Как часовые, — пришло ей в голову невольное сравнение. — Охраняют здешний покой». Пройдя до конца аллеи, Лариса огляделась. Вокруг ни души. Только теперь она услышала особую тишину этого места. Где-то далеко каркало воронье да ветер посвистывал, качая голые верхушки берез. Она перевела дух и, свернув на боковую дорожку, зашагала дальше. Справа, возле одной из могил, Лариса заметила группу людей. Прибавив шаг, направилась в ту сторону. Первым она узнала мужчину, который накануне бережно усаживал ее на стул. Без шапки, в расстегнутой дубленке, он стоял чуть поодаль от остальных и сосредоточенно курил. Скрип снега под Ларисиными сапожками заставил его поднять глаза. Открытое симпатичное лицо, очень напоминающее ей лицо Алексея Ивановича, просветлело — очевидно, мужчина узнал ее. Отступив в сторону, он тихонько произнес: «Проходите смелее. Он вчера спрашивал о вас. А вы, должно быть, на работу вернулись?» Кивнув, она прошла мимо, чувствуя его пристальный взгляд и горячее дыхание с густым запахом табака и водки.
Она остановилась за спиной полной женщины в длинной норковой шубе и поискала глазами Дениса. С уже привычной досадой поняла — его здесь нет, и больше не думала о нем.
Высокую фигуру Алексея Ивановича было видно со спины. Он стоял неподвижно, склонив непокрытую голову. Слабый ветер трепал на его затылке небольшой хохолок, и почему-то эта деталь ассоциировалась у Ларисы с непоправимой бедой.
Потерявшая спутника жизни женщина, несмотря на внешнюю слабость, в сто раз выносливее любого вдовца. Внезапно овдовев, мужчина один на один остается с опустевшим, утратившим домашнее тепло миром. Раньше, ведомый по жизни любящей женой, он не замечал своей зависимости от умелых, все успевающих женских рук, от вовремя сказанного сердечного слова, от всей благотворной атмосферы домашнего очага. Лишаясь этой атмосферы, он, как осиротевший ребенок, становится беззащитен и слаб. И никакая поддержка со стороны близких и друзей не заменит ему любовь и заботу ушедшей навсегда подруги.
Женщина в норке дотронулась до плеча Алексея Ивановича, негромко сказала: «Давайте помянем Валечку. У нас с собой мясной пирог и водка. Вера, — обратилась она к своей соседке в лисьей шапке, — давай сюда сумку, ставь на столик. Гриша, ты где? Открывай бутылки!» Ларисин знакомый в распахнутой дубленке, оказавшийся Гришей, протиснулся к столику, по-хозяйски приступил к своим обязанностям.
Лариса отошла в сторонку, все еще не решаясь приблизиться к могиле. Там по-прежнему — отдельно от всех, с поникшей головой — стоял Алексей Иванович. А в руках мужчин и женщин уже появились пластмассовые стаканчики с водкой. Григорий, орлиным взором окинув толпу, заметил обойденную вниманием Ларису. Наполнив стакан до середины и прихватив бумажной салфеткой изрядный кусок пирога, он подошел к ней со словами: «Что же вы как не родная? Давайте, давайте, не брезгуйте русским обычаем. Помянем нашу дорогую Валюшу, царствие ей небесное!» Ларисе пришлось выпить водку, так как он стоял рядом и настойчиво приговаривал, дескать, оставлять поминальную водку — большой грех. Задохнувшись, ощущая жгучий напиток всем нутром, она послушно открыла рот, чтобы откусить пирог, заботливо поднесенный Григорием. «Ну вот, молодчина! — воскликнул он. — Держите пирог-то. Его тоже весь, без остатка надо съесть. Так положено». А в ее слегка захмелевшей голове пронеслось: «Придется вызывать Викторию. Пусть едет на такси и забирает меня вместе с машиной».
Она все же отнесла свои розы на могильный холмик, от подножия до верхушки усыпанный живыми цветами. А когда повернулась, чтобы уйти, натолкнулась на Алексея Ивановича. «Ларочка, вы только не пропадайте, — едва слышно попросил он, почти прошептал, все с той же мольбой в тоскующих глазах. — Звоните. Хотя бы иногда». Она лишь кивнула, с неловкостью в душе замечая устремленные на них любопытные взгляды.
Следующим утром, не заезжая в офис, Лариса направилась в СЭС.
К заместителю главврача Мокиной уже сидела очередь. Ничего не оставалось, как сесть рядом с остальными и приготовиться к томительному ожиданию. Через час Лариса вошла в кабинет и поздоровалась с чиновницей от санитарии.
За внушительным столом восседала маленькая женщина неопределенного возраста, чем-то напоминающая птицу. Сходство это усугубляли острый с горбинкой нос и длинные нарощенные ногти, покрытые молочного цвета лаком. Смерив Ларису холодным взглядом, Мокина кивнула на кресло, что означало, видимо, предложение присесть. Лариса сильно волновалась, поэтому не стала усложнять свою речь. С ходу она выложила причину визита:
— Алла Терентьевна, я полагаю, что претензии со стороны СЭС необоснованны. Документы у нас в порядке, просроченных продуктов мы не закупали и не продавали, а за качество пусть отвечает завод-изготовитель. Наша фирма поставляет только гостовские, сертифицированные товары. Никаких левых ТУ мы не признаем. Да вы и сами, наверное, уже убедились в этом.
Лариса умолкла, чтобы справиться со спазмом, перехватившим горло. А потом вдруг всей кожей ощутила зловещую тишину, которая повисла в кабинете. Женщина-птица, положив перед собой руки с ногтями, напоминающими выпущенные когти, не мигая смотрела на нее и ждала момента, чтобы напасть.
— У вас все? — спросила она и поджала узкогубый рот.
— Да, в принципе…
— Ну что ж, — начала Мокина и шумно выдохнула, — теперь послушаем меня.
Она так и сказала — «послушаем». Это почему-то насмешило Ларису. Ей стало все равно, что скажет чиновница. Она с легким сердцем выслушала ее назидательно-обвинительную речь, изобилующую специальными терминами, а когда встала, чтобы покинуть кабинет, сделала паузу и выдала заранее обдуманную фразу:
— Я знаю, что меня третируют с подачи Дениса Алексеевича. Не надейтесь, что это сойдет вам с рук. Рано или поздно тайное становится явным.
Если бы чиновница не отреагировала замешательством и багровыми пятнами, выступившими на лице и шее, то Лариса так и ушла бы в сомнении — права ли она? Но она оказалась права!
Вежливо попрощавшись, она вышла из кабинета, не обращая внимания на злобный клекот чинуши, пытавшейся вдогонку больно клюнуть свою жертву.
Конечно же, она понимала, чем может грозить ее выходка в СЭС. Но прогибаться, клянчить и давать взятки она не собиралась. Это было противно ее натуре, ее воспитанию, ее взглядам. Пусть все идет как идет, решила она. Даже если дойдет до суда, она не дрогнет. Даже себе в убыток. Нельзя давать пищу таким хищницам, как Мокина, чтобы они жирели и процветали, чиня беззаконие и умножая зло. Да и Денис хорош! Любовь любовью, но всему есть границы. Неужели подлым обманом он надеялся вернуть прежние отношения? В них хоть и не было большой страсти, но чистота и доверие были. А это дорогого стоит.
Несмотря на утреннюю встряску, она ехала к себе в приподнятом настроении. В памяти то и дело возникал образ Антона, и остальное уходило на задний план. Сейчас перед мысленным взором были его руки — крупные, смуглые от загара, с длинными пальцами и спокойной, плавной, почти хореографической пластикой. Все соразмерно в нем, все продумано и предусмотрено природой, а потому грациозно, привлекательно, неотразимо. Она сравнивала его со львом, живущим на свободе, в африканской саванне. Многое объединяло этих самцов — горделивый взгляд, ленивые повадки… Единственная черта, присущая тому и другому, о которой не хотелось думать, не устраивала Ларису — полигамность в интимных отношениях. Умом она понимала, что в редких по красоте и силе особях изначально заложена потребность сохранять популяцию. А как ее сохранишь с одной-единственной, к тому же имеющей склонность стареть, самкой?
Размышляя подобным образом, она, как всегда, посмеивалась, но этот смех будто не относился к ней самой. В этом пункте она автоматически проводила водораздел между человеком и африканским зверем. В конце концов, интеллект дается человеку не только для запоминания таблицы умножения, но и для воспитания в себе сдерживающих факторов. Во имя любви, во имя святых заповедей. Ведь именно на них держится мир. Ей очень хотелось верить в это.
В офисе ее ждали накопившиеся за неделю бумаги, неотложные звонки, давно назревший разговор с главбухом, неприятные дебаты с должниками и многое другое, чем насыщен каждый день предпринимателя, особенно в последний месяц года.
Синара встретила своего босса с заплаканным лицом. Шмыгнув носом, тут же пожаловалась на свою беду и попросила отпустить ее пораньше. Оказалось, какие-то отморозки избили Рифката на дискотеке в молодежном ночном клубе. Он пригласил на танец понравившуюся девушку, а его вызвали на разборки. Прямо у крыльца клуба и избили.
Лариса тоже всплакнула вместе с помощницей, тут же отпустила ее в больницу к сыну и велела немедленно звонить, если возникнут сложности.
А потом долго не могла войти в рабочую колею. Сидела в своем кабинете и переживала случившееся. Она хорошо знала Рифката, добродушного, веселого увальня. Мамин любимчик и гордость отца. Парень с удовольствием занимался в бизнес-школе, хотя науки давались ему нелегко. Лариса всячески поощряла его, видя, с каким старанием он готовится к занятиям, как внимательно слушает лекции. И пускай не получится из него великий экономист и большой бизнесмен, не столь это важно. Главное, что человек он замечательный, а целеустремленность и трудолюбие еще не такие горы сдвигали.
Господи, что же с ним сделали эти уроды? Только бы не искалечили! Не выдержав, она сама набрала номер Синары. Запыхавшаяся от ходьбы, та сообщила, что только что поднялась на второй этаж и вошла в палату:
— Да вроде ничего, Лариса Сергеевна, — успокоила ее помощница. — Даже улыбается. Рифкат, тут Лариса Сергеевна беспокоится. Как ты? Что? Нормально? Ага! У тебя всегда все нормально. Знаю я тебя! Лариса Сергеевна, у него голова забинтована — одни глаза светятся. Точно. Фингалами. Он еще и смеется. Горе ты мое! Ну ладно, Лариса Сергеевна, не переживайте! Будем лечить. Оклемается. Теперь-то он знает, как мать с отцом не слушать. Я всегда против этих клубов была, так нет! Туда же, куда и все. Ладно, Лариса Сергеевна, спасибо вам! Буду кормить ребенка. До свиданья!