Может это ничего и не значит. Может это просто… прогулка на машине, но я впервые в жизни вижу этот вид. Впервые в жизни! И мне нравится то, что он привез нас сюда.
— Ух ты… — Смотрю на Кира.
Откинув голову на подголовник, он задумчиво смотрит на город, а потом на меня.
На его лице блики от приборной панели. Он расстегнул пуховик, и под ним у него серая футболка.
Протянув руку, он захватывает пальцами мою кудряшку и лениво наматывает ее на палец.
— Нравится?
Киваю, кусая губу.
— Тебя легко удивить, да? — произносит вдруг.
Моя улыбка тает.
Обида от его слов захлестывает быстрее, чем успеваю подумать.
— Если ты так считаешь. — Отворачиваюсь к окну и складываю на груди руки.
И вид и момент теряют свое очарование, потому что Кирилл Дубцов снова нацелил на меня свои ядовитые стрелы, а я… я думала, что это развлечение он оставил в прошлом.
— Ань, — вздыхает.
Молчу, думая о том, чтобы попросить его отвезти меня домой.
— Обиделась?
— Нет.
— Это значит “да”?
Именно так!
— Отстань, Кир… — прошу его.
— Нельзя быть такой, мотылек, — говорит мягко.
— Какой? — выплевываю, повернув голову.
На его губах легкая улыбка, и это злит еще больше. Будто каждая моя эмоция его забавляет, но мне совершенно не смешно.
— Открытой книгой, — поясняет, не отрывая глаз от моего лица.
По крайней мере, это не так обидно, как быть неопытной наивной деревенщиной.
— Знаешь, по тебе тоже кое-что можно прочитать, — объявляю я, решая не оставаться у него в долгу.
— Правда? И что же? — вскидывает бровь.
— Ты высокомерный.
Его ухмылка на все сто процентов подтверждает мое умозаключение.
— Это не комплимент, Дубцов, — закипаю я.
Он упирается локтем в бардачок и подается вперед, явно настроенный развлекаться. За эти три дня я усвоила один урок — он может быть либо очень милым, либо настоящей занозой в заднице. Это зависит от того, какое в данный момент у него настроение, но… ни разу за эти три дня он не сделал мне больно по-настоящему. И сегодня не сделает. Потому что мы… кажется, мы встречаемся… И, даже раньше, чем села в его машину, я знала, какую цифру отправлю своей сестре. Я отправлю ее ей, потому что мы с ним — не тайна. Он дал это понять. И не один раз.
— Ты знаешь значение слова высокомерный? — интересуется с ленцой.
— Хочешь загуглить? — тычу в него подбородком.
— Я дружу с родным языком.
— Это значит, смотреть на других свысока, — решаю все-таки уточнить, чтобы не вышло так, будто мы совершенно, черт возьми, по-разному понимаем слово “высокомерный”.
— Знаешь в чем нестыковка? — чешет свой точеный подбородок.
— Понятия не имею, — фальшиво улыбаюсь.
Приблизив свое лицо к моему так, что я чувствую кожей его дыхание, Кир чеканит:
— Мне насрать на других, а высокомерие предполагает обратное.
— И на меня насрать? — спрашиваю, утопая в его глазах напротив своих.
Те секунды, которые он берет на раздумья, не дышу. Не дышу, даже зная его ответ…
— Нет, — бормочет, касаясь губами уголка моих губ.
Жмурюсь и тянусь ему навстречу.
Волна жидкого тепла растекается по венам.
Ищу его губы своими и бормочу в них:
— Я еще кое-что о тебе знаю…
— Что?
— Тебе понравится, если я сделаю… вот так… — кладу ладонь на его бедро.
Так, что пальцы распластываются по его внутренней поверхности. Под ними каменные мышцы. Действительно каменные, и от этого открытия у меня все тело приходит в трепет!
Боже, его тело такое… другое. Такое сильное, что у меня голова кругом.
Живот взрывается фейерверком от того, как Кир дергается и тихо смеется, заглянув в мои глаза.
— Да ты Ванга, — припечатывает мою ладонь своей. — Но мне понравится охренеть как, если ты сделаешь вот так… — рычит хрипло, накрывая мои губы своими.
Одновременно с этим его ладонь бескомпромиссно тащит мою вверх по крупному мужскому бедру, а потом он накрывает моей ладонью свой пах!
От неожиданности пытаюсь вдохнуть, размыкая губы.
Язык Кирилла в ту же секунду оказывается внутри меня, а свободная ладонь сжимает мой затылок. Пальцами второй он заставляет меня сжимать его там, внизу. Заставляет чувствовать каждый-каждый нюанс. Каждый, черт возьми!
Меня подбрасывает, когда там, под моей ладонью, начинает твердеть, и от атаки на все свои мозговые процессы, я просто скулю в его губы. Ерзаю по сидению, сжимая бедра и бросаясь на его губы в какой-то безумной потребности.
— Иди ко мне… — Руки Дубцова избавляют меня от куртки.
Сбрасываю ботинки, ни на секунду не теряя его губы. Даже пока он вытаскивает руки из рукавов собственной куртки и помогает оседлать свои бедра так, что я усаживаюсь на него лицом к лицу.
— Ай… — пищу, задев локтем руль.
— Тссс… — сдавив ладонями мои ягодицы, вжимает развилку моих бедер в свой пах. — Не суетись… спокойно… — Его дыхание так сбилось, что мне хочется выкрикнуть: к кому он обращается, к себе или ко мне?!
Вместо этого я постанываю, подставляя его губам свою шею.
Он ласкает ее. Жадно и нежно, но изворачиваюсь я на нем совсем по другой причине. То, что давит мне между ног — вызывает шок и восторг.
— Ма-ма… — цепляюсь за его плечи, выгибаясь. — Кир…
— Нравится? — сипит, сдавив своими бицепсами мою талию так, что вдруг не могу пошевелиться.
Но мне очень хочется продолжить! Пытаюсь возобновить движения своих бедер, но он сжимает меня еще сильнее, намекая на то, чтобы я прекратила.
— Оч-чень… иинтересная штука… — сиплю ему на ухо.
— Хочешь посмотреть?
— Нет! — выпаливаю звонко и тут же замолкаю, с ужасом ожидая его следующего вопроса.
— Это значит “да”?
Господи…
Да! Да! Да!
— Да… — скулю, ткнувшись лбом в его плечо.
— В другой раз… — Ослабив хватку, он расслабляется подо мной.
Сильнее сползает вниз по сидению и шире разводит колени, а потом начинает раскачивать мои бедра на своих, и через минуту я понимаю, что со мной вот-вот что-то произойдет. Каждый удар бугра в его джинсах мне между ног выбивает искры из моих глаз и крики из горла.
Не сопротивляюсь, когда остаюсь без свитера, а потом без футболки. Когда без футболки остается Кир, купаюсь в запахе и тепле его кожи. Когда его пальцы справляются с застежкой моего лифчика, меня трясет. Когда мои окаменевшие соски трутся о его голую, будто выточенную из камня грудь, я мало что понимаю вокруг.
Просто двигаюсь, двигаюсь, двигаюсь…
Царапаю его спину, скулю, кусаю плечо.
— Анюта… — напряженно выдыхает Дубцов мне в шею. — Давай, девочка моя… я сейчас, твою мать, просто сдохну!
Я вдруг понимаю, чего он от меня хочет. Но даю это не раньше, чем вершинка моей груди оказывается у него во рту.
Вот тогда это происходит: маленький взрыв, который вихрем и дрожью проносится по моему животу и ногам. Такой сладкий и мощный, что я боюсь выпрыгнуть из своей кожи.
Глава 29
Кирилл
В ресторане битком. Со всех сторон приборы стучат о тарелки и льются тихие чужие разговоры. Отключив периферийный слух, наворачиваю салат. Голодный. Я всегда голодный, особенно когда весь день в бегах.
— Я посмотрела твою успеваемость, — довольно говорит мама. — Очень хорошо. Ты моя гордость.
— Всегда пожалуйста. — Убрав пустую тарелку, принимаюсь за стейк.
Помешивая в собственной тарелке пасту, мама наблюдает за мной, и улыбается.
Да уж, есть чему радоваться. Я будто из голодного края, и по счету платит она.
Мои успехи в любом начинании мать расценивает, как свои собственные. Не берусь оспаривать, она в меня много сил вложила. Можно сказать, носом тыкнула туда, куда мне стоит двигаться. Еще классе во втором определила сильные математические стороны моих мозгов и начала прокачивать их по полной. Вместе с другими моими сильными сторонами, в частности, с многозадачностью.
Ужинать вдвоем у нас довольно распространенная традиция. Как бы я не скрывал, она прекрасно знает, что компания отца, будь то обед, завтрак или ужин, для меня утомительное занятие, но это мы с ней никогда не обсуждаем. Мы никогда не обсуждаем его, только если совсем прижмет. Например, если я нарвусь на “ата-та”.
— Новый год отпразднуем дома, — оглашает список мероприятий. — Семьей.
— Класс, — бормочу, набивая рот сочным мясом.
— Четвертого у отца Марины юбилей. Ты же в курсе?
Глядя в тарелку, медленно жую.
Я знаю, что у границ моей дозволенности есть пределы, но…
Я также знаю, что ни Юбилей отца Марины, ни юбилей ее матери, ни даже собаки ее матери, не смогут изменить решения, которое я принял.
Возможно, когда я его принимал, был слегка под кайфом. Я и сейчас слегка под ним.
Мое решение возможно абсолютно нерациональное, но мне уже пофиг.
Впервые в жизни я рационально думать не хочу. Я честно попытался это сделать, а потом решил, что впервые в жизни по-настоящему хочу что-то для себя. Не для родителей, не для Марины или ее родителей.
Я хочу, и я это возьму.
Мою Калинину.
Стейк комом застревает в глотке, потому что, отпустив мысли, я даже жевать забываю.
На языке фантомом вспыхивает вкус ее кожи. Маленького розового соска, который я чуть не сожрал вместе с ее пышной белокожей грудью позавчера вечером. Я чуть не обкончал собственные трусы, пока моя тихоня использовала меня и в хвост, и в гриву, знакомясь со своим первым огразмом.
Она так смутилась, что просто каюк. Думал, расплачется. Дурочка моя.
Твою мать…
Не знаю, как вообще отлепился от нее, чтобы домой вернуть. И как она отлепилась. Я ее такой тактильной еще никогда не видел.
Сжимаю пальцами вилку.
Я не пророк. Я хрен знаю, как у нас все сложится, но теперь я не хочу отказываться от мотылька в пользу чего-то хотя бы на сотую, сука, долю менее настоящего. Теперь такой расклад мне кажется диким.
Я не откажусь. Нихрена подобного.
Она моя. Во всей моей жизни — она единственное, что целиком и полностью принадлежит мне.