— Да? Никогда бы не подумал.
— Нет, конечно, не в том смысле, — рассмеялась Лариса. — По гороскопу. И фамилия у меня тоже соответствующая. Хомутова.
— Значит, по гороскопу. А вы верите во всю эту хиромантию?
— Ну-у, я не задумывалась… Даже и не знаю, что сказать.
— Вот и я не знаю, как относиться к подобным вещам. Жизнь на закат идет, а я так и не определился: есть ли судьба, предначертан ли наш путь или все во власти Бога? Кто руководит нашими мыслями и поступками? Какова во всем этом доля нашего разума и души?
— Вы знаете, — оживилась Лариса, — и мне часто приходят такие мысли. Взять тот же гороскоп. Ведь если он совпадает с нашей судьбой, то мы начинаем верить «во всю эту хиромантию» на сто процентов, при этом не замечаем, что так бывает не всегда, что это, возможно, случайные совпадения. Все зависит от нашей внушаемости.
— А что по поводу Лошади сказано в вашем гороскопе?
— Там много чего сказано. И выносливая-то она, и независимая, и эгоистка…
— Но это сугубо лошадиные качества. А что можно сказать о человеке, родившемся в год Лошади? Какая изюминка у этого человека?
— Там сказано, что честность.
— Честность?
Викентий Львович внезапно замолчал и глубоко задумался, так глубоко, что, казалось, забыл о Ларисе. Она по-прежнему шла рядом, но чувствовала себя неловко. И уже было собралась распрощаться со странным собеседником, но он вдруг остановился и взял ее за локоть.
— Лариса, у меня не совсем обычная просьба. Вы можете выслушать меня?
— Пожалуйста, — растерялась она, в душе ругая себя за уступчивость — мало ли что на уме у незнакомца.
— Понимаете, мне нужен душеприказчик, то есть доверенное лицо. Из родственников я не могу довериться никому, а друзья, увы, «иных уж нет, а те далече». Словом, они такие же старые, как и я.
— Но для чего?
— У меня большая коллекция антиквариата. Не хотелось бы, чтобы наследники распродали ее по частям.
— Но ведь можно оставить завещание. Кстати, кому вы оставляете ее?
— Музею.
— Так заключите с ними контракт или как это называется…
— Дело в том, что я никому не верю. Слишком много я повидал на своем веку, Лариса. Нет, мне нужен надежный человек, который проконтролирует передачу коллекции в фонды музея.
— А если это сделать сейчас, не дожидаясь…
— Не осуждайте старика за его маленькие слабости, но расстаться с ней сейчас, пока я еще живу и могу любоваться сокровищами, это выше моих сил. Если хотите, они продлевают мой век. Вы понимаете?
— Да.
— Ну так как, поможете мне? Ведь это не составит для вас большого труда. Ваша функция будет состоять в том, чтобы в присутствии свидетелей, в том числе моего адвоката, открыть сейф и по описи передать представителям музея все вещи. Ну и по возможности навещать, хотя бы в течение нескольких лет, этот музей и справляться о состоянии коллекции. Все это будет оговорено в надлежащем документе, копия которого будет храниться у вас. А я отблагодарю вас, Ларочка. Не подумайте, что я прошу о какой-то благотворительности. Поймите, это очень серьезный шаг, как с моей, так и с вашей стороны. Если вы согласитесь, конечно.
— Но почему вы не доверяете своему адвокату?
— Доверяю, но в определенных рамках. Есть понятие: степень защиты. Вот я создаю двойную степень защиты.
— Ой, Викентий Львович, все это похоже на детектив какой-то. Я уже, честно сказать, струсила. А ваши родственники — кто они?
— Два племянника и их семьи.
— Но мне придется воевать с ними. Я имею в виду…
— Ничего не бойтесь. Вы сдадите ценности сразу же после похорон. Вам они не будут принадлежать ни одного дня. А чтобы исключить всяческие трения с племянниками, пригласите в качестве свидетеля, ну, к примеру, участкового милиционера. Вознаграждения для свидетелей я тоже приготовлю, так что никому не придется работать бесплатно.
— Ну хорошо. Можно мне подумать, прежде чем соглашаться?
— Конечно-конечно. Вот тут у меня карточка с телефоном, — он полез во внутренний карман дубленки. — Возьмите, пожалуйста. Как только придете к решению, позвоните. Ну а если не позвоните вовсе, это тоже будет ответ. А мы уже почти пришли. Видите тот дом, на углу?
— Бледно-абрикосовый?
— Никогда не замечал, что живу в абрикосовом доме, да еще бледном, — усмехнулся Викентий Львович. — Вот что, Ларочка, приглашаю вас на чай. Не бойтесь, там нас ждет совершенно очаровательное существо, вернее, два существа: моя домоправительница Рузанна и кот Мартин.
— А кто из них очаровательный?
— Оба. Каждый по-своему.
— Ну хорошо, я принимаю ваше приглашение.
После чая с фирменными коржиками Рузанны, маленькой и проворной армянки, много лет служившей у Викентия Львовича домработницей, они перешли из гостиной в кабинет. Лариса устроилась на удобный старинный стул и, поглаживая кота Мартина, прыгнувшего к ней на колени, приготовилась к торжественному моменту показа коллекции. Хозяин открыл вмонтированный в стену сейф и вынул оттуда три ящика с маленькими вещицами, на первый взгляд показавшимися Ларисе неинтересными. Это была довольно большая коллекция фигурок из слоновой кости в стиле ар-деко. Но после того как ей растолковали их художественное значение, Лариса увидела особую прелесть в этих безделушках. Напоследок хозяин сделал многозначительную паузу, снова повернулся к сейфу и движением фокусника вытащил оттуда небольшую картину, точнее, этюд, написанный маслом.
— Вы не поверите, но это сам Коровин, — волнуясь, сказал Викентий Львович и осторожно поставил картину на стол.
— Константин Коровин? — ахнула Лариса и даже привстала со стула.
— Незаконченный этюд. Хотя о его незаконченности можно поспорить. Ведь именно в ней вся прелесть картины. Ее свежесть, недосказанность, загадка.
— Как она очутилась у вас?
— И вправду «очутилась». Такое бывает раз в жизни. Один известный актер, любитель выпить, не буду называть его имени, под конец жизни так опустился, что ходил по квартирам и предлагал на продажу свои вещи. В те благословенные времена подъезды были раскрыты, а на звонок люди спокойно открывали дверь. Он жил в соседнем доме, мы встречались то в сквере, то в ближайшей булочной, короче, шапочно были знакомы. Осенним утром он позвонил в дверь. Я открываю и глазам своим не верю. Такой человек и в таком виде. А он трясущейся рукой вынимает из кошелки картину и предлагает купить. Я сначала усомнился в ее подлинности, вежливо отказался, мол, не по адресу обратились, живопись меня не интересует. Тогда он давай меня уговаривать. Говорит, возьмите картину, отдайте на экспертизу, потом и сочтемся. А пока он согласен на небольшой аванс. Я пожалел его, дал немного денег, а картину оставил себе, положил на шкаф и, представьте, забыл о ней — работа, знаете, дела, личные неурядицы. А зимой читаю в «Вечерке» некролог — умер этот актер. Я и вспомнил о картине. Сначала показал знакомому антиквару. Тот порылся в каталогах, но ничего похожего не нашел. Порекомендовал своего друга, эксперта из Третьяковки, дескать, знающий специалист. Тот как увидел, с ходу определил, что подлинник, а для пущей убедительности провел экспертизу.
— Но это же трудоемкое дело и дорогое, насколько я знаю.
— В те времена дружба была дороже денег. И любовь была бескорыстной. За малым исключением, конечно.
— Викентий Львович, а вам не жаль отдавать картину в музей, ведь на аукционе за нее дадут огромные деньги.
— А зачем они мне? Уж коли в молодые годы не стал продавать, то сейчас и подавно не сделаю этого. Не знаю, простят ли меня люди за то, что столько лет лишал их такой красоты. Это грех мой. Всегда о нем помнил, но не мог совладать со страстью коллекционера — обладателя шедевра. Но смерть искупит мой грех. Теперь уж недолго осталось.
— Ну зачем вы так часто говорите о смерти? Словно ждете ее, прям как гостей на именины.
— А что в ней страшного? Один умный человек сказал, что смерть живет вместе с нами и составляет часть нашей сущности. Он даже мрачно при этом пошутил, мол, мы живем лишь по недосмотру смерти.
Лариса возмутилась и хотела высказаться по поводу этой «шутки», как раздался звонок.
— Кто-то пожаловал, — поморщился хозяин. — Не люблю внезапных визитов.
В кабинет заглянула Рузанна и сообщила, что пришел Эдуард Никонович.
— Вот и ястребы налетели, — пробормотал Викентий Львович и пояснил удивленной Ларисе: — Старший племянник пожаловал. Пойдемте, я познакомлю вас.
В гостиной Лариса увидела толстого мужчину лет сорока с длинными кудрявыми волосами, стянутыми на затылке в пучок. Лоснящееся жирное лицо с подвижными черными глазками, мягко говоря, симпатии не вызывало.
— Здравствуй, дядя Викентий! — бросился он с рукопожатием к старику и тряхнул его руку с такой силой, что тот болезненно сморщился.
— Здравствуй, Эдик. Вот познакомься — моя гостья Лариса.
Эдуард перевел взгляд на Ларису, и она заметила мелькнувший в его глазках испуг. Но в голосе была сплошная патока.
— Очень приятно. Эдуард Никоныч. Сегодня великолепная погода. Вот решил прогуляться, а заодно и дядю навестить. Как ваше здоровье, Викентий Львович?
— Спасибо, здоровье в норме.
— И слава богу.
— Присаживайтесь! — пригласил хозяин. — Что же мы стоим как истуканы. Рузанна, у тебя еще остались твои коржики? Организуй нам чаек, будь добра.
— Я, наверное, пойду, — сказала Лариса. — Коржики я уже попробовала, так что…
— Как же так, Ларочка? — всполошился Викентий Львович. — Вы так и не дали согласие…
— Но вы же разрешили мне подумать, ведь так?
— Позвольте, о чем идет речь? — не вытерпел Эдуард и выдавил усмешку: — О чем-то судьбоносном? Извиняюсь, конечно…
— Это касается только нас двоих, — сухо отрезал Викентий Львович и вновь обратился к Ларисе: — Вы сегодня позвоните или заставите меня как следует поволноваться?
— Постараюсь сегодня, — успокоила его Лариса и направилась в прихожую.