– Я не согласен! Не хочу я такой ценой!
– Глупости! Мелочи! Блажь! – рявкнула Яга. – Выпей трын-травы, все пройдет! И не дури мне, старой, голову! И так дел невпроворот, все в один узелок связать надо!
Я честно не собиралась подслушивать, да и бесполезное это дело. Едва ступила на крыльцо, разговор замер и Яга приветливо распахнула дверь.
– Случилось чего? – Улыбка у бабки была наинежнейшей, насколько это вообще возможно при наличии клыков.
– Ага! – кивнула я. – Да! Это… – Слова у меня как-то сразу кончились. – Того, они вылупляются.
Благо Баба-яга была женщиной догадливой и прозорливой, можно сказать, схватывала на лету. Быстрее молнии она пролетела мимо меня, я только и успела заметить, как бабка скрылась за дверями избушки.
Грозный и мрачный Митька сидел за столом. Пред ним стояла нетронутая тарелка.
– Там избушата вылупляются! – сообщила я ему, обретя наконец дар речи. Ответом меня не удостоили. Митя смотрел как будто сквозь меня. От такого взгляда жуткие мурашки пробежали по спине. Я тихонечко присела на скамейку, в очередной раз чувствуя себя виноватой и в очередной раз не понимая в чем. Разговор не заладился.
Попялились некоторое время друг на друга, точнее, я на него, а он на стенку сквозь меня, потом Митька встал и вышел. Вот хам трамвайный! Даже не попрощался. Показав ему язык, я налила себе молока и взяла пирожок. Интересно, сколько Яга в избушке на курьих ножках провозится? Успею я до Марфы сбегать? Хотя где она живет, я не знаю, а вот если мое отсутствие заметят, меня уже ни одно расследование не спасет. Как ни крути, а придется завтра Аксинью еще раз в балаган вести.
В воротах показалась Кикимора. Вот я балда, даже не поинтересовалась, чем ее дело с русалкой Сюзанной закончилось. Хотя, судя по довольному и цветущему виду женщины, дела шли успешно.
– Здравствуй, милая. Яга-то где?
– Яйца у нее вылупляются, – сообщила я с набитым ртом. – В избушке она.
– Тут мешать не стоит! – Кикимора чувствовала себя у Яги как дома. Налила себе чаю, Тимофею молока. Правда, кот проигнорировал угощение. Еще бы, после миски сметаны! Она бы ему еще водички налила!
– Как Леший? Как Сюзанна? – поинтересовалась я для поддержания беседы.
– Ой, – всплеснула руками Кики. – Ты как в воду глядела! Все удалось, все сложилось. Емеля с печкой своей помогал, быстро управились. Вертихвостка эта поорала, конечно, для важности, но как только я пригрозила, что посреди леса на пеньке ее оставим, так сразу заткнулась и до самой реки не пискнула. Леший еще грустит. Глядит на золотую рыбку в аквариуме и вздыхает. Думает, его зазнобу заколдовал кто-то и надо ее расколдовывать, злодея побеждать. – Кикимора заливисто засмеялась. – Вчера так даже в путь-дорогу собирался. Говорит: «Чем я Ивана Царевича хуже, за тридевять земель пойду за возлюбленной своей». А я ему: «Пойдешь-пойдешь, милый! Пойдешь-пойдешь, ненаглядный! Ты не хуже, ты лучше! Вот, выпей на дорожку!» Он стопочку снотворного хлоп – и на бочок! И порядок! Второй день спит. Ничего, проспится! – Кикимора довольно прищелкнула языком.
– Ну, поздравляю! – Я искренне радовалась за Кикимору и за ее отвоеванную семейную жизнь.
– У меня для тебя подарок есть, – заговорщицки прищурилась Кикимора. – В благодарность за то, что ты для меня сделала.
– Да пустяки, не стоит!
Не обращая на мое смущение внимания, женщина протянула мне маленький кружочек, похожий на тонкую стекляшку в крапинках и радужных разводах.
– Это рябая чешуйка из хвоста русалки, – объяснила Кикимора. – Говорят, она помогает правду и ложь различать, может, пригодится, может, на память останется. Не у каждой русалки бывает, а вот у этой вертихвостки отросла. Так я дернула. Сюзанна орала, конечно, но ничего, с нее не убудет.
– Спасибо большое. – Не очень понимая, как эта чешуйка действует, я положила ее в карман.
– А в городе-то чего творится! – Похоже, ей не терпелось поделиться последними новостями и сплетнями. – Гномы Белоснежку увезли!
– Куда увезли?
Дождались, из города началось массовое бегство!
– Сказали – в безопасное место. – Кикимора рассмеялась. – Царей, говорят, пруд пруди, в каждом царстве есть, а она у них – сокровище ненаглядное, в единственном экземпляре. Ее, дескать, уже травили раз, организм хрупкий, нежный. Иммунитет следующего раза может и не выдержать. Вот так! Пожитки упаковали и свалили всем низкорослым табором. Поминай как звали!
Вот дурдом! В рядах невест такие убытки, что я скоро одна останусь, и за отсутствием выбора царю придется на мне жениться.
– Рапунцель тоже, – как ни в чем не бывало продолжила Кикимора, – фортель выкинула.
– Что, тоже сбежала?
Это уже чересчур.
– Нет, хуже!
«Куда уж хуже, – печально подумала я. – Если только отравили».
– Заперлась в своей башне и выходить отказывается. Мол, обстановка у вас тут неспокойная. – Кикимора ухохатывалась. – Обещает три раза в день косу свою скидывать, чтобы царь мог по этой косе к ней взобраться. Да, видно, у девицы нервы сдают, путается больно. С утра косу блондинистую кидала, в обед рыжую, к вечеру народ черную ждет. Пока желающих к ней подняться нет. Люди к ее башне как на представление ходят, подозревают, что волосы не свои кидает, искусственные, – из глаз Кикиморы от смеха лились слезы. – Но! – давясь смехом, Кики вскинула вверх указательный палец. – Наш цирюльник, Семен Всеволодович, заверяет, что косы из настоящих волос. И раз никто по ним лезть не собирается, не пристало добру пропадать. Из каждой косы не меньше чем пять париков получится. Он уже и ножницы с утра точит.
Мы хохотали вместе.
– И то верно, – подытожила Кикимора. – Хоть на парик сойдут. Царь-то к ней все одно не полезет. Он высоты боится! Да и не пристало русским царям по стенам лазить.
Наше веселое времяпрепровождение прервали шум и грохот, донесшиеся со двора. Выбежав, мы остолбенели. Прибавление в семействе я представляла себе совсем иначе.
Глава 21
Яга и Феофан изо всех сил удерживали дверь избушки на курьих ножках. Оттуда кто-то активно рвался наружу, сопровождая бой за выход громким кудахтаньем. Кики бросилась на помощь. Втроем им наконец удалось захлопнуть дверь и запереть ее кочергой. Вспотевшие и обессиленные, все плюхнулись на крылечко. Изба ходила ходуном, из печной трубы летели пух и перья, из окон посуда и мелкая мебель, от двери начали отлетать щепки.
– Им загон нужен! – кричал Феня. – Дверь не выдержит долго.
– Сама знаю, что нужен, только какой загон этот ураган выдержит? – орала в ответ Яга.
– Строить некогда, колдуй чего-нибудь! – не унимался домовик.
– Сам наколдуй, если такой умный! – отвечала ему пунцовая бабка. – Здесь подготовка специальная нужна!
– А раньше ты об этом подумать не могла? Тоже мне, Баба-яга называется! – Феня сдаваться не собирался.
– А вы бы еще к вечеру приперлись и выводок свой мне в огород спихнули! – У Яги только искры из глаз не сыпались. – Когда я думать должна была?
Видимо, в этот момент избушка на курьих ножках решила вставить свое веское слово, скромно напоминая, что ее вот-вот разнесут. Очень некстати. Яга и Феня обернулись и разом гаркнули:
– Заткнись!
Этот возглас, наверное, по всему городу раскатился. По крайней мере, на мгновение настала гробовая тишина, даже птички перестали петь, а пчелки жужжать. Зато в следующий момент…
Дверь из избы вылетела с такой силой, что сбила Кикимору с крыльца, подхватила Ягу и Феню на себя, со свистом пролетела мимо обалдевшего чучела и под крики бабки и домового приземлилась на аккуратную грядку с огурцами. Не успела Баба-яга оценить ущерб, нанесенный ее огороду, и обругать кого-нибудь, в этом виновного, как в дверной проем избушки на курьих ножках выскочили три милых на первый взгляд избушонка.
Три точных копии бабкиной избы-путешественницы, различимые лишь по цвету коньков на крышах – синий, зеленый и желтый – ростом чуть выше колена и шумностью выше всяких норм, замерли возле родительницы. Не успела я смахнуть слезу умиления, как эта ватага пошла вприпляску и вприскочку по огороду ошеломленной Бабы-яги, оставляя за собой полный разгром и кавардак. У бабули пропал дар речи, она с открытым ртом глотала воздух и трясла головой. Феня бесследно исчез. Пугало, поняв, что путь-дорога этой низкорослой братии пролегает через него, продемонстрировало чудеса гимнастического искусства. Волчком взвилось вверх, выкручиваясь из земли, перекувыркнулось через голову и выпрыгнуло за забор. За дальнейшими событиями оно наблюдало уже из безопасного соседнего огорода.
Признаюсь честно, когда эти юные гиперактивные новорожденные постройки стали приближаться ко мне, играя в чехарду и перепрыгивая друг через друга, меня тоже посетила мысль – а не податься ли поближе к пугалу? Оно как-то даже стало привлекательнее на вид, особенно из соседнего огорода. Но такой прыжок я не потяну, а добежать не успею, поэтому я просто залезла на завалинку и постаралась как можно плотнее вжаться в стену. Пронесло!
Избушата скакали по огороду и двору Яги, круша все на своем пути. Бабка с Кикиморой бегали следом и безуспешно пытались отловить детвору. Но надежда справиться с тремя деревянными спиногрызами таяла на глазах. Мамаша предприняла слабую попытку прийти на помощь. Но едва она занесла ногу, дабы сделать шаг в сторону чересчур расшалившихся детишек, Яга гавкнула:
– Стоять! Тебя огород не вынесет! – На мой непрофессиональный взгляд огороду терять уже было нечего, его и так неравномерно перекопали. Но бабуле виднее.
Старшая избушка на курьих ножках ничуть не расстроилась, улеглась на место и, что называется, отвернулась к лесу передом, точнее, к нам задом.
Каким-то неспокойным задним умом я понимала, что народу надо бы помочь, но инстинкт самосохранения не давал отлепиться от стенки. Впрочем, совесть победила. Сказав себе, как Станиславский: «Не верю! Курицы – они и деревянные все равно – курицы!» – и стараясь сохранять спокойствие, я ринулась в бой. Погорячилась конкретно. Избушата вмиг узрели во мне соперника. Их веселье приобрело смысл. Я для начала и уточнения экспозиций схлопотала коньком в бок. Как они только допрыгивают, паразиты? Потом получила фасадом под зад и, распластавшись на земле, почувствовала на спине пробежку нескольких пар лап. Видимо, для большего увеселения кто-то пробежал по мне пару раз. Я сразу сдалась и тихо поползла к дому. Для убедительности – не поднимаясь с земли, в слабой надежде, что избушата в курсе: лежачего не бьют.