– Его сейчас нет. Может быть, ему что-то передать?
– Нет, я перезвоню. – Я улыбнулась и повесила трубку.
Послонявшись по квартире несколько часов, я вышла поесть в моем любимом ресторане.
Воскресный поздний завтрак в «Chez Uovo» – приятный способ потратить семь долларов. Зайдите туда несколько раз, и вас будут там приветствовать, как члена банды, и подадут бесплатно десерт, если из печи только что вынули один из их прекрасных пирогов или просто если у вас грустный вид.
Я любила сидеть там и смотреть на беззвучное уличное движение за окном. Поскольку уже перевалило за полдень, ресторан был наполовину пуст. Почти сразу же, как я села на свое обычное место, подошел Вальтер, старший официант, и поставил передо мной бокал.
– Что это?
– Мне не положено говорить, Антея. А вам следует просто выпить и удивиться.
Я посмотрела на бокал и улыбнулась. Это был кир, но на край бокала была нацеплена горбушка лайма: мой самый любимый в мире напиток, хотя очень немногие это знали. Последний, кому я про это говорила, был мой старый дружок Виктор Диксон. Он здесь?
– Кто это прислал, Вальтер?
– Этого мне тоже не положено говорить, но я скажу. Парень у стойки в шикарном пиджаке от Готье.
Я взглянула и увидела у стойки человека, сидевшего ко мне спиной. У него были темные волосы и клюквенно-красный пиджак с надписью кириллицей в нижней части. Пиджак был слишком броским, но великолепным. Виктор Диксон никогда не носил таких шикарных пиджаков.
– Кто это, Вальтер?
– Не знаю. Он просто заказал напиток и сказал, что вам понравится. Дал мне пять баксов за приготовление. – И Вальтер двинулся дальше, насвистывая «Love Is in the Air».[13]
Кто же это? Откуда он узнал мой секрет, любимый напиток? Я ждала, когда незнакомец обернется, ощущая сексуальное возбуждение. Но парень не оборачивался и не оборачивался. Наконец мне поднадоело ждать. Эта таинственность вызывала возбуждение, но я не люблю долгие игры и стала снова смотреть в окно.
– Можно к вам подсесть?
Я обернулась; его внезапное приближение застало меня врасплох. Я увидела лишь прямые черные волосы и большие, как у летчика, солнцезащитные очки. Впрочем, его подбородок тоже выглядел неплохо. Сильный квадратный подбородок.
– Откуда вы узнали, что я люблю шерри с лаймом?
Он снял очки. Это был Брюс Битц.
– Я знаю о тебе многое, Антея. Ты держишь свой противозачаточный колпачок в фиолетовой пластиковой коробочке на ночном столике рядом с кроватью. Ешь тунца только марки «Бамблби» и похрапываешь во сне. Хочешь узнать что-нибудь еще? Твоего отца зовут Корки, Корки Пауэлл. Мать умерла, но есть брат и две сестры. Я много о тебе знаю, Антея.
– Откуда?
Он улыбнулся и пожал плечами:
– Мне приходится кое-что знать о моих людях.
– Почему я оказалась среди твоих людей, Джон?
Он перестал улыбаться. Настала моя очередь.
– Тебя ведь так зовут? Джон Крей.
– Как ты это узнала?
Моя рука на коленях задрожала. Я крепко сжала ее, потом расслабила.
– Ты мне приснился. Не пойму, то ли ты явился из моего сна, то ли вошел в него.
Он встал:
– Что за чушь ты несешь?
– Где же твои белые волосы, Джон Крей? Исчезли вместе с Брюсом Битцем?
Он уставил на меня палец:
– Я изучал тебя! Я много о тебе знаю, Антея!
Я с улыбкой пожала плечами:
– Так наша авария не была случайной?
Он рассек воздух пальцем:
– Мы не совершаем ошибок. Мы всегда верно выбираем людей!
– А я, может быть, не человек.
Вальтер посмотрел, как Крей уходит, после чего подошел ко мне:
– Роман был краток. Что вы ему сказали, Антея? Что у вас СПИД?
Я допила кир и протянула бокал за добавкой.
– Что-то вроде этого. Вы когда-нибудь раньше его видели, Уолтер?
– Никогда. Но определенно симпатичный парень.
– Вы хотите сказать: симпатичная женщина.
Вальтер искренне удивился:
– Нет! Нынче я мастер в определении, кто есть кто. Не говорите мне, что это женщина, Антея.
Я кивнула и ткнула в него своим бокалом.
– Это была женщина. Она очень старается не выглядеть женщиной, но подбородок ее выдает. Слишком мягкий.
– Ваш «Джон Крей» на самом деле Джоанна Крей. Она живет с другой лесбиянкой по имени Петра Хэкетт. Которая, вероятно, и ехала на велосипеде в тот вечер. Они и раньше устраивали подобные ситуации. Обе в прошлом актрисы, но больше этим не занимаются. Они теперь неплохо зарабатывают, запугивая людей, чтобы те делали, что от них требуют. Нынче это доходный бизнес.
– Каким образом запугивают?
Он положил ногу на ногу и взял еще одну сигарету из моей пачки.
– Как вы и рассказали. В основном Большим Толчком.
– Что такое «Большой Толчок»?
– Шантаж. Я слышал, однажды они похитили ребенка, но это лишь слух. Они специализируются на запугивании людей, чтобы те плясали под их дудку. Вроде того, как попытались с вами. – Он рассмеялся и уселся поглубже в кресло. – Боже, если бы они только знали, с кем связались, а?
Я одернула юбку и поправила прическу.
– Что еще?
Он посмотрел в блокнот у себя на колене:
– Ни за кем из них ничего не числится, потому что они все время меняли внешность и имена. Многие принимают их за мужчин! К тому же они все время меняют города, много разъезжают. Но репутация у них незапятнанная.
– Они нам подходят? Ты уверен?
– Абсолютно. В этом нет сомнений.
Я кивком отпустила его. Он встал и выпрямился.
– Могу быть чем-нибудь еще полезен, мисс Пауэлл?
Он всегда рвется сделать больше, это одна из его немногих приятных черт. А в остальном это заурядная мелкая крыса, сующая повсюду свой нос. Он работает на меня, когда я позволяю.
– Нет, спасибо. Я свяжусь с тобой.
Держа шляпу в руке, он поклонился и вышел.
Я села в кресло и стала смотреть в окно. Мне хотелось убедиться самой, прежде чем взять их к себе. Чужие мнения не всегда совпадают с моими. Мне понравилась машинка в ванне и книга на подушке, но это могли быть просто случайные взлеты вдохновения – как у тенора, взявшего как-то раз верхнее до и потом всю свою карьеру безуспешно пытавшегося повторить это. Истинное вдохновение – это не удача, это гений. Оно приходит только к гениям.
И я стала следить за ними. Брюсу Битцу/Джону/Джоанне Крей нравились сексуальные штуки. Подцепить кого-нибудь в баре под видом мужчины, привести домой, а потом самой или с Питером (Петрой) устроить какой-нибудь непристойный трюк, приводящий в замешательство ничего не подозревающую жертву. Самое простое – сделать несколько снимков, а спустя несколько дней пригрозить, что начнут размахивать ими, как ливийским флагом, если не будут выполнены их требования.
Однако интереснее то, что девицы не всегда требовали денег или еще каких-то вещей. Иногда им было нужно просто унизить жертву. Например, они заставили одну слишком заносчивую женщину пройтись голой по универмагу, чтобы ее арестовали за непристойное поведение. Одному бедняге пришлось попытаться затащить в постель собственного сына и таким образом в несколько ужасных мгновений разрушить их прекрасные отношения.
Однажды днем, сидя в своей машине около их дома, я заснула, и мне снова приснился мальчик и таинственный город. Только на этот раз мальчиков было двое – Джон Крей и Питер Хэкетт. Обоих я держала за руки, и мы счастливо шли по безликим, унылым улицам.
– Долго еще, Антея?
– Уже скоро, Джон. Думаю, еще несколько кварталов.
– И я войду тоже?
– Конечно. Джон попросил, и я согласилась.
Джон взглянул на Питера и обошел меня, чтобы обнять своего друга.
– Антея всегда держит слово.
Оба посмотрели на меня с улыбкой. И я улыбнулась в ответ.
Знаю, я не очень хороший рассказчик. Я бы могла, но мне это неинтересно. Я специально пропускаю одно или комкаю другое, если мне это неинтересно. Анекдоты я рассказываю ужасно.
В общем, этот голос мне наскучил. Я не Антея Пауэлл, хотя ее страх и слабость мне интересны (и всегда возбуждают прочих). Я часто пользовалась ею, когда приходила сюда в своих… путешествиях, пользовалась ею, как каким-нибудь из моих дерьмовых детективов, для всякой грязной работы – что-то разнюхать, подстроить, поставить ловушки.
Вы запутались? Прекрасно! Потерпите меня еще немного, и вы все поймете. Я могу продолжать в том же духе до конца. Но мне хочется, чтобы сейчас вы нахмурились, поняв, что с вашим парашютом что-то сильно не так, еще до того, как начнете дергать за кольцо и молиться, чтобы он раскрылся. P. S.: он не раскроется.
Я следила за ними несколько недель. Обе женщины умели вешать миру лапшу на уши и находить новые оттенки жестокости. Это талант, но в наше время становится все больше людей, обладающих им. Выживает только зло… Может быть, это напоминает Голливуд тридцатых годов – многие красивые женщины красили тогда волосы под Джин Харлоу и просиживали возле аптеки Шваба, ожидая, что в них откроют звезду, но очень немногие из них попали в кино.
Достаточно насмотревшись, я убила Петру Хэкетт. Она была не так хороша, как ее любовница, а место было лишь для одной. Я убила ее в ее квартире, когда Джоанна уехала на выходные.
Вернувшись в воскресенье вечером, Джоанна обнаружила накрытый стол со всем ее столовым серебром, скатертью и лучшим хрусталем. Я устроила ужин из пяти блюд, главным из которых была двадцатипятифунтовая индейка. Петра сидела на своем месте в розово-лиловом платье, а на голове ее красовалась аппетитная, еще дымящаяся индейка.
Но Джоанна с честью прошла испытание! Она вошла и очень спокойно посмотрела на крушение своей жизни. Тут из кухни вышла я в поварском колпаке, неся сладкий пирог.
– Ты проголодалась? У нас куча еды.
Джоанна посмотрела на меня:
– Она мертва?
– Подавилась «фиатом». – Я указала себе на шею. – Маленькая белая машинка застряла в горле. Прим