Направляясь вверх по Лиденхолл-стрит, Каллум весело насвистывал. После нескольких дней пребывания в Лондоне, когда он устал от ежедневной дороги туда и обратно в душном наемном экипаже, Каллум взял напрокат гнедого жеребца и теперь, когда погода благоприятствовала, ездил на работу верхом и потом переодевался в конторе. Сегодня поездка была особенно приятной. Он был в прекрасном настроении. Вчера ночью исчезла преграда, которую он чувствовал в их отношениях, София любила его самозабвенно. Он даже на время забыл о тенях прошлого, мучивших его кошмарах, — проваливался в сон без сновидений.
И вдруг вновь проснулся, весь в поту, со сбившимися влажными простынями, пересохшим горлом, как будто охрипшим от долгого крика. Появился новый кошмар, и хотя он не мог вспомнить детали, тема была старая: корабль тонет, но только вместо Дана на нем теперь София, и он теряет ее.
Но если это цена за ночь любви, он готов платить. Она смотрела на него, и он читал любовь в ее глазах, она повторяла его имя. Он с первой ночи старался сделать так, чтобы она могла расслабиться, он чувствовал ее напряжение и сковывавшие ее страх и стыд, — и специально гасил свет, чтобы темнота помогала ей стать более раскованной. Но при ярком свете произошло то, чего он напрасно ждал в темноте. Впрочем, она еще не до конца раскрепостилась, он чувствовал это. Нельзя требовать слишком многого и быстро. Главное, она счастлива в его объятиях, и ей хорошо с ним в браке. Сам он был очень доволен судьбой, своей женой: она прекрасно вела дом, была умной и чуткой собеседницей, а теперь и ночи станут счастливыми, он и не надеялся на такое, когда женился из чувства долга. Впрочем, он тогда не очень ясно отдавал себе отчет в том, что делает.
Сейчас можно сказать, что брак оказался счастливым. После приезда, когда он решил, что прошло уже достаточно времени после гибели Дана и пора начинать строить новую жизнь, он выбрал Софию. Она, словно заноза в душе, тревожила его, а поскольку ему нужна была жена для новой жизни и успешного продвижения по службе, выход напрашивался сам собой. Он женится на ней в память о брате, и она подарит ему наследников.
Поначалу все казалось простым и ясным. Но, уже женившись, он понял, какие ловушки подстерегали его. София постоянно заставляла вспоминать о Дане, это было хоть и болезненно, но и, странным образом, утешало. Люди избегали говорить о брате, и только София не считала это запретной темой. Он знал теперь, что она, оказывается, не любила Дана, но Каллум не был огорчен этим обстоятельством.
Куда труднее оказалось жить с кем-то рядом, но не пускать его в свою душу, в свою жизнь. Одно дело — жить вместе с Уиллом в Флэмборо-Холл. Дом был такой огромный, что им приходилось договариваться, где и когда встретиться. В Индии они с братом жили каждый в своем бунгало. Но с Даном все было так легко, что он не задумывался об этом.
Но постепенно пришло осознание: ему приятно находиться в их небольшом доме с женой, хотя сначала он старался держаться холодно и отчужденно. А теперь ему все больше нравилось проводить с ней время, разговаривать, шутить. Они все больше привыкали друг к другу, и это было странное и приятное чувство. Он уже впустил ее в свое сердце, хотя до сих пор старался контролировать свои чувства — страшно еще раз пережить трагедию, ведь он уже терял близкого человека. Но эта опасность не исчезла — отсюда его новые кошмары.
Портье, увидев Каллума, велел посыльному взять лошадь и отвести на конюшню. Мальчик подождал, пока Каллум снимет с седла сумку с документами, и просиял при виде щедрых чаевых. Сегодня у Каллума впервые после приезда из Индии было отличное, ничем не замутненное настроение. Впервые с того дня, как «Бенгальская королева» налетела на камни и разбилась.
— Доброе утро, Петтигрю, — поздоровался он со своим коллегой.
— Доброе утро. — Почтенный Джордж Петтигрю поднял голову от стола. — Вы в отличной форме, Чаттертон.
Каллум ухмыльнулся. Именно так он себя почувствовал. Все идет прекрасно. Прекрасная ночь с женой. Эврил и Люк снова в Лондоне, и его дом становится похож на настоящее семейное гнездышко.
— Я получил данные о китайских оптовых закупочных ценах, необходимые для вашего доклада, сейчас схожу в бухгалтерию, надо кое-что проверить. Но хочу, чтобы сначала взглянули вы.
Ему нравился Петтигрю. Умный и знающий работник, не сноб и большой труженик. Надо пригласить его на ужин. Софии он понравится.
— Спасибо, этот отчет мне скоро понадобится, — отозвался Каллум.
— Не хотите купить корабль?
— Корабль? — Каллум оторвался от утренней почты и уставился на своего партнера.
— Ну, большое парусное судно, способное возить грузы туда и обратно. Прибыльное дело.
— О да, но иногда оно тонет. — И желудок сразу свело от своей же шутки.
— Для этого случая существует страховка. У меня есть шанс войти в дело с четвертой частью прибыли, но для меня это слишком много. Не хотите разделить со мной расходы? Детали потом представлю.
Каллум отложил в сторону почту и протянул руку за отчетом:
— Это интересно. Расскажите подробнее.
Глава 16
«Я больше не холостяк», — думал Каллум, глядя на сидевших на диване, голова к голове, и беседующих оживленно Софию и Эврил. У него жена, которая стала ему дорога, и теперь по ночам он просыпается в холодном поту, теряя ее в море или тумане. Кошмар так же ужасен, как и тот, что преследовал его раньше, — с Даниэлем.
— Они, наверное, обсуждают недостатки своих мужей, то есть нас, — заметил д’Онэ, смеясь и подливая вина в бокал Каллума.
— Без сомнения, — согласился тот. — Мне уже влетело за то, что я не предупредил заранее об этом визите.
Насколько это было возможно, Каллум сопротивлялся ее влиянию, старался стать независимым и холодным, как прежде. Но не получалось. А когда видел, что ее это обижает, чувствовал свою вину.
Люк усмехнулся:
— Но ты слишком занят, у тебя ответственная работа. София должна это понимать и прощать тебя.
— По крайней мере, в мою голову пока не летят вазы.
— По своему опыту знаю, что скорее так ведут себя любовницы. — Д’Онэ хохотнул смущенно. — А жены слишком дорожат своим домом и его ценностями и предпочитают наказывать нас более чувствительным способом.
— Это верно.
На самом деле не это было причиной недовольства Софии, хотя она действительно упрекнула его за то, что он не предупредил ее. Дело было в другом — она понимала, что он снова пытается держаться от нее на расстоянии, хотя это удавалось ему не очень хорошо. Каллум увидел, как локон выскользнул из прически и упал ей на плечи. Ему припомнилось, какая нежная, шелковистая там кожа, когда прикасаешься губами. Ее локоны пахли розмарином и… Оказывается, как много приятных вещей в браке… Он вновь остановил себя: нет, нет, над ним опять нависла опасность — опасность полюбить. Полюбить и, возможно, потерять. Второй раз он не переживет потери. Он обратился к д’Онэ:
— Ты скоро уходишь в море? Или это секрет?
— Нет, я собираюсь в поход примерно через месяц. А пока должен отправиться в доки Четмена, взглянуть на готовность судна и новую команду. Надо все основательно проверить перед тем, как выйти в море, а то был случай, когда в сложенных парусах, в самом низу, обнаружился парус с дырой от пушечного ядра.
— Я хотел тебя попросить взглянуть на одно судно. Мне предложили долю в «Индиамен». По отчетам там все в порядке, но мне нужен глаз профессионала. Оно сейчас стоит в доках.
— Конечно. Это интересное вложение. — Д’Онэ откинулся на спинку кресла, вытянув длинные ноги и, расслабившись, внимательно глядя на Каллума. — Есть еще доли?
— Может быть. Ты свободен в понедельник? Мы можем поговорить с Петтигрю. Это он пригласил меня участвовать в этом предприятии.
— Ты сегодня будешь работать дома? — спросила София в понедельник утром.
Он почти все воскресенье провел в своем кабинете, появился только к ужину, правда, сопровождал ее на утреннюю службу в Королевскую часовню во дворе Сент-Джеймс. Сегодня он задержался за завтраком дольше обычного, неторопливо пил кофе и листал газету.
— Хмм? Нет, я собираюсь в доки с д’Онэ и одним коллегой из моей конторы, поедем через полчаса взглянуть на корабль. — И снова уткнулся в газету.
— Я хочу поехать в дом Аккермана на Стрэнде, купить кое-какие принадлежности для рисования. — И вспомнила, что прошлая ночь была такой гармоничной. И улыбнулась своему определению.
— Вот как? Ты должна показать мне свои рисунки.
— О нет. Пока нет. Надо еще набить руку.
Чем больше она рисовала, тем больше чувствовала уверенность, что ее мастерство возрастает. Она только позавчера рассматривала рисунки и пришла к выводу: вот теперь их можно представить на суд профессионала, такого как Аккерман. Что, если их опубликуют? Но только не надо тешить себя иллюзиями. Мнение мистера Аккермана будет решающим.
— Послушай, а леди могут продавать свои произведения? — спросила она внезапно, повинуясь внутреннему импульсу — узнать его мнение. — Ведь немало талантливых художников вырастает из тех девочек, которых обучают в детстве. И их воодушевили бы успехи какой-нибудь сверстницы, если бы она имела успех и признание.
— Чтобы леди продавали свои произведения? Не думаю. Может быть, только в виде исключения, но анонимно. Это вызвало бы скандал в обществе, как, например, выступления на подмостках. Стоит только послушать, о чем судачат матроны в гостиных по поводу людей искусства! — «Оргии, голые натурщицы, загубленные жизни…» — припомнилось ей. — И не важно, сколько в этом правды, общественное мнение составлено, приговор вынесен. Я как-нибудь свожу тебя в Королевскую академию, ты не увидишь ни одного женского имени на картинах.
Анонимно. Он говорил не осуждая, просто передавал мнение общества и, хотя сам не выражал неодобрения, был уверен, что это неминуемо вызовет скандал.
Наконец Каллум отодвинул стул и встал:
— Пойду за д’Онэ.
— Ты пригласишь своего коллегу к нам вечером? — вдруг спросила София. Они уже пригласили Эврил и Люка на свой первый званый ужин. Она понимала, что Каллум хочет обойтись минимумом гостей, давая ей время привыкнуть к роли хозяйки дома. Но она хотела показать ему, что готова к большему и ей было бы приятно угодить ему.