— Ворчала много, — поясняет её странное положение Мира.
Выпускаю из-под кадки болотные огоньки и прибираю на столе. Жор находит в углу откатившееся яйцо и, спрятавшись за печку, хрустит скорлупой и причмокивает.
Удивительно, но только сейчас, когда прямо под носом оказывается хлеб, мой желудок слабо подёргивается, намекая на необходимость поесть. То ли я привыкла мало кушать, то ли светлый властелин пугает меня до потери аппетита.
Эльза и Мира, умытые, благоухающие настойкой и рассолом, выставляют бутыль на стол к остаткам закуски, облокачиваются на столешницу и внимательно на меня смотрят.
— Ты угощайся, — Эльза выставляет глиняную чашку.
— И рассказывай, — просит Мира.
У обеих как-то подозрительно блестят глаза. Они наклоняются ближе ко мне и шепчут наперебой:
— Ну как?
— У светлых там, как у всех?
— Или что-то особенное?
— Он может это самое?
— Или тебя для каких иных целей?
— Было уже? Понравилось? — это уже в один голос.
— Да кому какое дело? — подаёт голос оставшаяся на печке Злюка.
— Ну как же? — у Эльзы розовеют щёки.
— Не было же случаев, чтобы светлые с кем-то здесь связывались, — Мира наливает в чашку настойки. — И слухи по этому поводу ходили всякие.
— И в любопытстве ничего плохого нет, — капризно уверяет Эльза, придвигая мне чашечку. — Ну, давай, хлебни и рассказывай, чего у светлого там в штанах.
Оглядываю их одухотворённо-ожидающие лица. Они ведь серьёзно спрашивают.
— Милые мои, брачная ночь будет ночью. И мне нужен совет, как сделать так, чтобы её не было. Я готова хоть солнце заколдовать, чтобы оно не уходило за горизонт, только бы… — Вздыхаю.
Эльза тоже вздыхает:
— Значит, и ты не знаешь. Некому наш спор рассудить.
— Какой спор? — берусь за кусочек хлеба.
— Давний, — Мира отпивает настойки, кривится. — Ещё когда они только мир наш завоевали, многие правители и дельцы пытались под них своих дочерей подложить, чтобы поближе к власти оказаться, да светлые властелины всегда отказывались, словно им женщины не интересны.
— Поэтому и начали о них поговаривать всякое.
— А тут ты… и он согласился.
— А ведь наш светлый властелин даже на дочку мэра не позарился, а уж тот её так рядил, так ему подсовывал везде, она даже секретарём у властелина служила. Ты представь: девка в секретарях у мужчины!
— Куда катится мир? — качает головой Мира и снова отпивает настойки.
Эльза отнимает у неё чашку и предлагает мне.
— Значит, он тебя не того?
— Пока, к счастью, нет, но ночью… — Представив, всё же отпиваю настойки. Горло бешено обжигает, в желудке вскипает жар. Но потом приходит вполне приятное тепло и даже расслабленность. — Ночью он придёт. И мне нужно как-то его от себя отвратить. Милые мои, вы можете хоть что-то присоветовать? Ну хоть что-то, вы же такие умные, вы в магии и мужчинах больше моего смыслите, так подскажите, что нужно сделать, чтобы муж тебя не захотел?
Сидящая на окне Злюка поворачивает ко мне мордочку:
— Ну ты и… странная, обычно жёны за совсем другим приходят.
Только отмахиваюсь от ласки: со Злюкой спорить — только время терять, хуже лишь Ворчунья.
С надеждой смотрю на Миру и Эльзу. Хлеб мне в горло уже не лезет, жалобно прошу:
— Ну, пожалуйста, посоветуйте что-нибудь.
Переглянувшись, они замысловато подёргивают бровями, будто ведя беззвучный разговор, и поворачиваются ко мне.
— Нас, конечно, обычно об обратном просят, — Эльза поправляет волосы. — Но как мужчин доводить…
— Есть способы.
— Поговаривают даже, что у ведьм это в крови.
— Только ты уверена, что тебе за это… — Мира наклоняется ко мне. — Что светлый властелин тебя за выходки не прибьёт?
В ожидании брачной ночи Октавиан проводит время с пользой: проверяет налоговые отчёты своей провинции. Много лет прошло с завоевания Агерума, а грамотно заполнять декларации люди так и не научились. Да и писцы на местах тоже не разобрались в нюансах. Или ленятся перепроверить цифры. Или надеются, что уж в этот-то раз всё не пересчитают. Октавиан никак не может найти истинную причину, по которой каждый квартал цифры в сводных документах не сходятся.
Стол у Октавиана огромный, за ним поместились бы четверо, но на нём не хватает места для всех отчётов, они сложены на трёх тележках. На углу стола возвышается стопка папок с чёрными корешками — декларации тёмных. Их Октавиан всегда проверяет и обсчитывает лично.
Он как раз углубляется в ведомости по второму крупнейшему городу провинции Кшеле, когда над столешницей, на уровне его головы, полукругом возникают семь белых сфер.
Опустив перо, Октавиан проводит свободной рукой по воздуху, разрешая связи окончательно сформироваться.
Сферы увеличиваются в несколько раз. С них на Октавиана смотрят ничего не выражающие лица остальных проконсулов Агерума.
Прайм. Секунд. Тетрий. Кварт. Квинт. Секст. Септим.
Черты их лиц отличаются, но у них одинаковые глаза с чёрными белками и голубыми радужками, одинаково бледная кожа без единого изъяна, одинаковые длинные прямые светлые волосы.
— Что случилось? — спрашивает Октавиан.
— Ты жив, — произносит Прайм.
— Это очевидно. — Октавиан не изменяет положения тела. — Зачем вы со мной связались?
— Проверить… — отвечает Секунд.
— …что с тобой стало… — продолжает Тертий.
— …после заключения брака, — поясняет Кварт.
— Никаких изменений я не заметил, — отзывается Октавиан. — Функционирую в прежнем режиме. Брак никак не повлиял на мою работоспособность.
— Твоё согласие на брак ненормально, — возражает ему Квинт.
— Брак — естественная для многих миров форма взаимодействия мужчин и женщин. — Октавиан по-прежнему не меняет положения тела и выражения лица.
В белом кабинете воцаряется молчание.
Проконсулы смотрят на Октавиана, он — на белую стену за сферами с их лицами.
Тянутся секунды, никто ничего не говорит, на лицах — обычное безразличие.
— Ты касался тьмы, — наконец произносит Секст.
— Мы будем следить за тобой, — предупреждает Септим.
— И уничтожите, если посчитаете угрозой, — заканчивает Октавиан.
Они молча смотрят на него, он — на стену за ними.
Сферы одновременно сжимаются до первоначального размера и исчезают.
Помедлив, Октавиан возвращается к работе. Он не услышал ничего такого, чего не ожидал услышать.
Всю дорогу до Окты покачиваясь в удобной коляске, обдумываю вопрос Миры о том, не прибьёт ли меня светлый властелин. Когда отвечала «Не должен, я же законов нарушать не собираюсь», я ещё не знала, чего они мне насоветуют, и теперь уверенности в собственной неприкосновенности поубавилось: я за такие выходки точно захотела бы покалечить.
Лучше бы светлый властелин на дочку мэра позарился… хотя… если мэр, не находясь в родстве с властелином, мне травлю устроил, то что бы творил, став родственником повелителя провинции? Чур нас, чур! Я, так подумать, хороший вариант жены светлого властелина, уравновешивающий. Жаль, меня это совсем не устраивает.
Так что ждёт дорогого супруга много сюрпризов. Оглядываюсь: деревню ведьм не видно за сломом дороги. Эльза с Мирой обещали достать нужные ингредиенты у леших и водяных и доставить в город, пока я там закупаюсь прочими необходимыми для боевых действий вещами.
Так что первый удар будет по кошельку супруга.
Кучер тоже оглядывается, посматривает на меня с подозрением. Не понравились ему мои метёлки с травами, плошки и прочий ведьминский инструмент. Качающийся на сидении позади него Жор непривычно задумчив и молчалив.
Потянувшись, поглаживаю его прижатые ушки, спрашиваю:
— Что случилось?
— Да вот представляю, что было бы, если бы Злюка или Ворчунья могли войти в дом светлого…
Нервно смеюсь: хряпнув настоечки, я подумала, что фамильяры Миры и Эльзы могли бы заменить меня на супружеском ложе, но меня злостно разочаровали: ни одному фамильяру, кроме Жора, не удавалось проникнуть в белую башню.
Да и Злюка с Ворчуньей разразились страшными ругательствами и грозились сбежать, если им ещё раз предложат такой ужас. Сбежать они не могут, это всем известно, но ужаса им больше не предлагали.
Проносятся мимо разномастные дома Наружного города и лица изумлённо разглядывающих меня людей. Промелькивают ворота Окты. Цокот копыт эхом разносится между светлых однотипных домов. Я погружаюсь в жуткие оттенки белого. От этой вездесущей белизны не спасают даже цветовые пятна прохожих: горожане для одежды выбирают светлые, дымчатые оттенки. Все ходят чинно. Повозки катятся размеренно, и кони в них светлых оттенков. Всё здесь такое… неживое, будто ненастоящее, как застывшее лицо светлого властелина.
Коляска останавливается возле знакомых дверей, я поднимаю взгляд на вывеску:
«Ллос и сыновья: всё для похорон».
Если светлый властелин после всех выходок всё же меня прибьёт, он, благодаря счетам, будет знать, к кому обращаться для организации похорон, а я у Ллосов стану постоянным клиентом.
Глава 11. Сопротивление тьмы
В похоронной лавке всё по-прежнему: запах воска, полумрак, венки вдоль стен, жёлтые огоньки свечей. Восковое лицо Ллоса парит над стойкой, потому что тело в чёрном сюртуке сливается с чёрными обоями.
— Госпожа, ещё рано выражать вам соболезнования? — спрашивает он почти нормально, лишь с лёгким оттенком похоронной церемонности.
— Ну, почему же, можете пособолезновать. Представляете, приезжаю я в дом супруга, а там всё белое. Совсем всё!
— Хм… — Ллос учащённо моргает. — Наверное, это ожидаемо, если учесть, что ваш многоуважаемый супруг — светлый властелин.
Мне не по себе даже слышать такую формулировку…
Подойдя к стойке, облокачиваюсь на неё:
— Но понимаете ли, я — ведьма. Мне среди чисто белого неуютно. Поэтому я хотела бы приобрести у вас все траурные драпировки.