И в этом случае я стану предательницей, никогда не смогу вернуться, не смогу общаться ни с кем из них. Они вычеркнут меня из жизни. Навсегда.
А Октавиан не покидает безопасных мест, он всегда в Окте или дома. Правда, выезжал ради меня. Но в лес ведьм он не ходит. Ему ничто не угрожает.
Возможно, Верна и Арна правда от старости немного тронулись умом? А я их подставлю, хотя они безвредны для Октавиана…
— Промолчим, — с тяжёлым сердцем отвечаю я. — Всё равно они ничего не могут ему сделать, их слова — просто слова. Глупость.
— Промолчишь — нарушишь закон. Кажется, за это тюрьма грозит.
— Никто ничего не узнает.
Тяну коня за поводья, разворачивая его к одной из появившихся недавно просек в лесу возле башни. Деревья шуршат, будто пытаются что-то сказать. Впереди белеет стена вокруг дома Октавиана, в ней уже раскрываются для меня ворота.
Жор, вздохнув, бурчит под нос:
— Мне так не кажется. Это были не просто слова…
Цыкаю на него. Я хочу, чтобы просьба Арны и Верны оказалось глупостью, бредом. Надеюсь на это. И, в крайнем случае, я просто позабочусь о том, чтобы Октавиан никогда не попал в лес ведьм.
После всего услышанного находиться рядом с Октавианом, ужинать в его доме невыносимо. Даже Жор не пытается ничего умыкнуть из моей почти нетронутой порции, а я ухожу гулять в лес возле башни — подальше от спокойного голоса, ничего не выражающего лица и ощущения, что поступаю неправильно, хотя правильно поступить, наверное, просто невозможно.
Поскрипывают стволы, шелестят листья. Темнеет, но в сумраке всегда можно увидеть белую стену с ожидающей меня аркой.
Свежий, смоляной запах леса, ожидающей ночи земли — они должны успокаивать, а мне так тревожно, что хочется вынуть сердце.
Что же мои ведьмы творят? Зачем предлагают такое?
Снова и снова спрашиваю себя, воскрешаю в памяти разговоры сегодняшний и прежний, когда Верна и Арна уговаривали меня войти с Рейналом в круг, и всё больше уверяюсь, что они подталкивали меня к этому дерзкому решению, они хотели моего брака с ним. А если учесть следующую их просьбу, то хотели ради одного — чтобы я выманила и, возможно, убила Октавиана. Или они рассчитывали, что с Октавианом разберётся Рейнал? Простой человек против мага, сравнявшего с землёй прежнюю столицу? Безумие какое-то…
Лес окончательно накрывает тьма. Небо сегодня беззвёздное, хмурое. Жёлтым огоньком сияет окно кабинета Октавиана. А я всё брожу по широким просекам. Хорошо, что они выровнены — не споткнусь.
— Марьяна, спать пойдём? — шепчет из темноты Жор.
— Не хочу, — откликаюсь я.
Ноги гудят, я всё тут исходила, но во мне всё ещё кипит негодование: на глупость Арны и Верны, на их попытку мной управлять, на то, что не знаю, как теперь быть. Какой тут сон? К утру бы достаточно вымотаться, чтобы усталость тела заглушила переживания.
— Уверена, что не хочешь?
— Да. — Разворачиваюсь и снова шагаю прочь от белой башни и тёплого света в окне.
— Глупостей делать не будешь? — Трава шелестит под лапами Жора.
— Если не станешь надоедать, не буду, — огрызаюсь я: ну не хочется мне ничего ни с кем обсуждать, я не такая болтливая, как он!
Правда… Октавиану я о Рейнале всё рассказала — намного больше, чем следовало бы. И это раздражает ещё сильнее! Та моя невозможность смолчать, непривычная откровенность с тем, кого я даже близким не считала.
— Понял-понял, — ворчит Жор и, судя по шелесту, отступает к белой башне. — Сегодня ты не в настроении.
— Будто оно может быть после всего!
— Хочешь поговорить? — оживляется Жор.
— Нет! Проваливай отсюда!
Стиснув кулаки и тяжело дыша, жду, когда окончательно стихнут шорохи его шагов. Совсем у него ума нет: разговаривать о таком здесь, под носом у Октавиана!
Потерев пылающее лицо, снова бреду по просеке… Далеко бреду, и к ноющим бёдрам добавляется ноющий крестец. Всё же верхом кататься я не привыкла, тяжеленько это даётся, особенно вместе с очень долгими прогулками.
Обратно к белой башне еле шагаю. Сил нет, но мыслям бешено крутиться это не мешает. Не мешает бесконечно задаваться вопросом, правильно ли я поступаю?
Добравшись до стены, я не вхожу в заботливо раскрытую арку, а вытягиваю руку с браслетом и сосредотачиваюсь на белой магии. Не сразу, но у меня получается вырастить из стены скамейку. Присев на неё, тяжело облокачиваюсь на колени. Волосы свисают, закрывают лицо удушливым пологом.
Сцепив пальцы, сижу. Жду непонятно чего. А глаза жжёт — в них накипают слёзы.
Мягко шелестит ткань. Октавиан садится рядом, бедром касаясь моего бедра. Короткую я лавочку сделала, надо было длиннее.
И надо уйти, пока он не спрашивает, что опять случилось…
Широкий рукав проскальзывает по спине, Октавиан обнимает меня за плечи, притягивает к себе. Горячее дыхание согревает макушку. Октавиан обнимает меня и свободной рукой, прижимая к своей широкой груди. Гладит по волосам.
Ждут вопроса, который заставит солгать или предать ведьм.
Но Октавиан целует меня в макушку и просто гладит волосы, спину. Чуть расслабившись, я опираюсь на него, и до меня доносится частый-частый стук его сердца. Такой быстрый, словно Октавиан куда-то бежит.
Пальцы скользят по моим волосам, проникают сквозь пряди до шеи — горячие, трепетные, ласкающие. Никаких слов, просто прикосновения, просто безумный стук чужого сердца и непроглядная темнота вокруг…
Октавиан крепче прижимает меня к себе и замирает. И следом замирают мои мечущиеся мысли, успокаиваются, прекращают мучить вопросами. И слёз тоже нет, лишь торопливое тук-тук, тук-тук, тук-тук…
Просыпаюсь в постели… Похоже, так и уснула на лавочке в объятиях Октавиана.
Он не спросил меня, почему переживаю. Наверное, подумал, что опять из-за Рейнала…
Передёрнувшись, зеваю и направляюсь в ванную комнату. Наполняю ванну горячей водой с пеной. Это просто гениальное изобретение, всего несколько дней прошло, а я уже не понимаю, как могла столько лет жить без удобств, таскать воду вёдрами, мыться в холодной реке…
Даже запах мой изменился, сменив привычные травяные ноты на сладко-ягодные, кожа на руках и пятках смягчилась. Тёмные следы травяных соков и так у меня исчезли, пока металась без лицензии, а теперь пальчики совсем светлые стали… У меня руки состоятельной горожанки.
Закрыв глаза, опускаюсь в тёплую уютную воду. Пена шипит, охватывает шею до подбородка, пропитывает волосы. Блаженство… которое было доступно состоятельным ведьмам до прихода светлых.
Несколько раз стукаюсь затылком о бортик: хватит думать об этом, сравнивать. Это бессмысленно. И опасно для нервов.
Войдя в освещённую солнцем кухню, понимаю, почему Жора не видно и не слышно: Октавиан не отправился в город, а сидит за столом, читает толстый фолиант явно из тех, сложенных в его подвале — наследие старых времён.
Ступаю как можно тише, потихоньку обходя стол и корзинку с завтраком, скрывающую от меня половину распахнутых страниц.
— Круг ведьм? — удивлённо произношу я, наконец увидев заголовок и чёрно-белый рисунок.
Октавиан не захлопывает фолиант, не пытается увиливать, просто признаётся:
— Я не слишком углублялся в этот вопрос. Но теперь появился повод.
Хмыкнув, вытаскиваю из корзины горшочки с кашей, свежий хлеб и крынку молока, приношу ложки и стаканы. Солнце светит Октавиану в спину, золотя его длинные белые волосы.
— Хорошо тебе, — усаживаюсь напротив него, — захотел узнать о круге ведьм — книгу открыл и прочитал, захотел выяснить о наших магах — тоже какую-нибудь книгу открыл и прочитал.
Октавиан поднимает на меня спокойный взгляд удивительных чёрно-голубых глаз:
— Что-то не так?
— Если захочу узнать о светлых властелинах, почитать мне негде. — Берусь за ложку. — Нечестно как-то.
— Если хочешь знать о проконсулах, спроси у меня, я отвечу.
От неожиданности промахиваюсь ложкой мимо горшочка.
— Что, прямо ответишь?
— Да.
— На любой вопрос?
Взгляд Октавиана слегка рассеивается, выражение лица едва уловимо меняется, словно он задумывается. Я жду со странным замиранием сердца: мне не особо нужны тайны светлых властелинов, но… их ведь никто не знает. А я могу выяснить.
Мне, наверное, лучше не знать, но… это так интересно!
— Есть законодательные ограничения на разглашение некоторой информации, но она настолько техническая, что ты вряд ли этим заинтересуешься. Спрашивай. Я отвечу.
Он чуть склоняет голову набок, словно ему любопытно, что я спрошу. А я теряюсь: слишком много непонятного, с чего начать? Наверное, с чего-то нейтрального, такого, чтобы не навлечь на меня гнев остальных властелинов или любопытство ведьм.
— Ну… Твои родители тоже были све… проконсулами? — правда ведь интересно, в кого он такой.
— У нас дома детей воспитывает общество, поэтому не имеет значения, кто родители, мы их не знаем. — Выражение лица Октавиана не меняется, словно его такая ситуация ничуть не трогает.
У меня же мороз по коже, я зябко передёргиваю плечами и опускаю взгляд на кусочек подплавленного масла в горшочке с кашей.
— Это ужасно.
— У нас так принято.
— Но как можно отдать своего ребёнка? — снова передёргиваюсь. — Неужели вам всё равно? А у тебя дети есть? — только брякнув это, осознаю, насколько это личный вопрос. К лицу приливает кровь. — Прости, что спросила.
— Проконсулы получают право на продолжение рода после полного завершения трансформационного цикла их провинции. Агерум не прошёл путь изменений даже на треть.
— Что это за цикл и путь? — хмурюсь, ощущая в этих словах смутную угрозу. — Куда вы ведёте Агерум?
Зрачки Октавиана расширяются, почти изгоняя яркие радужки, он опускает взгляд на книгу в своих руках и роняет:
— К сходству с моей родиной.
У меня нервно дёргается уголок губ. Втыкаю ложку в кашу и уточняю:
— Той родиной, в которой детей отрывают от родителей?