В молчании они проезжали по знакомым улицам. Он сидел на переднем пассажирском сиденье, тупо глядя на то, что еще вчера было его повседневной жизнью. Они миновали его дом, место его работы, лужайки, где он перекидывался с приятелями бейсбольным мячом, церковь, где он венчался.
Никто не произнес ни слова до того момента, когда машина затормозила перед домом, в котором, как ему было известно, теперь обитала его жена вместе с мистером Козлиная Бородка.
– Нет, я не хочу…
– Ш-ш-ш! Сиди и смотри, – прошипел водитель, и они снова погрузились в молчание.
Через несколько минут к дому подкатила синяя «тойота-королла», из которой выбрался козлобородый. Сразу стало ясно, что он сильно пьян, а блудливая улыбочка на его физиономии говорила о том, что этой ночью он гульнул по полной. Быть может, с Корой из того бара? Хотя какое это имело значение? Нетвердой походкой он двинулся в сторону крыльца.
После всех потрясений этой ночи новичок еще нашел в себе силы рассвирепеть.
– Гад! – яростно выдохнул он.
И тут случилась удивительная вещь: татуированный мерзавец вдруг остановился и провел рукой по своему затылку, словно почувствовав близость чего-то загадочного и очень неприятного. Он стоял к ним спиной, но потом медленно развернулся.
Увидев лицо мистера Мерзости, новичок замер с разинутым ртом. Ибо это было его собственное лицо – козлобородый оказался еще одной ипостасью все того же человека! Разница была лишь в бороде, татуировке и прикиде. На каком-то из поворотов судьбы он сильно изменился: связался не с теми людьми или попросту деградировал, а скорее всего, и то и другое. Как это могло случиться? Он и помыслить не мог, что когда-нибудь докатится до такого состояния. Однако живое свидетельство находилось всего в дюжине шагов от него, с рукой на затылке и мучительным сомнением в пьяных глазах.
Одновременно обманутый муж понял, что жена его не обманывала и не покидала. Просто сейчас она любила его в образе мистера Мерзости. Да она что, спятила? Все в облике этого типа ассоциировалось с непристойными шуточками, стоптанными ковбойскими сапогами, дешевым пивом и глючащим телепультом. Хуже того, по всем признакам, он этой ночью изменил единственной женщине, которую когда-либо любил. И как часто он это проделывал? Как он смел так с ней поступать?
Скрипнув зубами, новичок начал выбираться из машины, но водитель схватил его за руку и втянул обратно.
– Ты не можешь вмешаться. Так нельзя. Мы привезли тебя сюда только для того, чтобы ты увидел все своими глазами и понял, что жена тебя не бросала. Точнее, тебя нынешнего она бросила, но…
– Почему я не понял этого раньше, когда видел его в баре? Почему я не опознал его тогда?
– Ты не мог его опознать до встречи с нами, когда у тебя открылись глаза.
Он был взбешен, убит горем, но одновременно испытал и некоторое облегчение. Во всяком случае, жена от него не ушла, и в другой дом они переехали вместе.
Он разглядывал везучего забулдыгу на улице и ненавидел его так сильно, как никого другого в своей жизни. Притом отлично сознавая, что ненавидит в нем самого себя.
Но затем его осенила благодатная мысль, и лицо засияло под стать утреннему солнцу за окнами машины. Повернувшись к водителю, он спросил, указывая на козлобородого, который меж тем возобновил движение к дому:
– Рано или поздно он также выйдет в тираж, да?
Водитель понимающе улыбнулся – той самой улыбкой, которая была характерна для него на всех этапах жизни.
– Разумеется. И ты, если будет желание, сможешь лично взять этого гада в оборот, когда придет его срок.
– Урыть гада! – внезапно гаркнул их спутник с заднего сиденья, подняв сжатый кулак на манер салюта «Черных пантер» шестидесятых.
Двое сидевших впереди почувствовали себя неуютно, отвернулись друг от друга и стали смотреть в никуда.
Баран в волчьей шкуре
Взгляните на эту шляпу. Дряннее не придумаешь, верно? Лично вы не надели бы такую под страхом смерти, не так ли? Хотя зря я так выразился, учитывая мое нынешнее положение…
Я наткнулся на нее в дешевой лавчонке на 14-й улице. В одном из тех заведений, что шеренгами стоят вдоль тротуаров, как перезрелые шлюхи на панели, торгуя всяким хламьем – майками с надписью «Да, я Элвис», игрушечными роботами, двадцатидолларовыми магнитофонами и так далее.
Но я был в подходящем настроении, понимаете? Выдался погожий денек – в самый раз для прогулки. Все утро мы с Мэри провели в постели, и не впустую провели, можете мне поверить. А теперь мы шагали по 14-й улице, глядя на афиши и прикидывая, какой фильм посмотреть. И тут я вижу эту уродскую шляпу на лотке перед магазинчиком «Все за два доллара». Беру ее двумя пальцами, как будто она завшивела или пропиталась радиацией.
Надеваю шляпу и обращаюсь к Мэри, которой чувства юмора не занимать:
– Как по-твоему, мне идет?
Она прохаживается туда-сюда, рука на бедре, разглядывая меня так, будто я музейная Мона Лиза, и потом говорит:
– Ты в ней выглядишь как большущая яичница с ветчиной, когда я адски голодна. Ты и эта шляпа созданы друг для друга, мой милый.
Ясное дело, она хохмила. Если бы она сказала это на полном серьезе, я бы отвесил ей плюху, потому как в натуре такая шляпа не может прилично смотреться ни на одной живой твари, это факт.
Я начинаю вертеться и позировать, как модель. Мэри хохочет, и этот день обещает быть чуть ли не самым счастливым за весь год.
– Беру, – говорю я.
– Классная идея! – Она заливается вовсю, прикрывая ладошкой свой большой поцелуйный рот, и я люблю ее больше, чем когда-либо.
Итак, захожу я в лавчонку и кладу шляпу на прилавок перед продавцом-азиатом. Чую странный такой запах. Типа никогда раньше такого не чуял. Вот что меня удивляет в этом городе, когда попадаешь на всякий восточный народ, арабов там или еще кого. С греками все вроде ништяк. Перекупив забегаловку, они только и делают, что меняют название на «Спарта», или «Афины», или «Зевс» да начинают подавать кофе в бело-голубых чашках с картинками греческих статуй. Еда по большей части остается прежней – хаш из солонины, бургеры и все такое.
Но с другими восточными людьми дело иначе, даже если они обретаются здесь уже много лет. В их заведениях чувствуешь себя так, словно вдруг очутился за океаном. Или вообще черт знает на какой планете. Типа как в «Стартреке». Как-то раз меня занесло в арабский магазин, а там, куда ни глянь, все были в белых балахонах с головы до пят, можете себе представить?
В таких местах удивляют не только запахи. На стенах там висят календари с какими-то дикими каракулями, по углам их детвора лопает невесть что, и чуть ли не у каждого там пустой взгляд, словно они под кайфом или крепко приняли на грудь. Понимаете, о чем я?
Может, это и в порядке вещей, но я так считаю, что, если вы приезжаете в другую страну, особенно в Америку, вы должны подстраиваться под здешнюю жизнь, раз уж тут осели. А если у вас в каком-нибудь Ираке все было прекрасно, почему вы не остались там? Я не против того, что кому-то нравится фалафель, но не называйте себя американцами, если жрете эту фигню трижды в день, да еще палочками вместо нормальных вилок.
Ну вот, значит, вхожу я внутрь, чтобы заплатить за шляпу, а узкоглазый этаким китайским мопсом тявкает из-за прилавка: «Тьфа тёлляр!» – как будто я сам не могу прочесть надпись на его вывеске. Прикиньте, я, наверное, единственный идиот во всем Нью-Йорке, готовый отвалить ему пару баксов за это убожество. Но когда он протявкал это таким манером, будто я жалкий попрошайка или задумал его ограбить, меня это сразу взбесило. Мелкий гаденыш в майке с Майклом Джексоном, торгующий барахлом типа розовых кукол, тряпичных портретов Мартина Лютера Кинга, золотистых пластиковых гондол с часами, которые не ходят… Ему бы пасть на желтые коленки с благодарственной молитвой за мои два «тёлляра», как с куста упавшие. Так ведь нет же, гавкает так, будто я перед тем стибрил его кровные баксы и он требует их обратно!
А ведь все начиналось как шутка. Мы гуляем, я замечаю шляпу, Мэри хохмит, мы с ней смеемся…
Но теперь я уже зол. Мне бы плюнуть на шляпу, развернуться, уйти и гулять себе дальше, но этот тип уже испоганил мне чудесный день – кому такое понравится? Я достаю деньги и бросаю их на прилавок. Одну из бумажек подхватывает сквозняк, и она падает на пол рядом с ним. Он не двигается.
– Мне нужен чек.
– Что?
– Мне нужен чек на мои два доллара.
– Нет чек. Твоя теперь иди.
Тут я мог бы начать третью мировую войну, но мелкий паразит и так уже отнял слишком большую часть моей жизни. Это Мэри так говорит – не давай никому влезать в твою жизнь больше, чем тебе самому это необходимо; и она права. Так что я говорю ему: «Ва фонгу» – и выхожу из лавки со своим приобретением.
По ходу соображаю, что было бы нехило нарисоваться перед Мэри с этой шляпой на кумполе, и надеваю ее уже в дверях. Но сразу после того обнаруживаются две странности. Первая: Мэри нигде не видать. Я смотрю вдоль улицы влево и вправо; ее и след простыл. Надо сказать, что Мэри – девчонка на редкость надежная. У нее, конечно, есть свои заморочки, но с пунктуальностью все путем. Если она пообещает быть там-то или там-то к десяти часам, она там будет минута в минуту. По ее словам, все дело в знаке – она Стрелец. Но сейчас ее нет на месте, хотя только что она была здесь. Фигня какая-то.
Озираясь в ее поисках, замечаю помпезный «кадиллак», припаркованный в аккурат напротив лавки. Лимузин миль девять в длину. Задняя дверца открыта, и рядом, положив на нее руку, маячит черный парень в шоферской форме. Он глядит на меня и лыбится во весь рот. Вот еще одна странность. Однако мне он до лампочки – я все гадаю: куда же делась Мэри?
И вдруг слышу рядом:
– Это он! О боже, это он!
Я в тот момент смотрю налево, а кричат справа, и пока я поворачиваю голову, ко мне подлетают три смазливые девицы латинского типа.
– Подумать только! Не могу поверить! Это же Рикки! А-а-а-а-ах!