Оглядевшись, отчетливо осознала: силы не равны. Наш отряд неизбежно падет. Точнее, уже пал. Кикимора отдыхала возле забора, на месте, где раньше красовалась поленница. На устах женщины играла блаженная улыбка, видимо, хорошо приложилась головой. Поленница в виде разбросанных дров теперь валялась по всему двору. Раньше тут чинно зеленела ухоженная травка. Теперь травка нигде не зеленела. Ее нещадно вытоптали.
По двору Яги словно прошел Мамай, причем неоднократно, да еще на пару с римской конницей.
Яга еще держалась. Схватив зеленого избушонка в охапку, она изможденно прислонилась к забору. Оставшаяся парочка крытых сеном бесенят готовилась к атаке. Наставив коньки на бабулю, они рыли землю куриными лапами, пуская дым из труб. Яга, быстро сообразив, что штурма не вынесет, отпустила избушкиного отпрыска, и вся троица, легко перемахнув через отчаявшуюся старушку, ускакала в огород Аксиньи.
– Нет, – выдохнула Яга. – Стара я стала для детей.
– Ироды это, а не дети, – подала голос Кикимора.
– А кто говорил: «Дети – это счастье, да еще тройня!» – передразнила ее подруга.
– Да кто ж знал, что эта тройня такая бешеная окажется, – искренне обиделась Кики.
Я в спор вступать не собиралась. Я изо всех сил старалась думать о будущем. В соседском огороде новорожденная тройня может долго не прорезвиться. А если дело и дальше так пойдет, то скоро от города останутся руины. А вокруг – опрятно перепаханное поле. Впрочем, вести охоту дальше просто некому. Потери в наших рядах очевидны. Яга хромала теперь на обе ноги, на лбу зияла здоровенная шишка, сквозь разодранную одежду светились синяки и ссадины. Кикимора выглядела примерно так же, только еще ступала неровной поступью, держась за стеночку. Надежда оставалась только на неиссякаемые запасы настойки из мухоморов. Втроем мы сидели на крыльце в глубокой задумчивости. Сил спасать государство от нашествия беснующихся домиков не было. Подсчитывать нанесенные убытки рано. Зловредная интуиция подсказывала: это еще не конец.
– На цепь сажать надо, – наконец вынесла приговор Яга. – Пока загон не построим, цепь к дубу через дорогу, и каждого избушонка поштучно отловить и привязать.
– Дуб не жалко? – вяло поинтересовалась Кикимора.
– Жалко! – согласилась Яга. – И дуб жалко, и огород, и Аксинью, и Наталью, и весь город жалко, и тебя, дуру. А больше всего себя жалко!
– Дуб старый, вековой, чего ему будет, он и не такое видывал! – легко согласилась Кикимора.
Дело осталось за малым – отловить извергов на курьих ножках. Цепи бабуля брала на себя. С обреченным видом каторжников, идущих на смертную казнь, мы поднялись…
И тут с разудалым криком: «Э-ге-гей!» – в ворота въехала Аксинья верхом на избушонке на курьих ножках. Оседланный гаденыш с синим коньком скакал как взбеленившийся мустанг и изо всех сил старался скинуть девочку. Но ее это ничуть не смущало. Ловко угадывая все его маневры и легко удерживаясь в седле, точнее, на крыше, юная наездница прошлась галопом по двору.
– Куда загонять, бабуля? – прокричала девчонка. – Второй в загоне для коров, а третьего я упустила. Убег, гад!
Бабуля подобрала челюсть с пола и поинтересовалась:
– В загоне для коров, говоришь? А коровы где?
– Коровы на летнем пастбище! – Аксинья являла чудеса джигитовки. – Мамка отвела, через месяц вернутся!
– А загон у вас крепкий? Эти чертенята не вырвутся?
– Куда им! – уверенно пообещала девочка. – Для быка Вольки строили, а ему сам черт не брат!
– Аксинья, сдашь загон в аренду, пока мы свой не построим? – выступила Яга с деловым предложением.
– Берите, жалко, что ли?
– Ну, тогда давай домой, аллюром! – скомандовала бабуля.
– Э-ге-гей! Пошел, родимый! – Аксинье скачки явно пришлись по душе.
Как только наша процессия во главе с всадницей на избушонке выбралась за ворота, навстречу попался Митька с добычей. Парень нес брыкающегося избушонка на вытянутой руке. Мелкая строительная постройка старалась дотянуться до Митьки, изловчиться и лягнуть, но ножки были коротки.
– Бабуль, ваша пропажа?
– Наша, наша, а то чья же? – запричитала Яга. – Но ежели надо кому, отдам, за так отдам в хорошие руки… – Потом подумала немного и добавила: – В любые отдам.
– Спроса не было, от них одни убытки, – хохотнул парень. – Так что скоро с претензиями придут.
Баба-яга тяжело вздохнула:
– Тащи его к Аксинье в загон, касатик.
Обещанный вольер для скотины оказался действительно основательным и добротным. Тщательно сколоченные массивные доски, между ними щели в две ладони – все видно, а выбраться невозможно – образовали закрытое помещение со стенами приличной высоты. Судя по тому, что один избушонок все еще скакал внутри, не сумев выбраться, эту высоту они не возьмут. Троица сразу завозилась, засуетилась, заиграла, мы же с облегчением вздохнули. Мне на память пришла история с козой. В пылу ухаживаний за Аксиньей ее самоназваный жених вполне мог выпустить пленников на волю.
– Ваську предупреди, – сказала я, повернувшись к Мите, потирая ушибленный бок. – Если он выпустит этих чудовищ, я собственноручно оторву ему уши, четверту́ю и скормлю Змею Горынычу. – Общение с избушатами сделало меня кровожадной.
– Смертная казнь у нас запрещена. – Митька ехидно улыбнулся, оглядывая меня – грязную и сильно потрепанную в неравном бою.
– Тогда изведу на полевых работах у Бабы-яги, – отрезала я без тени улыбки.
– Понял! – кивнул парень. – Обещаю, покой вам обеспечим.
– Покой нам только снится! – кинула ему через плечо и пошла домой.
Глава 22
Умывшись и переодевшись, а также приняв пассивное участие в наезде Яги на Феню и хорошо приложившись к кувшинчику с настойкой трын-травы, я уже более спокойно и безмятежно смотрела на жизнь. Бабуля накладывала на домового епитимью в виде обширного списка дел – на вечер, на завтра, на ближайшие три дня. Я почувствовала такую смертельную усталость, что отправилась спать, когда солнце только коснулось макушек деревьев. Спала без задних ног. Мысли не посещали, сны тоже.
Проснулась я с чувством жуткого голода, что естественно, обед пропустила в войнах с избушатами и уснула до ужина. На улице царила темная ночь, тишина стрекотала цикадами и журчала далеким ручьем. Надо спуститься вниз, найти какой-нибудь пирожок. С детства не могу спать на голодный желудок. Сарафан висел на стуле совершенно как новый. Все-таки домовые – полезная в быту штука. Я решила не одеваться, чего зря время терять. Ни Яга, ни Тимофей, поди, не из стеснительных, даже если проснутся. Ни одна из ступеней не скрипнула под босыми ногами. Внизу горела свечка, ее мягкий колышущийся свет отбрасывал на стены жутковатые тени.
– Теперь у него есть кровь и он заранее узнает результат, – услышала я тихий голос Яги.
– У нас тоже есть ее кровь, – так же тихо говорил Митя. – Мы можем узнать?
– Нет, – спокойно ответила Яга. – Его кровь тоже нужна. Ну или чаша жадеитовая.
Я замерла, прислушиваясь к беседе. Обсуждали, похоже, меня. Но у Яги слух, как у рыси, разговор сразу смолк. Раз уж мое присутствие все равно раскрыто, прикидываться смысла нет.
Я гордо вскинула голову и настроилась на прямой разговор.
– И кому понадобилась кровь? – вызывающе спросила у заговорщиков. – Моя, я так полагаю.
– Бесу, который тебя сегодня стеклом оцарапал, – спокойно ответил Митя. – Ему нужна капля твоей крови. Ты попалась, и теперь она у него есть.
Тут я проследила за пристальным насмешливым взглядом Митьки и смутилась. Стою перед ними почти в чем мать родила. На мне, кроме короткой рубашки, нет ничего. А он, нахал, беззастенчиво меня разглядывает. Я села на ступени и прикрыла подолом рубашки все, что смогла. От смущения мысли сразу перепутались. Я злилась. Он волновал меня, раззадоривал и заставлял нервничать. С ним я все время попадала в глупые ситуации, стеснялась и заикалась. Это сбивало с толку и бесило!
– Ну и что! Подумаешь, царапина! – фыркнула я. – Не велика ценность!
– Это кому как, – безликим голосом прокомментировал парень. – Ты чего встала? Не спится? – Тембр голоса поменялся, теперь в нем слышалась забота и почти нежность.
– Есть хочу! – призналась я и отвела глаза.
Вот ничего плохого не сделала, а чувствую себя виноватой. На меня гадости сыплются, как из рога изобилия. Митька с Ягой беспокоятся обо мне, опекают, огораживают. Без них я бы давно уже, как здесь модно говорить, сгинула. Спасибо большое за все. Только впечатление у меня складывается, что жизнь моя протекает без моего участия. Они перешептываются за моей спиной, планируют что-то, решают за меня. А я будто и ни при чем.
Митька вообще играет со мной, как кошка с мышкой. То нежен, заботлив и ласков, то отстраняется, окатывает холодом, издевается и посмеивается. Добавить к этому, что меня дважды пытались убить, это не считая покушений избушат и беса. Странно, что я еще не рехнулась!
– Так чего на ступеньках сидишь? Иди к столу, – засуетилась Яга. Она уже накладывала из котелка картошку с мясом и грибами. От одного запаха еды у меня закружилась голова.
Митька нагло белозубо улыбался, подпер руками лицо и внимательно на меня уставился, словно приготовился к увлекательному представлению. А я пыталась выбрать меньшее из двух зол: или подняться наверх, сверкая всеми неприличными частями тела, чтобы надеть сарафан, или спуститься вниз, освещая мрак избы голыми ляжками.
Исход представления решила Яга. Она протянула мне шаль со скамейки.
– Прикройся, бесстыжая!
– Я думала, здесь никого нет, – оправдывалась я. – Все уже спят.
– Тоже мне, Шахерезада, – ворчала бабка.
Я решила, будет лучше, если не стану продолжать эту тему. Обвязалась вокруг талии платком и уселась за стол. Есть хотелось безумно.
Когда я слопала целую тарелку наивкуснейшей картошечки под пристальным взглядом Митьки, впрочем, на моем аппетите это никак не отразилось, запила молочком и приготовилась к употреблению пряников с чаем, обиды исчезли.