больше сражаться, теперь уже никаких надежд не осталось! Поехали с Ксенией в Мисхор на море, там долго сидели с гр[афом] Ферзеном – Софи не было дома. Пока шел дождь, он угощал нас клубникой. На обратном пути встретили Николашу со Станой, остановились, чтобы поздороваться и поговорить с ним, ведь мы долго не виделись. Он довольно сильно постарел и исхудал, бедняга. Вернулись домой к чаю, Никита простудился и к обеду не пришел. Обедала с двумя старшими и Дмитрием. Вечер провела с Зиной.
13 июля. Четверг.
Спала чуть лучше. Ут[ро], как всегда, провела с Ксенией и Ольгой, потом до завт[рака] писала и читала. Затем приезжал ветеринар, осматривал Чифу, которая не совсем здорова, у нее температура. После чая поехали с Ксенией и Васей в Симеиз[108], где было ветрено и весьма прохладно. Обедали у меня Никита, Дмитрий, Зина, Орбелиани и Долгорукий. Приятное общество, славно провели время.
14 июля. Пятница.
Отослала письмо Мише, погуляла в саду с дочерьми. Один татарин нашел те пять серебряных ложек, которые матросы украли и спрятали в цветах возле стены. Дол[горуков] по моему приглашению был к чаю со своей сестрой Софи, я ее так люблю! Было весьма прохладно, всего лишь 16 гр[адусов]. Обедала со мною одна лишь Зина.
На веранде дворца Ай-Тодор, апрель 1917 г.
Вдовствующая Императрица Мария Федоровна проживала в имении Ай-Тодор. Вместе с ней рядом были: старшая дочь Ксения с мужем и детьми, младшая дочь Ольга со вторым мужем и новорожденным сыном Тихоном, а также графиня Менгден, фрейлина Евреинова, генерал Фогель и др.
15 июля. Суббота.
Утро провела как обычно. После завтрака мы отправились к Юсуповым навестить малышку, которая очень мила, но пока что все еще слаба, поскольку слишком мало ест. Погода весьма прохладная. Никита поправился и обедал у меня с двумя младшими, потом играла в домино со своими обычными партнерами.
16 июля. Воскресенье.
Была в церкви, затем – завт[рак], который прошел как обычно. В 3 часа дня мы с Ксенией и двумя младшими [внуками] отправились к Ферзенам, где опять пили чай и дышали чудесным морским воздухом. Ольга, Кулик[овский] и Никита были к обеду, потом играли в какую-то новую дурацкую карточную игру.
17 июля. Понедельник.
Потеплело, ветер слегка улегся. Чувствовала себя очень неважно. Сколько же унижений мы терпим от наших надзирателей, сколько же неприятностей они нам причиняют! Погуляла немного в саду с дочерьми. Сразу после завтрака прибыл врач, чтобы осмотреть мальчиков. Но не успел он начать осмотр, как прибежал этот гнусный унтер-офицер[109] и самым бессовестным образом стал прогонять его, говоря, что его имя, дескать, не внесено в книгу дежурств караула. Тот настолько перепугался, что тут же собрался прочь, однако благодаря энергичному вмешательству Ксении все-таки остался. Ну что ж, хорошо, что этот врач видел, как с нами тут обращаются. Потом Ксения отправилась было в Кореиз, но ее остановил часовой. Правда, она все-таки уехала. После чая такая же история приключилась и со мной: матрос ни за что не хотел пропускать меня. Но в конце концов мы с Никитой и Ростиславом все же уехали в Харакс. Я была в ярости, да и остальные находились далеко не в лучшем настроении. В результате всех этих оскорблений я не чувствовала ни бодрости, ни свежести после поездки. Как все это скверно! Играли в домино с Никитой, Зиной и Фогелем.
18 июля. Вторник.
Боли в спине, страшно боюсь пошевелиться. Приняла горячую ванну, выпила салипирин, надеюсь, поможет. Погода очень жаркая, тихая. Прибыла некая комиссия с целью проверить, как мы здесь живем и как за нами надзирают. Что ж, посмотрим, станет ли лучше или, может быть, еще хуже, ведь в последние дни нам строят всевозможные каверзы и чинят всяческие препятствия, когда мы собираемся куда-нибудь выехать. Ксении, например, не разрешили навестить Орбелиани, и она в ярости поднялась к нам снизу, где все тот же бесстыжий унтер-офицер Гусак запретил ей выходить и с торжествующим лицом сообщил об этом и Феодору, мерзавец эдакий. Я чувствовала себя плохо и осталась дома. Моя бедная маленькая Чифу больна, страшно тревожусь за нее. Она заразилась от Душки, чихает, страдает глазами и не желает отходить от меня.
19 июля. Среда.
Чифу ничуть не лучше, почти ничего не ест, ей закапывают капли в глаза, и она терпеливо переносит эту процедуру. У нее температура, ей дают аспирин, но ничего не помогает – такая печальная история! Мы теперь как арестанты (никому нельзя выходить за пределы Ай-Тодора или навещать нас – позор! И никто не знает – почему). Это самая настоящая подлость, и все только для того, чтобы показать, что власть у них. Села за письмо к моей любимой Аликс, которое гр[аф] Ферзен возьмет с собой 24-го. В остальном день прошел как обычно, в тоске и скуке.
20 июля. Четверг.
Все по-прежнему, терзаюсь из-за моей собачки, которая едва может видеть, один глаз у нее полностью затянут бельмом – ужасная болезнь. После завтрака была Апрак[сина] и преподнесла мне приятный сюрприз, передав прекрасное письмо от моей любимой Аликс. Какое утешение, какая неописуемая радость, и как раз тогда, когда я больше всего в этом нуждаюсь. Чувствую себя не просто плохо – состояние отвратительное и угнетенное.
21 июля. Пятница.
Я в полном отчаянии из-за моей милой малышки Чифу, ей ничуть не лучше! Продолжила писать Аликс. Получила письмо от любезного Н. П. Балашова, очень трогательное, но печальное. Настроение у меня мрачное и меланхолическое. Как же все плохо повсюду! А теперь новое горе – беда с моей собачкой. Посидела немного в саду.
22 июля. Суббота.
Какой печальный день моих именин! Ксения и Ольга преподнесли небольшие подарки, чем меня очень растрогали. Затем с поздравлениями были Зина с Долгоруким и Апрак[сина]. В 12 часов внизу, в гостиной, отслужили благодарственный молебен. Мне преподнесли множество цветов и фруктов. Священник позавтракал с нами. Потом оставалась дома, чувствовала себя отвратительно, одолевала печаль. Бедная малышка Чифу так больна, совсем ослепла на один глаз! Какое горе! К чаю были Дены, а еще Вера Помар, которая подарила мне две сшитые своими руками подушечки от себя и другой Веры, чем очень меня растрогала. Получила письмо от жены Пауля [Павла], Минни – к удивлению, оно не было вскрыто. Думаю лишь о моей милой собачке.
23 июля. Воскресенье.
Моя очаровательная малышка Чифу все-таки умерла этой ночью. Воистину великая скорбь для меня! Оба моих казака были так трогательны и участливы к моему горю и вместе принесли ее в корзине ко мне. О, какой это жестокий удар, какая печаль! Хорошо лишь то, что болезнь оказалась скоротечной и ей не довелось испытать еще большие муки и совсем ослепнуть! Но какое это горе для меня, ведь это еще одна потеря, помимо всех прочих напастей и мучений! Никуда не выходила – так была опечалена. Постояла, правда, вместе с Ольгой у церкви, потом вернулась домой, ощущала тошноту, есть ничего не могла. После чая мы похоронили мою верную очаровательную малышку Чифу.
24 июля. Понедельник.
Все утро писала Аликс, м[аленькой] Ольге и Балашову. Долг[орукий] передал эти письма Ферзену, который сегодня едет в Петербург. Испытываю неописуемую тоску по моей любимой собачке, все время плачу и реву. Гроб с телом бед[няжки] м-м Бреннер, умершей позавчера от сердечного приступа, перенесли в кореизскую церковь. Ксения, Сандро и все дети были на панихиде и проводили процессию до ворот. Я стояла возле Св[итского] дома и наблюдала, как она двигалась к церкви. Меня сначала немало смутило то, что гроб несли матросы, однако звуки их литавр придавали особую печальную красоту музыке похоронного оркестра. Обедали у меня Апрак[сина] и двое старших мальчиков. Потом я играла с Зиной в безик.
25 июля. Вторник.
Неописуемо тоскую по моей милой собачке. Кажется, стало еще невыносимее! Очень жарко, из дому совсем не выходила, ничего не хочется. Апраксина и Долг[орукий] были к завтраку. После чая мы пошли к Ольге, обратно нас отвезли. У нее, как всегда, мило и уютно. Она, слава Богу, очень счастлива. Никита и двое младших обедали у меня. Потом мы играли в домино с Зиной и Фогелем.
26 июля. Среда.
Ничего нового, все больше и больше тоскую по моей любимой собачке. К завтраку была Софи Фер[зен]. Вышла из дому только после чая – слишком жарко. Апраксина провела у меня весь день до обеда, за которым присутствовали двое младших. Потом я играла в безик с Зиной.
27 июля. Четверг.
Стоит все такая же жара, 28 гр[адусов]. Села за новое письмо к Аликс. После завтрака немножко покатались, но только по Ай-Тодору, мы ведь теперь заключенные – такая вот прескверная история.
28 июля. Пятница.
Получила сразу четыре сердечных письма от любимой Аликс, страшно обрадовалась. Еще одно письмо – от милой Ольги[110] из Павловска. В остальном все по-прежнему.
29 июля. Суббота.
Ужасно находиться в таком заключении. Это приводит меня в бессильную ярость. К завтраку был Долг[орукий], и это единственное развлечение за весь день. После чая мы немножко посидели в саду.
30 июля. Воскресенье.
Страшное расстройство желудка, не смогла ни пойти в церковь, ни выйти к завтраку. Чувствую себя безобразно, нахожусь в состоянии черной меланхолии. Слышала, что бедный Б. Куракин потерял жену, урожденную Толстую, она умерла здесь, в Крыму, – прискорбное известие, она оставила 9 детей, причем младшему ребенку 3 месяца. Только и узнаешь, что о бедах да несчастьях! Закончила писать Аликс и Вальдемару. Весь день провела дома – настолько я слаба и так отвратительно себя чувствую. Обедала в одиночестве.