ерстяных свитера. Но как ни странно, болезнь не испортила мое настроение: я, как обычно, читала, медитировала и гуляла.
Дня через три-четыре позвонила Сиэр со слезными жалобами: ее австралийский приятель Адам совершенно охладел к ней. Она подозревала, что ему стало известно о ее транссексуальном прошлом: слухи в Шанхае распространяются быстрее эпидемии гриппа.
Я терпеливо выслушала все ее причитания по поводу коварного Адама, а потом — проклятия людям, которых она подозревала в предательском разглашении ее тайны. Сиэр сказала, что не может больше оставаться в Шанхае, где слишком многие знают о ее прошлом, а лучше эмигрирует в Америку и никогда больше не вернется в Китай.
— Хорошо, — попыталась я утешить Сиэр. — Переедем в Нью-Йорк вместе. Ты откроешь там ресторан на Манхэттене, и за тобой будут увиваться десятки американских мужчин. Правда, они ничуть не лучше здешних, а может, и хуже. Но зато им неизвестен твой секрет.
— Я серьезно, — сказала она.
— А почему бы тебе не поговорить с Адамом по душам? Может, причина его поведения совсем в другом, — посоветовала я.
— Лучше уж стать лесбиянкой, — захныкала Сиэр. — С этого момента я встречаюсь только с женщинами.
Я расхохоталась; смех перешел в кашель.
— Ты заболела? — тревожно спросила она.
— Вроде простудилась, — ответила я.
— Ага! — многозначительно воскликнула она, а потом заявила, приведя меня в полное замешательство: — Не исключено, что ты беременна!
— Это почему же ты так думаешь? — у меня по телу побежали мурашки.
— Слушай, — продолжила она, на время забыв о своих горестях. — Одна из посетительниц моего ресторана рассказывала, что, когда она беременна, то в первые несколько дней всегда себя плохо чувствует, как будто простудилась. У нее трое детей, и с каждой беременностью — все та же песня. Так что стоит ей простудиться, как сразу начинает подумывать, уж не залетела ли снова.
Я вцепилась в телефонную трубку, не зная, как реагировать. Занятную же информацию Сиэр получает от своих клиенток!
— Знаешь, с тех пор, как я стала женщиной, у меня жутко обострилась интуиция. Я стала гораздо восприимчивее, чем большинство обычных женщин, — доверительно прошептала она.
— Ну и как же мне быть? — наконец выдавила я из себя.
— В аптеках продаются специальные тесты на беременность. Может, мне купить и занести тебе? — в голосе Сиэр неожиданно зазвучали радостные нотки.
В течение многих лет Сиэр заставляла меня клясться и божиться, что, если я рожу, то она обязательно будет крестной матерью моего ребенка. Именно она, а не кузина Чжуша. Ведь у Сиэр не было ни матки, ни яичников, и для нее единственный шанс приобщиться к материнству — это в будущей жизни перевоплотиться в настоящую женщину, способную зачать и родить. Конечно, я не могла отказать в ее просьбе. Сиэр так страстно мечтала о появлении на свет моего ребенка, что однажды, отчаявшись, предложила мне пойти на искусственное оплодотворение и обещала оплатить половину всех расходов на роды и воспитание младенца.
— Давай немного подождем, — попросила я. — Если через несколько дней месячные не наступят, можешь отвести меня к врачу на анализы.
— Только непременно дай мне знать, — потребовала она.
— Обязательно, — заверила я подругу.
Когда я положила трубку, мое лицо полыхало. Все симптомы простуды прошли, как по мановению волшебной палочки. «Может, все и обойдется», — утешала я себя. Но, вспоминая о ночи, проведенной с Ником, и о том, как в последний раз занималась любовью с Мудзу, я понимала, что беременность возможна. Но от кого из них? Кто отец?
Я сидела на диване, в отчаянии обхватив голову руками, и стонала. Затем откинулась на подушки и уставилась в потолок. Перед глазами возникли лица: сначала — Ника, потом — Мудзу; их тела, наши исступленные ласки, оргазмы и восторги. Господи! Я снова закрыла глаза, из груди вырвался еще один безнадежный стон.
Боже, боже! Это просто невыносимо! Нужно выйти и подышать свежим воздухом. А холод не повредит младенцу? Нужно одеться потеплее. В одно мгновение мир изменился. Все стало другим. И хотя медицинских доказательств еще не было, вероятность материнства казалась мне очень большой.
Я надела толстое теплое полупальто, шляпу и шарф от «Барберри», купленные около двух лет назад и ни разу не надеванные. Прошлась по улице. Потом поймала такси и поехала к своей портнихе.
Буквально на днях я отнесла ей шелк для нескольких облегающих ципао. Теперь мне хотелось уточнить мерки. Нужно было расширить платья в груди, на талии и на бедрах.
Портниха поинтересовалась, насколько больше. И я вдруг растерялась.
— Ну, просто побольше… — ответила я. А про себя подумала: если тревога окажется ложной, я все равно смогу носить эти ципао, просто они будут чуть просторнее, чем обычно. Портниха записала новые размеры.
Мне нравилось, что она ведет себя спокойно и сдержанно. Эта женщина никогда не задавала клиенткам лишних вопросов. Даже когда в ее мастерской появлялись знаменитости с телевидения, она оставалась невозмутимой, педантично снимала мерки и шила одежду, демонстрируя высочайший профессионализм. Ручаюсь, ей не раз приходилось сталкиваться с ситуациями, когда на очередной примерке у какой-нибудь из давнишних клиенток, представительниц шоу-бизнеса, размер груди вдруг оказывался почти вдвое больше прежнего. Но она, не подавая вида, снимала новые мерки и ни разу не позволила себе ни слова на щекотливую тему.
Такова была моя шанхайская портниха.
Прошло уже несколько дней, а месячные так и не начались. Каждый час я бегала в туалет и проверяла, нет ли крови.
И наконец позвонила Сиэр и обреченно, по-змеиному прошипела:
— Поехали в больницу.
— Буду у тебя через двадцать минут! — решительно произнесла она.
В больнице, где тошнотворно пахло дезинфицирующими средствами, было полно людей с мрачными лицами. Плечом к плечу, плотными потоками они входили и выходили. Все напоминало о том, что в этой стране численность населения почти 1,3 миллиарда человек. Правда, неоспоримое преимущество китайских больниц — дешевизна медицинского обслуживания. Я истратила всего полдоллара на регистрацию и еще столько же — на маленький пластмассовый стаканчик.
Я попросила Сиэр подержать мою сумочку и пиджак, а сама пошла в туалет и помочилась в стаканчик; моча при этом попала и на руки. Пришлось их помыть.
Я взяла стаканчик с мочой и вышла в коридор. Проходившие мимо мужчины с любопытством посмотрели на меня. Сиэр дала мне газету, чтобы я прикрыла ею стаканчик.
— Сил моих больше нет! Чувствую себя просто омерзительно! — простонала я.
— Ты сама захотела сюда приехать. Я говорила, что в аптеке можно купить тест на беременность, — упрекнула меня Сиэр. На ней была не по сезону теплая куртка с меховой оторочкой по капюшону в эскимосском стиле и сапоги с такой же отделкой. Мы напоминали топ-моделей, случайно попавших в лагерь для беженцев. Окружающие с любопытством глазели на Сиэр.
— Я хочу знать наверняка, — объяснила я ей. — Тесты не дают стопроцентного результата. Стараясь не расплескать содержимое стаканчика, я отнесла его к окошечку лаборатории.
Результатов нужно было ждать три минуты.
Я стояла у лабораторного окошка, переминаясь с ноги на ногу от нетерпения. Эти злосчастные три минуты показались мне вечностью. Сиэр ободряюще улыбнулась, взяла мою потную руку и засунула ее в карман своей меховой куртки. Я была рада положить голову ей на плечо.
— Ты выглядишь такой беспомощной. И очень женственная, — прошептала Сиэр мне на ухо.
И вот наконец результат: я беременна!
Сиэр завопила что было сил. Я молча наблюдала за ней в полной прострации.
На пороге больницы я отказалась от предложения Сиэр подвезти меня до дома — сказала, что хочу прогуляться.
— Ладно, ступай. Вечером я тебе позвоню, — напутствовала меня Сиэр, улыбнулась и умчалась прочь в облаке выхлопных газов.
Я шла по улице и старалась дышать как можно глубже. Пока в моей фигуре не было видно никаких изменений. Но я чувствовала, что внутри меня все постепенно менялось. Это были пока малозаметные, но очень важные изменения, способные направить мою жизнь в совершенно другое русло.
Меня захлестнули противоречивые чувства: то мне хотелось выть и рыдать, то — смеяться. Я достигла жизненного рубежа, разделившего мое существование надвое, как экватор делит земной шар на северное и южное полушария. И мне казалось, что это событие должно быть «озвучено», не важно как.
Но я не плакала и не смеялась. Я просто медленно брела по улице. И не обращала ни малейшего внимания на шум обтекавшего меня людского и несущегося мимо транспортного потоков. Я шла спокойно и неторопливо, рассеянно глядя по сторонам и ничего не видя.
На одной из улиц, куда я повернула, был пожар. Люди в ужасе выбегали из охваченного пламенем и дымом старого здания. Кто-то кричал: «Пожар! Пожар!», и неожиданно языки пламени взметнулись высоко в небо. Огонь разгорался, толпа встревоженно гудела.
Я остановилась на противоположной стороне улицы и как загипнотизированная смотрела на объятый пламенем дом. Здание пошатнулось. Казалось, оно вот-вот рухнет.
Неожиданно я задрожала всем телом в порыве сильнейших, доселе неизведанных чувств. И вдруг заплакала навзрыд, медленно оседая на плиты тротуара.
Сквозь пелену слез, застилавших глаза, я видела, как свирепое пламя почти полностью поглотило дом. В душе всколыхнулись воспоминания и самые сокровенные чувства. Там были разрушение и гибель, здесь — новая, зародившаяся жизнь.
Жизнь идет по кругу, одно время года неизменно сменяет другое. Весной молодая женщина, такая как я, принимает в свое лоно семя будущей жизни, потом чередой проходят лето и осень, пока, наконец, не наступает таинственная и удивительная зима. На ясном, белом челе женщины отражаются воспоминания о былом, а в ее чреве, притаившись и ожидая своего часа, дремлет семя, прошедшее крещение огнем и кровью…