастных детей в их неописуемом беспредельном горе в связи с потерей такой замечательной и несравненной мамы священник произнес несколько красивых и трогательных слов. Затем мы все пешком проследовали за катафалком по узким кореизским улочкам. Гроб на руках снесли вниз по склону на кладбище. Он все время был открыт, и все присутствующие до последнего мгновения могли видеть очаровательное лицо Ирины. Именно в этот момент раздался сильный раскат грома, начался ужасный ливень, под которым мы промокли до нитки. Могилу вырыли прямо за кладбищенской оградой, в винограднике, откуда открывается великолепнейший вид. Как раз в том месте, которое Ирина Долг[орукова] так любила. После похорон мы с Ксенией и двумя мальчиками, насквозь промокшие, вернулись домой. Завтракали очень поздно, и поэтому сильно проголодались, несмотря на скорбь и душевные переживания. Было тепло, но дождь принимался лить заново еще несколько раз. После чая я навестила Ольгу, стало очень влажно. Вечер прошел как всегда.
1 июня. Четверг.
35-й день рождения моей любимой Ольги. Боже, спаси и сохрани ее в счастии и добром здравии! Нас в этот день ожидало еще одно страшно унизительное событие. Из Севастополя прибыла комиссия, и всех наших отвели в Св[итский] дом на своего рода суд, где каждому из нас поодиночке предстояло ответить на вопросы в связи с обысками 26 апреля. Как раз в этот лень меня навестил бедный С[ергей] Долг[оруков] в первый раз после того, как с ним случилось страшное горе. В тот момент, когда он появился, за мною как раз пришли и отвели в Свитский дом, где находился Сандро, уже успевший дать свои показания. Признаться, я была настолько возмущена этой новой неожиданной гнусной выходкой, что меня затрясло от негодования и ярости, когда я вошла в помещение и увидела, как они сидели за длинным столом в роли судей, готовые допрашивать меня, точно какого-то вора или убийцу. Но, к счастью, со мною был Сандро. Я оказалась между двумя нижними чинами – матросом и солдатом, остальные присутствующие расположились за столом. Роль председательствующего исполнял некий генерал, который сидел прямо напротив меня. Он зачитал мои объяснения, в которых мною были изложены по порядку события того дня или, вернее, той ночи, ведь я спала крепким сном, когда все началось. Эти события оказались самым оскорбительным и омерзительным из всего того, что мне пришлось пережить в моей жизни. Никогда мне не забыть, как подло и гнусно они со мной обращались, они просто старались унизить меня. Среди присутствовавших офицеров, к счастью, не оказалось знакомых мне лиц. Думаю, что они отказались участвовать в таком спектакле. Эта отвратительная комедия продолжалась примерно полчаса. В конце допроса генерал спросил, не хочет ли кто-либо задать мне вопрос. Какой-то толстяк в гражданском поинтересовался, помню ли я, что я сказала ворвавшимся в мою спальню: «Выйдите вон!» Я ответила четко и громко, что, разумеется, помню. Я говорила еще много других разных слов, какие именно, я уже, к сожалению, забыла, что вполне естественно, если тебя будят подобным образом и абсолютно чужие люди врываются ночью в твою спальню. Мое заявление они приобщили к протоколу, который мне пришлось подписать. Потом я наконец-то покинула это мерзкое сборище. Пот катился с меня градом, и лицо пылало от гнева. Бедняжке Ксении пришлось побывать там дважды, поскольку у нее 26 апреля ко всему прочему украли прекрасное кольцо и брошь, которые ей, разумеется, никогда не возвратят. К завтраку был Долгорукий, находившийся в таком же негодовании, что и все мы. Затем я оставалась у себя, лишь ненадолго заходила к Ольге перед чаем. Обед и вечер прошли как всегда.
2 июня. Пятница.
С утра была Ольга. Ее также вызывали в суд для допроса, впрочем, как и Кулик[овского], и наших слуг, и Никиту. После завтрака мы с Зиной, Ростиславом и Васси отправились в Харакс, откуда пешком прошли вдоль берега назад, а потом в экипаже вернулись наверх. Погода замечательная, только вот очень жарко на солнце. Домой возвратилась к чаю. Перед завтраком прибыла из Петербурга София Дм[итриевна] [Евреинова], привезла мне несколько писем от Кати Оз[еровой] и Зизи Нарышкиной, но – к моему огорчению – ни одного от моей любимой Аликс, Тюры и Вальдемара – весьма печально!
3 июня. Суббота.
В 12 часов была Л[оло] Долг[орукая]. Мне ее так жаль. Завтракали у меня Мария Барятинская и Бетси. Первая весьма изменилась, страдает глазами, располнела. Потом мы с Ксенией отправились к Орбелиани, долго беседовали с Верой, она рассказывала много интересного о том, что происходит в Петербурге. Я в первый раз услышала хоть что-то о моем бед[ном] Ники, о том, как они живут. М. Орбелиани переехал отсюда к жене в Кореиз. В нашем узком кругу его очень не хватает. Обедали у меня Никита и двое младших. Вечер прошел как всегда.