— В постели, — отвечаю, изображая шутника.
— А конкретнее?
— Мам, ты правда хочешь подробностей? — стараюсь звучать ровно.
— Наверное, нет, — цокает она. — Сегодня будь дома. Хочу с тобой пообщаться.
— У меня хоккей, — вру, переворачивая запястье и проверяю время.
— Ладно, — тянет недовольно. — Но чтобы на ночь приехал домой.
Вдохнув поглубже, выпускаю вместе с воздухом:
— Ага.
Отключаюсь, засовывая телефон в карман.
Я бы соврал, если бы сказал, что у меня дофига личного пространства. Сейчас его нехватка чувствуется особенно остро. Все это меркнет и отходит на второй план, по сравнению с нетерпением, которые снова заставляет ерзать по сидению. С трудом понимаю, как дотерпел до вечера и не выскочил из своих трусов.
Я, твою мать, не хочу больше терпеть.
Как только на крыльце начинает прибывать народ, хватаю с пассажирского сиденья перчатки, и выскакиваю из машины.
Оббежав грейдер, опираюсь рукой об низкую ограду стоянки и перепрыгиваю, не спуская глаз с парадных дверей.
Не собираясь толкаться в этой мясорубке, перескакиваю через ограду парка и пристраиваю плечо к старому дубу недалеко от входной арки.
Набросив на голову капюшон, выдыхаю пар, пытаясь восстановить дыхание от этой олигофренской гонки. Помимо того, что стал сталкером, еще и веду себя, как тринадцатилетний хренов страдалец.
Оттолкнувшись от дуба, прыгаю на месте, чтобы разогнать кровь. От холода мерзнет нос. Наблюдаю за тем, как на дорожке появляется компания девушек. Пропускаю, не наблюдая той, которая нужна мне. Я очень надеюсь, что компании у нее не будет…
Бинго.
— Пф-ф-ф… — выдыхаю в черное небо.
По лицу растекается лыба.
На ней рыжая дубленка и шапка с помпоном. На ногах ботинки с мехом вокруг лодыжек и какая-то вязаная юбка до этих самых лодыжек.
Придерживая у подбородка ворот дубленки, Калини быстро семенит в сторону стадиона.
Пробравшись через кусты, выхожу на дорожку за ее спиной и оббиваю от снега ботинки. Леплю небольшой снежок и запускаю им прямо по ее заднице в десяти метрах от себя.
— Ай…
Слышу тихий писк, ухмыляясь в своем капюшоне.
Подпрыгнув на месте, Калинина разворачивается и возмущенно приоткрывает ротик.
Нафиг все. Не хочу больше терпеть…
Вижу, как съезжаются под шапкой ее брови. Вижу, как мечутся по мне распахнутые зеленые глаза.
Покрутив головой, осматривается вокруг, но не двигается с места.
Вокруг никого. Удивительные минуты тишины между пересменками.
— Будешь кричать? — спрашиваю лениво, загребая с куста еще снега.
— Чего тебе? — Кусает губы, наблюдая за тем, как выверено и точно леплю плотный снежок.
— Соскучилась?
— Мир не вокруг тебя одного вращается. — Задирает маленькие точеный подбородок.
— Неправильный ответ, — цокаю, запуская в нее снежком, но так, чтобы ни одна часть ее драгоценного тела не пострадала.
Он падает прямо к ее ногами, рассыпаясь на десять маленьких снежков.
Пискнув, Аня отскакивает назад и роняет с плеча сумку.
— Хочешь в кино? — интересуюсь между делом.
Мне уже без разницы, где с ней светиться. Я уже все палки перегнул, какие только мог. И то, что Марина до сих пор молчит, ни черта не показатель того, что за пределами моего королевства спокойно.
— У тебя сегодня крыша не на месте? — выпаливает Аня.
— Можем в кафешке посидеть… — Набрасываю варианты.
— Дубцов…
— В шахматный клуб… — Юродствую.
Куда там еще тихони ходят?
— Дубцов! — почти орет.
Замолкаю.
Вижу, как крылья ее маленького носа раздуваются, как поджимаются губы.
— Аня… — выдыхаю хрипловато.
Развернувшись, она улепетывает по дорожке так, что сверкают пятки ботинок.
Блин…
Кто ж так делает, дурочка моя.
Сорвавшись с места, ломлюсь следом.
Глава 24
В десять шагов оказываюсь рядом и сгребаю ее в охапку. Прижав к боку, уношу с дорожки, пока брыкается и визжит.
Тестостерона в крови столько, что хоть в банки закручивай. Все, что сдерживал все эти дни, теперь на поверхности.
Из-за поворота возникают бегуны из футбольной команды. Резко разворачиваюсь, переставая офигевать от собственного безмозглого поведения.
— Кир! — рычит Аня, болтая в воздухе ногами.
— Тссс… — свернув с дорожки, тащу ее к грибку-сторожке для всякого уборочного инвентаря.
Опустив на ноги, толкаю к стене и упираюсь в нее предплечьями, окружая Калинину собой со всех сторон.
Поскольку это похищение совершенно обоюдное, молча ждем, пока стихнет топот ног, тупые шутки и коллективный ржач наших универских футболистов.
Когда он стихает, в тишине парка слышу только наше прерывистое дыхание.
Отличные догонялки.
Упершись лбом в кирпичную стену сторожки, чувствую ее дыхание на своей щеке. Втягиваю в себя тонкий запах ее девичьих духов. Такой нежный, что сосет под ложечкой.
Провожу по холодной гладкой щеке губами, согревая.
Слышу, как падает на снег ее сумка, гремя всем содержимым.
Выдохнув, отстраняюсь, заглядывая Калининой в лицо.
Ее щеки совершенно красные. И нос тоже. Наверное, это особенности ее кожи, но ей идет, а ее губы, просто, твою мать, алые.
Смотрит на меня волком, толи злая… толи возбужденная. Обведя губы языком, выпаливает:
— Тебе просто скучно, да?
— Сейчас мне вообще не скучно. — Черчу большим пальцем круг на ее виске.
Любуюсь ее ресницами. Они подкрашены черной тушью, а вообще, они рыжие. Видел тогда, в тот день, когда она впервые попалась мне под ноги.
Отвернувшись, она упрямо смотрит на парк.
Вот это упрямое до позеленения выражение на ее лице я уже видел неоднократно.
— У тебя есть девушка. — Выдыхает драконий клубок белого пара.
Это не похоже на вопрос. Скорее на утверждение.
Этот долбаный вопрос повестка гребаного месяца. Ничего удивительного, Марина всюду в моей жизни, особенно в соцсетях. Никогда не предавал этому значения. Всегда было пофиг…
Не думаю, что у меня есть девушка. Не думаю, что вообще в состоянии в данную минуту на месте Калининой представить Марину или кого-то другого. Но именно от мотылька я хочу того, чего сам, твою мать, не понимаю!
— А если есть, то что? — бормочу, теребя помпон ее шапки.
Ее губы снова поджимаются. Дышит тихо, как мышка. Мышка. Она не мышка. Ни разу, твою мать…
Ну, давай, мотылек. Пошли меня на хрен! Поставь перед выбором, сам я, сука, не справляюсь. Ага…
— Тогда иди к ней, — чеканит, продолжая глядеть на парк. — И… от меня отстань.
— Собственница, значит? — спрашиваю тихо.
Повернув голову, смотрит мне в глаза.
На слова не тратится, итак все понятно. Либо все, либо ничего.
Ныкаться по кустам с любой девушкой для меня вдруг неприемлемо, а с ней… с ней и подавно.
— Нет у меня девушки. Претендуешь?
— Ну ты и Нарцисс… — наступает своим ботинком на мой.
— Дыши, Калинина, — предупреждаю, прежде чем раздавить ее губы своими.
Глава 25
— Мммм… — Ударяет по башке тихий стон.
Обнимаю ладонями ее щеки, нетерпеливо раскрывая мягкий ротик своим. Перед глазами белые круги, будто забыл, какими мягкими бывают женские губы. Но с этими все по-другому. Эти так хотят моих, что под кожей зудит ответная реакция!
— Мммм… — Пытаюсь себя заткнуть, но в эти губы все равно улетает мой собственный стон.
Калинина стекает по стене, хватаясь за мой воротник своими варежками. Вжимаю ее собой в стену, отпуская тормоза.
Давлю на ее губы опять, чтобы пустила внутрь.
Подчиняется.
Сожрать ее готов!
Я должен извиниться… Я извиняться не умею, а может и умею…
Жадно всасываю в себя все, что могу, включая ее язык.
Мммм, твою мать…
Очередная попытка свалиться к моим ногам, и на этот раз я сгребаю в ладони ее округлую маленькую задницу, подбрасывая Калинину вверх и подставляя ей свое лицо.
Обняв мою шею руками, вжимается холодным носом в мою щеку. Шумно дышит, глотая ртом воздух, пока я, зажмурив глаза, сам пытаюсь прийти в себя.
Она дрожит вся. У меня стоит так, что свет гаснет. Морщусь, пытаясь вернуть кровь в башку, но сейчас даже мороз мне не товарищ.
— Мммм… — выдыхаю страдальчески. — Ты вообще целовалась раньше? — спрашиваю сипло, не открывая глаз.
— Да… — шепчет, втягивая носиком воздух, но мне вдруг кажется, что она тупо затаривается моим запахом.
— С парнями, а не с котятами, — бормочу обреченно.
Тихо прыскает от смеха, а мне не смешно. Ей девятнадцать, и я у нее первый во всех смыслах.
Не могу разжать рук. Желание почувствовать ее кожу на своей отдаётся болью там, где ее бедра влипают в мои. Я даже не знаю, понимает ли она, что там творится. Сам вдруг понимаю, что не хочу больше спешить. Не тогда, когда она от вида моего члена в состоянии эрекции в обморок хлопнется.
Ее губы неуверенно накрывают мои, будто не знают, как ко мне подступиться. Порхают, оставляя повсюду горячие следы, а мне хочется врезаться в ее рот языком и хорошенько его отыметь.
Тормози, Дубцов! Испугается ведь.
— Повторяй за мной… — хриплю, забирая инициативу.
Прихватываю легонько ее губы. На нейтралке впервые в жизни учу девушку целоваться. Ее стоны, как удар битой по коленям. Через минуту все к фигам выходит из-под контроля, потому что не один я здесь кайфую, как нарик от дозы. Когда сплетаю наши языки, меня шатает. Качнувшись, роняю ее и упираюсь рукой в стену, заставляя Аню опустить ноги на снег.
Обняв ее лицо ладонью, соединяю наши лбы.
— О, мамочки… — Слышу дрожащий шепот и улыбаюсь.
Я бы мог сказать, что получил свое хотя бы отчасти, но правда состоит в том, что я даже на пять процентов не насытился.
— Куда ты хочешь пойти? — повторяю вопрос.
Под джинсы наконец-то продирается мороз. Очень кстати, хочу, чтобы у меня в трусах все уменьшилось по-максимуму, иначе до машины придется идти с большим напрягом.
Аня теребит ворот моей куртки и скороговоркой произносит: